На ВОЙНЕ...
- нажимая на картинку вы перейдете
на предыдущие главы -
- 4 -
Вместо ответа Никифор крепко выругался.
В доме за столом сидели все четыре комбата. Они ужинали. Пашка Теленков заводил патефон. Он перевернул пластинку, и мембрана, хрякнув, затрещала, потом зашипела, потом задребезжала и, наконец, загнусавила:
Он был в плясовой, стал быть, рубашке
И фильдикосовык, стал быть, штанах…
На печке, свесив светлые лохматые головы, спали Миколка с Василем. Их мать сидела тоже за столом и грустно смотрела на густобрового кудрявого комбата второй батареи капитана Каруселина. У печки солдаты чистили картошку.
– Ты что, Малешкин? – спросил Беззубцев.
Саня замялся.
– Так… Пришел спросить, не будет ли каких приказаний.
– Нет. Иди к машине.
– Эй, Малешкин, – окликнул Саню Каруселин, – хочешь выпить?
– Нечего ему тут делать, – запротестовал Беззубцев.
– Ладно. Пусть погреется парень, – поддержал Каруселина комбат Табаченко. – Иди садись, Саня.
Комбаты потеснились, и Саня сел. Ему налили водки, положили на хлеб кусок американской консервированной колбасы. Саня взял стакан, подержал его, посмотрел на комбата и отставил в сторону. Беззубцев самодовольно ухмыльнулся.
Каруселин хлопнул Саню по спине:
– А ну-ка расскажи, как ты выкуривал интенданта.
Саня малость поломался для приличия и стал рассказывать. При этом так врал, что сам удивлялся, как у него здорово получается. Товарищи комбаты хохотали до слез и хвалили Малешкина за смекалку. Капитан Каруселин с ходу предложил Беззубцеву обменять Малешкина на любого командира машины из его батареи. Беззубцев решительно заявил, что сообразительные командиры ему и самому нужны. Это так ободрило Саню, что он расстегнул шинель, схватил отставленный стакан с водкой, лихо выпил, крякнул и сплюнул через выбитый зуб.
Теленков опять завел патефон, тоненький женский голосок завизжал:
Руки, вы две огромных теплых птицы…
– Заткни ей глотку, Теленков! – крикнул Каруселин. – Сейчас мы споем нашу. Валяй, Табаченко!
Табаченко начал валять, как дьякон, речитативом:
– Отец благочинный пропил полушубок овчинный и нож перочинны-ы-ый!…
– Удивительно, удивительно, удивительно… – подхватили комбаты глухими, осипшими басами. Сане показалось, что песня родилась не за столом, а выползла из-под пола и застонала, как ветер в трубе. У печки взлетел вверх необычно звонкий и чистый подголосок: «Удивительно, удивительно-о-о…»
У Сани даже заломило скулы от напряжения: так он боялся, как бы у солдата не сорвался голос.
– Ну и голосок, черт возьми! – скрипнул зубами Каруселин. – Валяй, Табаченко!
Табаченко валял… Комбаты простуженными басами дули, как в бочку, а подголосок звенел, падал н снова взлетал.
С шумом ввалился повар Никифор.
– Что вы, начальнички, панихиду завели? Других песен мало? – и, подергивая плечами, приседая, как на пружинах, пошел выковыривать ногами. – Хоп, кума, нэ журыся, туды-сюды поверныся, – схватил хозяйку, завертел и, видимо, ущипнул.
– Отчепись, лешак поганый! – закричала она.
Микола с Василем проснулись и дружно заревели: «Ма-а-а-мка!» Комбаты стали одеваться.
Малешкин, Теленков и Беззубцев вышли вместе. Прощаясь, комбат сказал, что завтра одну из батарей придадут танковому полку Дея.
– Чью? – спросил Теленков.
– Пока неизвестно, – ответил комбат.
– Не завидую этим ребятам, – сказал Пашка.
– Почему? – удивился Саня. – Все говорят, что Дей – самый боевой командир в корпусе.
Теленков усмехнулся:
– Еще говорят, что в бою он не щадит ни себя, ни своих солдат.
Комбат вздохнул и ничего не сказал.
Лиловым утром четвертая батарея лейтенанта Беззубцева отбыла в распоряжение 193-го отдельного танкового полка. Он ночевал в трех километрах, на территории сахарного завода. Завод был наполовину разбит, наполовину сожжен и полностью разграблен. Двор завода был усыпан желтым, пахнущим свеклой песком. Щербак посмотрел на это безобразие и сказал:
– Сколько бы из этого добра самогонки вышло! Залейся.
Танкисты выводили машины на дорогу, выстраивались – в колонну.
Четвертую батарею они встретили свистом.
– Славяне, глянь! Самоходы притащились.
– На що?
– Для поддержки.
– Який поддержки? Штанив? Га-га-га!
Прямо на машину Малешкина шла тридцатьчетверка с десантом. Водитель, видимо, и не думал сворачивать.
– Чего он хочет? – испуганно спросил Саня.
– Чтоб мы уступили ему дорогу, – ответил Домешек.
Танк подошел вплотную, остановился. Из люка высунулась голова водителя.
– Ты чего, падла, зевальник разинул?
– Пошел бы ты!… – крикнул Щербак.
– Сворачивай!
– Сворачивай! – заревел десант.
«Пахнет скандалом», – подумал Саня и хотел приказать Щербаку сворачивать. К танку подбежал долговязый лейтенант в кожаной тужурке с меховым воротником. Он поднял руку и поприветствовал самоходчиков.
– Привет танкистам! – радостно ответил Саня.
Лейтенант подошел к люку водителя.
– Ты чего дуришь, Родя? Дороги тебе мало?
– А чего они, товарищ лейтенант…
– Разговорчики, – оборвал его лейтенант.
Родя сдал машину назад, на полном газу чертом проскочил мимо самоходки. На башне сбоку Малешкин успел прочесть: «Машина Героя Советского Союза лейтенанта Доронина». И ему стало стыдно, что не уступил дорогу. Домешек поморщился и махнул рукой, как бы говоря: «Ну и наплевать».
Подошло отделение автоматчиков. Рябой, как вафля, ефрейтор доложил Малешкину, что десант в количестве пятнадцати человек прибыл в его распоряжение. И в ту же минуту со всех сторон закричали: «Самоходчиков батя требует! Самоходы, к бате!»
Саня приказал Домешеку заняться десантом, а сам со всех ног бросился к командиру полка.
Автоматчики, ни слова не говоря, полезли на самоходку. Такое самовольство Домешек расценил как личное оскорбление.
– Назад! – рявкнул он. – Кто здесь командир?
Рябой солдат вытянулся:
– Ефрейтор Рассказов.
– Построиться! – приказал наводчик.
Ефрейтор построил десант, подал команду «смирно», доложил.
– Здравствуйте, товарищи солдаты! – громко приветствовал Домешек автоматчиков.
– Здра… – нехотя ответили солдаты.
– Поздравляю вас с прибытием в славный гвардейский экипаж младшего лейтенанта Малешкина.
Десантники молчали. Домешек нахмурился.
– Что, разучились, как отвечать? Когда вас приветствует командир в строю, вы должны выразить восхищение, бурную радость. А как солдаты выражают бурную радость? – спросил наводчик и сам же ответил: – Троекратным громким «ура». Понятно?
Солдаты, сообразив, что сержант «валяет ваньку», дружно и оглушительно заревели «ура». На крик сбежались танкисты и стали с любопытством наблюдать, как самоходчики ломают комедию…
Домешек обошел строй.
На левом фланге переминался с ноги на ногу солдатик в непомерно широкой и длинной шинели. Если бы не огромная шапка над воротником, из-под которой выглядывала остренькая мордочка с черными глазенками, можно было бы подумать, что шинель сама стоит на снегу.
– А ты кто? – спросил Домешек.
– Солдат Громыхало.
– Как, как? Повтори, не расслышал. – Домешек снял шапку, наклонил голову.
Солдат напыжился и во всю мощь своих легких рванул:
– Громыхало!
Домешек отскочил и схватился за ухо.
– Ух ты, какой голосистый!
– У нас в деревне все голосистые, товарищ сержант, – радостно сообщил Громыхало.
– Откеля ты?
– Из Подмышек.
– Откуда? – удивленно протянул Домешек.
– Из деревни Подмышки Пензенской области, – пояснил солдат.
– Воевал?
– Нет ешо.
– Кто «нет ешо»? – строго спросил Домешек, обращаясь к десантникам.
Автоматчики дружно подняли руки.
– Прекрасно! – воскликнул Домешек. – Это и есть то, чего не хватало нашему славному гвардейскому экипажу. А теперь я вас инструктировать буду. Слушать внимательно и на ус мотать, – объявил Домешек. – Итак, что вы должны и не должны…
Десантники должны были выполнять все приказания экипажа и помогать ему: чистить машину, заправлять ее горючим, загружать снарядами, закапывать самоходку в землю, охранять ее, защищать и нести всю караульную службу. Не должны были десантники только пререкаться, роптать и возмущаться. После инструктажа Домешек стал обучать солдат правилам посадки десанта на машину и гонял их до тех пор, пока у автоматчиков не взмокли шапки. Потом милостиво разрешил им покурить и оправиться.
Ефрейтор Бянкин, наблюдавший за учением, сказал наводчику:
– Хорошо, что тебя из офицерского училища турнули. А то бы ты с солдата по пять шкур драл…
Домешек самодовольно ухмыльнулся и заявил Бянкину, что с него бы он все десять спустил.
Встреча с батей Саню Малешкина обидела. Не такой он её представлял, не такие мечтал слушать слова. Герой Советского Союза полковник Дей вместо приветствия заявил, что он очень добрый и мягкий человек, а поэтому прощает батарее полчаса опоздания. Беззубцев заикнулся было объяснить, что он не виноват. Но Дей, сверкнув белками глаз, резко его осадил:
– Все, комбат. В бою минуты не прощу.
Скрипучим, железным голосом командир полка поставил перед батареей задачу, которая заключалась в поддержке самоходками танковой атаки.
– Запомните, самоходки должны двигаться за моими танками в ста метрах.
– Это не по уставу, товарищ полковник, – возразил Беззубцев.
Огромные белки Дея заметались, но он сдержал себя и как бы между прочим заметил:
– Мне тоже как-то доводилось читать устав, товарищ лейтенант. Сто метров, и ни сантиметра дальше. Понятно?
Беззубцев вытянулся:
– Так точно, товарищ полковник!
– Все. С богом!
Дей резко вскинул руку, резко повернулся и пошел вдоль колонны легко и быстро. За ним побежал адъютант, придерживая болтавшуюся сбоку планшетку.
Саня обиделся не на грубость полковника и не на жестокий приказ, а на то, что он не обратил никакого внимания на командиров машин, как будто их и не было. «А ведь не комбату идти за танками в ста метрах и не ему гореть, а командиру машины, а он даже не посмотрел на нас. Да какое ему дело до младшего лейтенанта Малешкина…» – думал Саня, возвращаясь к своей самоходке. Точно так же размышлял и Пашка Теленков, и Чегничка, и командир машины Вася Зимин.
4-я танковая армия генерал-полковника Гота пятилась нехотя, злобно огрызаясь. На этом направлении отступление прикрывал 2-й корпус СС.
У полковника Дея был категорический приказ командующего выбить немцев из местечка Кодня. На карте Кодня обозначена крохотным кружочком. И в этом кружке находились танки дивизии «Тотен Копф». Эсэсовцы сидели за броней в двести миллиметров и из мощной пушки расстреливали наши танки за километр, как птиц. Птица хоть могла прятаться, а танки полковника Дея не имели права. Они должны были атаковать и обязательно выбить. Вот что мучило с утра полковника Дея. Так простим же этому уже второй месяц не вылезающему из танка, исхудавшему, как скелет, полковнику, что он, углубленный в свои мысли, возмущенный непосильной задачей, не заметил Саню Малешкина, не улыбнулся ему, не кинул ободряющего слова.
Полк обогнул лесок на холме и, развернувшись в боевую линию, приготовился к атаке. Перед танками лежала унылая пустошь, поросшая чахлым кустарником, которую чуть-чуть оживляли молодые елочки и светло-зеленые папахи можжевельника. За пустошью было поле, а за полем – село. Сквозь кустарник оно не проглядывалось. Но Саня знал, что там село, а в селе – немцы.
Впереди Саниной самоходки стоял танк Героя Советского Союза Доронина. Малешкин решил двигаться за ним. Это решение Саню и успокоило, и ободрило. Десантники, сбившись в кучу, жались друг к другу, курили, передавая из рук в руки цигарку. Из люка высунулся Домешек, посмотрел на них и, увидев маленького солдата, подмигнул:
– Ну как, Громыхало из Подмышек, боишься?
Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос.
– Немножко трясеть, товарищ сержант.
– Не дрейфь, Громыхало. Помни: как начнут фрицы лупить – сигай с машины в снег и зарывайся с головой.
– Как тятерка? – спросил Громыхало.
– Во-во, как тетерев-косач.
Подбодрив Громыхалу, наводчик взгромоздился на свой стульчак и прилип глазом к прицелу.
– Прицел обычный – восемьсот? – спросил он.
– На прямой, – ответил Малешкин.
Рация работала на прием. Саня включил внутрипереговорное устройство, проверил. Оно тоже работало отлично.
«Когда стоим, все как часы работает. А как поедем, сразу расстроится. Почему это так получается?» – спросил себя Саня, но ответить не успел: помешал голос комбата.
Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты – вперед.
– Повторите, как меня поняли, – потребовал комбат.
– По сигналу красной ракеты – вперед, – отчеканил Саня.
Через минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром, он позабыл перевести рычаг на «передача». Он включил передатчик и доложил, что команду понял хорошо, а в первый раз не ответил потому, что забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал:
– Как же ты, шляпа, со мной во время боя будешь держать связь, когда на исходной не можешь…
Этот глупый, досадный промах испортил ему боевое настроение. Малешкин приказал экипажу приготовиться к атаке: заряжающему зарядить пушку, десанту внимательно следить, когда взлетит красная ракета, а сам уткнулся в панораму.
Осип Бянкин открыл затвор, вытащил из гнезда бронебойный заряд, пошувыкал его, как ребенка, и со словами «пошел, милый» загнал в патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки.
– Пушка заряжена, – предупредил Бянкин наводчика.
Малешкин не отрывался от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала к атаке все не было. «Чего стоим, чего стоим?» – шептал Саня. Мелькнула мысль, что в панораму он может и не заметить красной ракеты, а десантники ее прозевают.
Саня высунулся наполовину из люка. Автоматчики еще теснее сбились в кучу и все так же курили, передавая цигарку по кругу.
Повалил снег, крупный, мягкий и очень густой. И ничего не стало видно – сплошная белая тьма. Если бы ракета взлетела над головой Малешкина, он бы ее и не заметил. Руки у Сани дрожали. И он почувствовал, что на него наваливается страх, хватает за горло, трясет и колотит. Саня уперся лбом в панораму и стиснул зубы. Но это ни к чему не привело. Его продолжало трясти и колотить. «Да что же это такое?» – чуть не закричал Саня, оторвался от панорамы, посмотрел на экипаж.
Заряжающий сидел на днище, спокойно курил и поплевывал. Домешек протирал стекло прицела. Щербак, сжимая своими лапищами рычаги фрикционов, согнулся так, будто приготовился к прыжку. Сане стало легче, но совсем успокоиться он не успел. Заскрежетали коробки передач, захлопали гусеницы.
– Танки пошли, лейтенант! – крикнул Щербак.
Малешкин даже не успел сообразить, что ему делать, как в наушниках раздался отрывистый и совершенно незнакомый голос комбата: «Вперед!»
– Вперед! – закричал Саня и прилип к панораме.
Щербак вел машину по следу танка. А снег валил и валил. Как Саня ни крутил панораму, как напряженно ни взглядывался в белую муть, ничего, кроме перекрестья и черных цифр на стекле, не видел. В конце концов Малешкин устал от напряжения и совсем успокоился.
Ему даже стало скучно. Разве он такой представлял себе атаку? Она рисовалась ему стремительной, до ужаса захватывающей. Самоходка на пятой скорости проносится мимо горящих танков, врывается в боевые порядки противника и все уничтожает и давит. Потом поджигают и его машину. Саня смертельно ранен. Верный экипаж вытаскивает его из самоходки и несет на шинели по глубокому снегу. А Мишка Домешек, смахивая слезы, говорит: «На войне как на войне». Вот так представлял себе младший лейтенант Малешкин свою первую атаку. «А это что? Ползем, как черепахи, друг за другом и ни черта не видим», – с раздражением думал Саня.
Машина вдруг споткнулась и закачалась. Щербак завалившись на спину, держал ее на тормозах. За броней кричали и ругались солдаты. Саня выглянул из люка. Его самоходка наскочила на танк и пушкой расшвыряла десантников. Один солдат барахтался в снегу и на чем свет стоит крыл самоходчиков. К счастью, обошлось без жертв. Танк, подобрав свалившихся автоматчиков, тронулся.
– Фу, черт возьми! – сказал Саня, вытер взмокший лоб и обругал водителя слепым верблюдом.
Снег не переставая валил и валил. Десант на машине превратился в грязную, бесформенную снежную глыбу.
Внезапно справа и слева захлопали пушки. Выстрелы звучали резко и сухо, как будто где-то поблизости кололи дррва. Танк лейтенанта Доронина тоже начал стрелять. Саня приказал Щербаку отъехать в сторону и отдал команду: «Огонь!»
– А куда, лейтенант? Ни черта не видно, – сказал Домешек.
– Туда, куда и все, – и Саня неопределенно махнул рукой. – Выстрел! – крикнул наводчик.
Пушка рявкнула и с грохотом выбросила из патронника гильзу.
Заряжающий с маху вогнал новый снаряд.
– Готово!
– Огонь! – крикнул Саня.
– Выстрел, – ответил Домешек.
Пушка опять ахнула, опять сверкнула гильза, и желтый, вонючий, как тухлые яйца, дым столбом пополз из люка.
– Готово! – доложил заряжающий.
– Стой! – сказал Малешкин, высунулся из люка, прислушался.
Стрельба прекратилась. Чуть слышно ворчали моторы.
«Ушли вперед», – сообразил Саня, и ему стало по-настоящему страшно.
– Вперед, Щербак!
Щербак с места воткнул третью скорость. Самоходка понеслась и вскоре догнала танки. Лицо младшего лейтенанта Малешкина расплылось в широченной радостной улыбке.
– А здорово мы, братцы, стрельнули!
– В белый свет, как в копеечку! – захохотал Домешек.
Но тут Саня вспомнил, что он не на учебных стрельбах, не на полигоне, а в бою, в танковой атаке, и, собственно говоря, радоваться нечему, и, кроме того, он совсем забыл про связь с комбатом. Малешкин вызвал Беззубцева, и тот высыпал на его голову ворох матюков, Саня не обратил на них особого внимания. Но когда комбат заявил, что он теперь понимает капитана Сергачева и полностью с ним согласен, Малешкину стало очень скучно. «Черт знает как мне не везет. Теперь этот грозит снять. Ну и пусть снимают, подумаешь, какая радость – самоходка». Но от одной только мысли, что его еще могут снять и отправить в резерв, Малешкину стало опять больно и обидно.
Не заметили, как танки вошли в село. И оказалось, все было напрасно: и атака, и стрельба, и ругань комбата. Немцы отошли еще на рассвете.
В бой вступили внезапно, с ходу за село Антополь-Боярка. Село раскинулось на снегу серым огромным треугольником.
Полк двигался походной колонной, и когда колонна вышла из леса, боевое охранение уже скрылось в селе за крайними хатами. Раздался треск, как будто переломили сухую палку. И в центре треугольника заклубился смолистый дым. Взлетела красная ракета, и танки стали стремительно разворачиваться.
Саня, в сущности, плохо понимал, что происходит. Комбат приказал не вырываться вперед, и двигаться за танками не ближе, чем в ста метрах. Щербак же повис на хвосте впереди идущей машины. Тридцатьчетверка шла зигзагами, стреляя на ходу. За ней так же зигзагами вел самоходку Щербак. Саня не видел поля боя: мешала тридцатьчетверка. Саня приказал Щербаку отстать или свернуть в сторону. Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком.
– Сворачивай! Что же ты делаешь? – кричал Малешкин.
– Сворачивай, гад, мне стрелять нельзя! – заревел наводчик.
Щербак оглянулся, кивнул головой и еще ближе прижался к танку. Саня понял, что водитель боится и из страха прячется за броню впереди идущей машины.
– Спокойно, ребята. Спокойно… Все будет в порядке, – сказал Малешкин, больше успокаивая себя, нежели ребят.
Суматошно закричали солдаты-десантники. Саня метнулся к люку. Автоматчики скатывались с машин. Маленький Громыхало, как слепой, метался с одной стороны на другую, потом лег ничком между ящиками и закрыл голову руками. Перед самоходкой на одной гусенице вертелся танк. Механик-водитель пытался вывалиться из люка, но за что-то зацепился, повис и тоже вертелся вместе с машиной и дико кричал: «А-а-а-а-а!…» Из башни вырвался острый язык огня, окаймленный черной бахромой, и танк заволокло густым смолистым дымом. Ветер подхватил дым и темным лохматым облаком потащил по снегу в село.
«Что же я стою? Сейчас и нас так же… – мелькнуло в голове Малешкина. – Надо двигаться…»
– Вперед, Щербак!
Щербак повернулся к Малешкину. Саня не узнал своего водителя. У него в эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня.
– Вперед, Гриша! Вперед, милый! Нельзя стоять! – с отчаянностью упрашивал Саня.
Щербак не пошевелился. Малешкин вытащил из кобуры пистолет.
– Вперед, гад, сволочь, трус! – кричали на водителя наводчик с заряжающим.
Щербак смотрел в дуло пистолета, и страха на его лице не было. Он просто не понимал, чего от него хотят. Саня выскочил из машины, подбежал к переднему люку и спокойно приказал:
– Заводи, Щербак.
Щербак послушно завел. Саня, пятясь, поманил его на себя. Самоходка двинулась.
– За мной! – закричал младший лейтенант Малешкин и, подняв пистолет, побежал по снегу к селу. В эту минуту Саня даже не подумал, что его легко и так просто могут убить. Одна мысль сверлила его мозг: «Пока горит танк, пока дым – вперед, вперед, иначе смерть».
В небо взлетела зеленая ракета – танки повернули назад. Малешкин не видел этой ракеты. Он бежал не оглядываясь. Он видел только село. Там фашисты… Их надо выбить! Таков был приказ. И он выполнял его.
Пригнувшись, он бежал и бежал. Бежать по присыпанной снегом пашне было очень тяжело. Ломило спину, рубашка прилипла к телу, пот заливал глаза. «Только бы не упасть, только бы не упасть». Он оглянулся назад. Самоходка наступала ему на пятки. Саня побежал быстрее.
– Лейтенант, лейтенант! – услышал он голос Щербака. – Садись, я сам поеду. Теперь не страшно.
Саня вскарабкался на самоходку и от усталости свалился на ящики. Щербак включил пятую скорость, самоходка заревела и ринулась в село. У крайней хаты водитель остановил машину, выключил мотор. Перед ними была белая стена украинской мазанки, сзади белое поле. Четыре вырвавшихся вперед танка горели, остальные отходили к лесу. «Куда же я забрался, дурак», – с ужасом подумал Малешкин.
Щербак, наводчик и заряжающий не спускали глаз с командира. В них Малешкин прочел не только: «А что дальше, лейтенант?», но и еще кое-что поважнее. Саня понял, что сейчас он выиграл самое важное сражение. Он завоевал экипаж. И теперь, что бы он ни приказал, все будет выполнено сразу и безоговорочно.
Но в эту минуту Саня еще не знал, что ему надо делать, что приказывать. А экипаж ждал, и что-то надо было предпринимать.
– Надо разведать, – сказал Малешкин. – Кто сходит?
Саня не сказал резко, как приказ: «Кто пойдет?», хотя чувствовал, что имел на это теперь полное право.
Домешек с Бянкиным переглянулись, и оба согласились. Саня почесал затылок. Кого послать? Экипаж должен всегда находиться в машине в полной боевой готовности. Мало ли что…
– Товарищи танкисты, у вас покурить нетути? – В башенном люке торчала огромная солдатская шапка.
– Ты кто? – удивленно спросил Малешкин.
– Солдат Громыхало, десантник.
– Зачем ты здесь? Почему не спрыгнул со всеми?
– Труханул малость, – чистосердечно признался Громыхало.
В общем, Громыхало из Подмышек для экипажа словно с неба свалился. Его и отправили в разведку. Громыхало вернулся подозрительно быстро и сказал, что в деревне горит хата, а ее никто не тушит, что зашел еще в две хаты, и никого в них нет.
– А немцев, фрицев ты видел? – в один голос спросил экипаж.
– Нет, не видел, – с искренним сожалением признался Громыхало и добавил: – А в избах тепло и пахнет щами.
– А чего же ты, ничего не разведав, так скоро вернулся? – строго спросил Малешкин.
– Боялся, что вы уедете.
– Дерьмо ты, Громыхало, а не разведчик.
– Какой уж есть, – обиженно пробормотал Громыхало.
– Что-то здесь нечисто, лейтенант. Уж больно тишина подозрительная. Чует мое сердце – нечисто. Поговори-ка с комбатом, – посоветовал ефрейтор.
«Опять про связь забыл!» – простонал Саня и бросился к рации.
– Алло, алло, Сосна? Я Ольха. Приём.
Ответил совершенно незнакомый голос:
– Это Ольха? Сейчас с вами будет говорить Орёл. Как слышите, как поняли меня? Приём!…
Саня ответил, что понял и слышит хорошо.
«Орёл» заговорил резким, скрипучим голосом. Лицо у Сани вытянулось, посерьёзнело. Он узнал голос полковника Дея.
– Сообщите, где вы находитесь и где противник?
Саня сообщил, что он стоит за хатой, в селе тихо и противника он не видит. Полковник Дей приказал Малешкину следовать на северо-западную окраину села Антополь-Боярка, при движении соблюдать осторожность и обо всем докладывать.
В первую очередь надо было определить северо-западную окраину села. Но эта задача оказалась не такой-то простой. День стоял хмурый, а компаса у Сани не было. Спросить у полковника Дея он постеснялся. Тогда Саня решил, что если он по диагонали пересечет село, то как раз попадет туда, куда надо.
– Вот так давай, Гриша. Прямо по садам. – Саня рукой показал, куда ехать.
Экипаж занял свои места в машине. Громыхалу оставили наверху, приказав ему внимательно смотреть по сторонам.
Щербак вел машину, осторожно пробираясь меж яблонь, ломая густой вишенник.
– Тихо, тихо, не газуй, – шипел на него Домешек.
Объехали горящую хату. Она пылала весело, как стог сена. Пересекли улицу и увидели обугленную тридцатьчетверку. Она еще дымилась, и от нее сильно несло резиной. Остановились. Громыхало побежал к танку – посмотреть, где экипаж. Когда Громыхало вернулся и сообщил, что от экипажа остались одни головешки, Сане опять стало страшно.
– Как же нам теперь ехать? По дороге или огородами? – спросил Малешкин ефрейтора и, не получив ответа, приказал Щербаку пробираться огородами, прячась за хаты.
Самоходка поползла по бахчам, ломая заборы, подвигалась бросками от хаты к хате. Останавливались, прислушивались. Но было тихо, подозрительно тихо. У Сани от напряжения заломило в висках. Неожиданно хаты под углом повернули влево. Щербак остановил машину, вопросительно посмотрел на командира:
– Куда ехать, лейтенант?
– Надо подумать, – сказал Саня.
Малешкин давно уже потерял всякую ориентировку и ехал просто наугад. Подумали и решили опять послать Громыхалу в разведку, пообещав ему никуда не уезжать. Разведка Громыхалы состояла в том, чтобы сходить за поворот и посмотреть, что там есть. Малешкин доложил полковнику Дею, что остановился и послал в разведку солдата. Командир полка одобрил это решение и назвал Малешкина молодцом. Похвала ободрила Саню, и он подмигнул Домешеку:
– Держись, Мишка. Все идет как по маслу.
Из-за поворота, прижимая к груди шапку, выскочил Громыхало, запутался в полах шинели, упал, вскочил и со всех ног бросился к машине.
– Немцы. Танки. Огромные, с черными крестами.
– Где?
– Там.
– Много?
– Не знаю.
Малешкин сообщил командиру полка, что в селе фашистские танки. На вопрос Дея «сколько?» Саня ответил, что его разведчик не считал, а сам он их не видит. Дей потребовал проверить лично и доложить. Саня сказал: «Есть!» – и, прихватив с собой солдата, побежал проверять.
Громыхало не соврал. За поворотом сразу же открывалась площадь, окруженная хатами. На площади стоял немецкий танк Т-6 – «тигр». Саня выставил палец, прищурился и определил расстояние до «тигра».
«Метров двести, не больше», – решил он.
Малешкин с солдатом зарылись в снег и стали высматривать. Но сколько они ни вглядывались, ничего, кроме «тигра», не видели. Да и «тигр», повернув в обратную сторону пушку, не шевелился.
«Какой же я идиот, бинокль с собой не взял!» – обругал себя Саня.
Так они пролежали минут десять. Вдруг из хаты вышли два немца, расстегнули штаны, помочились и опять ушли в хату.
– Смотри, лейтенант, еще один, – зашептал Громыхало.
– Где?
– Вон там. Видишь беленький домик с палисадником? Набалдашник торчит.
Малешкин долго всматривался в направлении, куда показывал палец солдата, и наконец разглядел пушку с дульным тормозом.
– Все ясно, будем драться, Громыхало.
Это решение не испугало Саню; наоборот, осознав важность принятого решения, младший лейтенант Малешкин как будто сразу и повзрослел, и поумнел. Он хладнокровно огляделся и наметил две огневые позиции: основную и запасную. Основной была хата с высоким забором, запасная – тоже хата, только без забора. С первой Саня наметил уничтожить «тигра» на площади, со второй – танк за палисадником.
Вернувшись к машине, Саня доложил полковнику, что в селе немцы и что двух «тигров» он видел сам. На вопрос Дея, какое он, Малешкин, принял решение, Саня твердо и решительно заявил: «Уничтожить!»
– Добро! – сказал полковник Дей. – Начинайте, Малешкин. Мы идем на помощь.
Приказ командира полка придал Малешкину еще больше уверенности и хладнокровия. Он лично сводил Щербака с Домешеком за поворот, указал наводчику цель и разъяснил Щербаку, где поставить машину.
Все проверили, зарядили пушку, установили прицел.
– Учти, Щербак. На полной скорости выскакиваешь к хате с левой стороны. Мотор не глушишь. Сразу же включаешь заднюю скорость и ногу не снимаешь с педали главного фрикциона, пока я не подам команду «назад», – еще раз предупредил Малешкин водителя. Спокойствие и уверенность невольно передались и экипажу. Даже Громыхало расхрабрился и наотрез отказался слезть с машины.
– Приготовились, – сказал Саня и посмотрел на экипаж.
Домешек, держа ручку поворотного механизма, приник глазом к прицелу. Бянкин наготове держал в руках снаряд. Щербак не спускал глаз с лейтенанта.
– Давай, Щербак!
Водитель нажал кнопку стартера. Стартер зазвенел. Сане показалось, что ему воткнули в сердце гвоздь, в глазах потемнело. Щербак нажал еще раз, и мотор с треском захлопал. Самоходка рванулась к хате. Саня крепко прижался лбом к панораме. Когда машина выскочила из-за хаты и остановилась, Саня увидел «тигра». Он стоял там же, только теперь башня у него крутилась.
«Услышал нас, гад», – подумал Саня и почувствовал, что его опять начинает трясти.
– Прицел готов, – доложил Домешек.
– Огонь! – крикнул Саня.
– Выстрел!
Когда дым перед пушкой рассеялся, Саня увидел, что танк по-прежнему стоит.
Малешкину стало жутко.
– Почему же он не горит? Наверное, смазали. Огонь, огонь! – заревел Малешкин.
После второго выстрела «тигр» тоже не загорелся.
– Почему он не горит? – спросил Саня.
У наводчика лязгали зубы.
– Не знаю.
– Дай я. Становись на мое место. Командуй. – Саня бросился к прицелу.
– Готово! – крикнул Бянкин.
– Выстрел…
Пушка громыхнула. Дым рассеялся. «Тигр» стоял на месте. Сане показалось, что он сошел с ума.
– Лейтенант, еще один. Бей, чего же ты ждешь! – закричал Домешек.
– Где же он? Да где же он? – кричал Саня. – Господи, да что же это такое? Ничего не вижу. То небо, то снег.
– Лейтенант, чего ты копаешься! Он уже разворачивается, – простонал Домешек.
Саня опомнился. Оказывается, вместо поворотного механизма он все время крутил подъемный. Он выругался и, выравняв пушку, поймал в перекрестке второй танк. «Тигр», наставив на Саню свою пушку, раскачивал набалдашник.
«Сейчас нам конец», – подумал Малешкин и, закрыв глаза, нажал рычаг спускового механизма.
Грохот пушки подействовал на Малешкина отрезвляюще. «Мы еще пока живы», – подумал Саня и закричал:
– Назад, Щербак!
Водитель схватился за рычаги. Самоходка дернулась назад, раздался оглушительный грохот: машину заволокло дымом.
– Горим!
– Горим? Где горим? – ничего не понимая, спросил Малешкин, словно от огня закрыв руками лицо.
– Выпрыгивай!
Бянкин бросился к люку, попытался откинуть крышку. Но она не поддалась, даже когда к нему на помощь подскочил Домешек.
– Капут нам. Заклинило, – сказал Домешек.
– Что же теперь делать? – спросил Саня.
Собственная смерть ему показалась необычной и страшной. Хотя они и горели, но огня не было, да и дым очень уж не походил на настоящий дым, и самоходка почему-то дребезжала, как будто двигалась.
Щербак ногой бил по крышке переднего люка.
– Защелку, защелку отожми! – кричал ему Бянкин.
Щербак дернул рукоятку защелки, и люк распахнулся. Первым вывалился из машины водитель, за ним – заряжающий, наводчик зацепился за что-то карманом. Бянкин схватил его за руки, дернул, и Домешек головой полетел в снег. Последним из машины кубарем выкатился Малешкин.
Со всех сторон стреляли танки. Снаряды с воем проносились над головами. Экипаж младшего лейтенанта Малешкина отступал по-пластунски. Впереди, как бульдозер разгребая снег, полз Щербак, за ним – Домешек, потом – Бянкин. Командир прикрывал отступление.
– Скорее, скорее… – подгонял себя Саня и вдруг остановился.
– Лейтенант, лейтенант, погодите! – кричал кто-то.
Малешкин оглянулся. За ними, размахивая автоматом, бежал Громыхало.
– Куда вы, лейтенант? Самоходку зачем бросили?
– Ты что, не видел, как она сгорела? – спросил Саня.
– Когда сгорела?! Вон она ездит.
То, что Малешкин увидел наяву, вряд ли могла изобрести даже его фантазия. Самоходка, нахлобучив на себя крышу хаты, ползла по огородам. И Малешкин все понял. Никто их не поджигал. Просто Щербак въехал в дом и протаранил его насквозь. Грохот свалившейся крыши они приняли за разрыв снаряда, а пыль от глиняных стен – за дым.
Его экипаж тоже ошалело смотрел на разгуливающую самоходку с крышей на спине.
– Щербак, почему она движется? – спросил Саня.
– Я поставил ее на ручной газ.
– Теперь мне все понятно, – сказал Малешкин и сурово посмотрел на экипаж. – К машине!
Они поползли обратно. Танки продолжали стрелять. Ударили по самоходке.
Снаряд, как огненый шар, налетел на машину. Во все стороны брызнули искры. Сане показалось, что снаряд разбился о броню вдребезги.
Самоходка прошла еще метров десять, потом завалилась кормой, задрав вверх пушку. Крыша с нее сползла.
– Почему она не горит? – спросил Домешек.
– Подождем малость, и загорится, – уверенно сказал Щербак.
Подождали минуты три, самоходка не загорелась.
– За мной! – приказал Саня, и экипаж послушно пополз за своим командиром.
Стрельба усилилась. Одна хата пылала уже вовсю, другая только что загорелась. В воздухе повис клокочущий залп «катюш», и вслед за ним, казалось, с оглушительным треском лопнуло небо. Взрывная волна оторвала Саню от земли и швырнула головой в снег под гусеницу. От тупой боли в локте рука онемела. Ничего не видя, ослепленный снежной пылью, Малешкин заполз под машину. Там уже сидел его экипаж. Самоходка, заехав в яму, образовала довольно-таки удобное укрытие. Саня протер глаза.
– Все целы? – спросил он.
– Пока все, – ответил Домешек.
– А где Громыхало?
Наводчик высунулся из-под машины:
– Вон лежит. Кажется, убили.
Саня посмотрел и увидел на снегу свернутую в комок шинель.
– Громыхало! – крикнул Домешек.
Комок зашевелился, из снега высунулась шапка.
– Вались сюда, Громыхало.
Громыхало кубарем скатился под машину.
– Ну как? – спросил его Домешек.
Громыхало заулыбался:
– – Ничего. Чай, не попало.
– А где твой автомат?
Солдат испуганно посмотрел на Саню, на свои руки и заметался, выскочил из-под самоходки и побежал искать автомат.
– Надо и нам из машины достать оружие, – сказал Малешкин.
Щербак выругался.
– На хрен нам было забираться сюда? Не фрицы, так свои ухлопают тут.
Бянкин бешено оскалил зубы:
– Заткнись.
Опять заклокотали гвардейские минометы.
Снаряды с надрывным воем пронеслись над самоходкой.
– Это не наши, – облегченно вздохнул Домешек.
Второй залп накрыл впереди бугор с тремя хатами. Бугор вздыбился, две хаты сразу же охватило огнем, а третью разнесло в клочья. Высоко подброшенная доска долго и лениво кружилась в воздухе.
– Следующий залп наверняка будет наш, – сказал Щербак. – Возьмет в вилку и прихлопнет.
Домешек вздохнул:
– На войне как на войне.
Малешкин приказал наводчику достать из машины оружие с гранатами. Домешек через люк механика-водителя проник в самоходку и подал Бянкину три автомата. Щербак посмотрел на свой автомат и свистнул. Патронный диск насквозь пробило осколком.
– Посмотрели бы вы, что в машине творится! По радиостанции словно из дробовика шаркнули. Гильзы снарядов порвало осколками, порох из них торчит, как солома. Хорошо, что они еще не сдетонировали, – сообщил Домешек.
– Это еще неизвестно, что хорошо, а что плохо, – философски заметил ефрейтор Бянкин.
– Гришке очень хотелось, чтобы они сдетонировали.
Щербак хмуро посмотрел на командира и буркнул:
– Ничего я не хотел.
Приполз с автоматом Громыхало. На вопрос Сани, где немцы, Громыхало ответил, что он на них не смотрел, так как все время автомат искал.
– Я его там шукал, а он здесь, около машины валялся, – хвастливо заявил Громыхало.
Заняли круговую оборону. С правой стороны гусеницы сел с автоматом Бянкин, с левой – Домешек. Сзади под трансмиссией посадили Щербака с гранатами, впереди лег сам Малешкин с Громыхалой.
Стало сравнительно тихо. Где-то далеко гудели моторы, да изредка постреливали танки.
– А двух мы прихлопнули, лейтенант, – сказал Громыхало.
– Кого «двух»? – переспросил Саня.
– Два фашистских танка.
– Ври больше.
– Вот те хрест, товарищ лейтенант, – и Громыхало перекрестился. – Как вы зачали палить, я спрыгнул с машины и спрятался за угол. Гляжу, из первого танка выскочил один и побежал. А из хаты, у которой те мочились, ты знаешь, сколько выбежало фрицев? Тьма-тьмущая. Потом вы по другому стали стрелять. Из него тоже запрыгали фрицы. А потом меня чуть стеной не завалило. Если б не заехали в дом, знаешь, лейтенант, сколько бы вы танков настреляли! Они стали из-за каждой хаты выползать.
– Заливаешь ты, Громыхало, – сказал Домешек.
– А что мне заливать? – Громыхало обиделся и застрочил из автомата.
– Ты чего делаешь, сморчок сопливый? – заревел Щербак. – Хочешь, чтобы нас фрицы обнаружили!
– Ничего я не хочу, я просто автомат проверял, – сказал Громыхало и вдруг закричал, – Ура! Наши танки идут!
Малешкин с Громыхалой выскочили из-под машины, запрыгали, как дикари, размахивая автоматами.
Подошла тридцатьчетверка, из люка высунулся танкист и удивленно посмотрел на бесновавшихся самоходчиков.
– Вы что, пьяные? – спросил он.
– От радости пьяные! – закричал Домешек.
– Это ваша самоходка? – спросил танкист.
– Наша.
– А мы по ней стреляли. Думали, что это «тигр» на себе крышу таскает.
Тридцатьчетверка затарахтела и, обдав Саню вонючим дымом, поехала дальше.
– А что же нам-то теперь делать? – спросил Саня и вздохнул.
– Щербак, попробуй мотор, авось заведется, – сказал Домешек.
К неописуемой радости младшего лейтенанта Малешкина, кроме радиостанции и снарядов, больше ничего не пострадало. Снаряд угодил в башню, пробил броню и застрял под пушкой в боеукладке.
Сбросили с машины остатки крыши, покалеченные снаряды, дыру в башне заткнули тряпкой, и самоходка тронулась.
Проехав метров пятьдесят, Саня увидел площадь села, а на ней два подбитых «тигра». Около них стояли наши самоходки с танками, бегали солдаты.
«Мои «тигры»! Я их подбил!» На Малешкина волной нахлынула радость, выдавила слезу, он смахнул ее рукой и закричал:
– Давай, Гришка, прямо туда!
У первого «тигра» он увидел полковника Дея с комбатом. Саня спрыгнул с машины и, не зная, что поддерживать, то ли колотившую по ногам сумку, то ли собственное сердце, которое тоже колотилось, побежал. Метров за десять он перешел на шаг и, подойдя к командиру полка, щелкнул каблуками:
– Товарищ полковник, экипаж гвардии младшего лейтенанта Малешкина в бою за село Антополь-Боярка подбил два фашистских танка. В мою машину было одно попадание. – Саня запнулся, посмотрел на Дея.
Тот стоял перед ним чуть ссутулившись и внимательно слушал.
– Пострадала радиостанция и часть снарядов. Экипаж жив и здоров. Машина готова к бою, – четко доложил Саня.
Дей улыбнулся и поправил на голове Малешкина шапку.
– А чем ты докажешь, Малешкин, что вы подбили? Может, это сделали мои орлы? – спросил Дей.
– Нет, товарищ полковник. Мой экипаж подбил, – категорически заявил Саня и посмотрел на «тигра». Сбоку в башне зиял пролом. Саня протянул руку: – Посмотрите, товарищ полковник, чей здесь снаряд сработал? Наш, самоходовский. От ваших снарядов разве такая дыра? Во какая! – И Саня показал руками, какую дыру в его самоходке просверлили танкисты. – Не верите, товарищ полковник? Сходите посмотрите, – простодушно предложил Малешкин.
Дей поморщился. Смотреть на работу своих орлов ему, видимо, не очень-то хотелось.
– А почему вы, Малешкин, в село впереди машины бежали? – ехидно спросил полковник.
Саня не знал, что отвечать. Сказать правду – значит, с головой выдать Щербака.
Дей в ожидании ответа с любопытством разглядывал Малешкина.
Саня поднял на полковника глаза и виновато улыбнулся:
– Очень замерз, товарищ полковник, вот и побежал, чтоб согреться.
Поверил ли словам Малешкина Дей, трудно сказать. Только вряд ли. Он повернулся к Беззубцеву и скрипучим, железным голосом приказал:
– Комбат, доложите в свой штаб, чтобы Малешкина представили к Герою, а экипаж – к орденам. – И, уловив в глазах комбата удивление, еще жестче проскрипел: – Да, именно к Герою. Если б не Малешкин, бог знает, чем бы все это кончилось;
Полковник Дей резко повернулся и пошел своей прыгающей, птичьей походкой.
Приказ командира полка не сразу дошел до Малешкина, а когда наконец дошел, то ошеломил его. Окружающий его мир перед глазами сначала опрокинулся навзничь, а потом завертелся пестрым, радужным клубком. Саня зажмурился, помотал головой, открыл глаза. Солдаты вытаскивали из «тигра» эсэсовца в черной форме. «Зачем они его тащат, и откуда он взялся?» – машинально спросил себя Малешкин. Труп выволокли из люка, сбросили на землю. Он упал в снег около ног Малешкина. Вместо лица Саня увидел сырой кусок мяса, а на рукаве – маленький алюминиевый череп. Саня присел на корточки, отодрал от рукава эмблему и долго, удивленно, ничего не понимая, рассматривал, а потом положил в карман.
Его кто-то потащил ко второму подбитому «тигру», кто-то повесил ему на шею великолепный цейсовский бинокль, кто-то сунул в руку парабеллум. А Саня бессмысленно улыбался и ничего не понимал. Прибежали Чегничка с Зиминым. Они набросились на Саню, обнимали, мяли, называли молодчиной и прочими приятными словами. И Малешкину казалось, что это необычайно удивительный и легкий сон. Он никак не мог представить себе все это реальностью. Так же как не мог понять, как он стал героем. Ведь он и не думал о героизме, когда бежал впереди самоходки, когда стрелял по фашистским танкам. Просто так надо было делать.
Пришел в себя Саня, когда Чегничка сообщил, что погиб Пашка Теленков.
– Кто? Кто? – испуганно переспросил Малешкин.
– Пашка сгорел с экипажем, – сказал Чегничка и отвернулся.
Легкий озноб пробежал по телу Малешкина, на секунду сжалось сердце, потом стало жарко. Только сейчас Саня понял, что сгорел не он, а Пашка, что героем стал не кто-нибудь другой, а он, младший лейтенант Малешкин.
– Очень жаль Пашку, – сказал Саня. Но сказал без печали за судьбу товарища. Он был слишком счастлив в эту минуту, чтоб о ком-либо печалиться. Он был переполнен счастьем, а для печали-жалости не осталось в его душе ни одного, даже крохотного, закоулка.
Часа два спустя взяли Кодню. Танковый полк в ожидании отставшей артиллерии с пехотой занял оборону. Противник не пытался контратаковать. И только наугад постреливал из минометов.
Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок, влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжег Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто заморгал и уронил на грудь голову.
– Лейтенант! – не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задергался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни…
Саню схоронили там же, где стояла его самоходка. Когда экипаж опустил своего командира на сырой глиняный пол могилы, подошел комбат, снял шапку и долго смотрел на маленького, пухлогубого, притихшего навеки младшего лейтенанта Саню Малешкина.
– Что же вы ему глаза-то не закрыли? – сказал Беззубцев и, видимо поняв несправедливость упрека и бессмысленность вопроса, осердился и надрывно, хриплым голосом закричал: – За смерть товарища! По фашистской сволочи! Батарея, огонь!
И они открыли по Кодне суматошную стрельбу.
Он был в плясовой, стал быть, рубашке
И фильдикосовык, стал быть, штанах…
На печке, свесив светлые лохматые головы, спали Миколка с Василем. Их мать сидела тоже за столом и грустно смотрела на густобрового кудрявого комбата второй батареи капитана Каруселина. У печки солдаты чистили картошку.
– Ты что, Малешкин? – спросил Беззубцев.
Саня замялся.
– Так… Пришел спросить, не будет ли каких приказаний.
– Нет. Иди к машине.
– Эй, Малешкин, – окликнул Саню Каруселин, – хочешь выпить?
– Нечего ему тут делать, – запротестовал Беззубцев.
– Ладно. Пусть погреется парень, – поддержал Каруселина комбат Табаченко. – Иди садись, Саня.
Комбаты потеснились, и Саня сел. Ему налили водки, положили на хлеб кусок американской консервированной колбасы. Саня взял стакан, подержал его, посмотрел на комбата и отставил в сторону. Беззубцев самодовольно ухмыльнулся.
Каруселин хлопнул Саню по спине:
– А ну-ка расскажи, как ты выкуривал интенданта.
Саня малость поломался для приличия и стал рассказывать. При этом так врал, что сам удивлялся, как у него здорово получается. Товарищи комбаты хохотали до слез и хвалили Малешкина за смекалку. Капитан Каруселин с ходу предложил Беззубцеву обменять Малешкина на любого командира машины из его батареи. Беззубцев решительно заявил, что сообразительные командиры ему и самому нужны. Это так ободрило Саню, что он расстегнул шинель, схватил отставленный стакан с водкой, лихо выпил, крякнул и сплюнул через выбитый зуб.
Теленков опять завел патефон, тоненький женский голосок завизжал:
Руки, вы две огромных теплых птицы…
– Заткни ей глотку, Теленков! – крикнул Каруселин. – Сейчас мы споем нашу. Валяй, Табаченко!
Табаченко начал валять, как дьякон, речитативом:
– Отец благочинный пропил полушубок овчинный и нож перочинны-ы-ый!…
– Удивительно, удивительно, удивительно… – подхватили комбаты глухими, осипшими басами. Сане показалось, что песня родилась не за столом, а выползла из-под пола и застонала, как ветер в трубе. У печки взлетел вверх необычно звонкий и чистый подголосок: «Удивительно, удивительно-о-о…»
У Сани даже заломило скулы от напряжения: так он боялся, как бы у солдата не сорвался голос.
– Ну и голосок, черт возьми! – скрипнул зубами Каруселин. – Валяй, Табаченко!
Табаченко валял… Комбаты простуженными басами дули, как в бочку, а подголосок звенел, падал н снова взлетал.
С шумом ввалился повар Никифор.
– Что вы, начальнички, панихиду завели? Других песен мало? – и, подергивая плечами, приседая, как на пружинах, пошел выковыривать ногами. – Хоп, кума, нэ журыся, туды-сюды поверныся, – схватил хозяйку, завертел и, видимо, ущипнул.
– Отчепись, лешак поганый! – закричала она.
Микола с Василем проснулись и дружно заревели: «Ма-а-а-мка!» Комбаты стали одеваться.
Малешкин, Теленков и Беззубцев вышли вместе. Прощаясь, комбат сказал, что завтра одну из батарей придадут танковому полку Дея.
– Чью? – спросил Теленков.
– Пока неизвестно, – ответил комбат.
– Не завидую этим ребятам, – сказал Пашка.
– Почему? – удивился Саня. – Все говорят, что Дей – самый боевой командир в корпусе.
Теленков усмехнулся:
– Еще говорят, что в бою он не щадит ни себя, ни своих солдат.
Комбат вздохнул и ничего не сказал.
Лиловым утром четвертая батарея лейтенанта Беззубцева отбыла в распоряжение 193-го отдельного танкового полка. Он ночевал в трех километрах, на территории сахарного завода. Завод был наполовину разбит, наполовину сожжен и полностью разграблен. Двор завода был усыпан желтым, пахнущим свеклой песком. Щербак посмотрел на это безобразие и сказал:
– Сколько бы из этого добра самогонки вышло! Залейся.
Танкисты выводили машины на дорогу, выстраивались – в колонну.
Четвертую батарею они встретили свистом.
– Славяне, глянь! Самоходы притащились.
– На що?
– Для поддержки.
– Який поддержки? Штанив? Га-га-га!
Прямо на машину Малешкина шла тридцатьчетверка с десантом. Водитель, видимо, и не думал сворачивать.
– Чего он хочет? – испуганно спросил Саня.
– Чтоб мы уступили ему дорогу, – ответил Домешек.
Танк подошел вплотную, остановился. Из люка высунулась голова водителя.
– Ты чего, падла, зевальник разинул?
– Пошел бы ты!… – крикнул Щербак.
– Сворачивай!
– Сворачивай! – заревел десант.
«Пахнет скандалом», – подумал Саня и хотел приказать Щербаку сворачивать. К танку подбежал долговязый лейтенант в кожаной тужурке с меховым воротником. Он поднял руку и поприветствовал самоходчиков.
– Привет танкистам! – радостно ответил Саня.
Лейтенант подошел к люку водителя.
– Ты чего дуришь, Родя? Дороги тебе мало?
– А чего они, товарищ лейтенант…
– Разговорчики, – оборвал его лейтенант.
Родя сдал машину назад, на полном газу чертом проскочил мимо самоходки. На башне сбоку Малешкин успел прочесть: «Машина Героя Советского Союза лейтенанта Доронина». И ему стало стыдно, что не уступил дорогу. Домешек поморщился и махнул рукой, как бы говоря: «Ну и наплевать».
Подошло отделение автоматчиков. Рябой, как вафля, ефрейтор доложил Малешкину, что десант в количестве пятнадцати человек прибыл в его распоряжение. И в ту же минуту со всех сторон закричали: «Самоходчиков батя требует! Самоходы, к бате!»
Саня приказал Домешеку заняться десантом, а сам со всех ног бросился к командиру полка.
Автоматчики, ни слова не говоря, полезли на самоходку. Такое самовольство Домешек расценил как личное оскорбление.
– Назад! – рявкнул он. – Кто здесь командир?
Рябой солдат вытянулся:
– Ефрейтор Рассказов.
– Построиться! – приказал наводчик.
Ефрейтор построил десант, подал команду «смирно», доложил.
– Здравствуйте, товарищи солдаты! – громко приветствовал Домешек автоматчиков.
– Здра… – нехотя ответили солдаты.
– Поздравляю вас с прибытием в славный гвардейский экипаж младшего лейтенанта Малешкина.
Десантники молчали. Домешек нахмурился.
– Что, разучились, как отвечать? Когда вас приветствует командир в строю, вы должны выразить восхищение, бурную радость. А как солдаты выражают бурную радость? – спросил наводчик и сам же ответил: – Троекратным громким «ура». Понятно?
Солдаты, сообразив, что сержант «валяет ваньку», дружно и оглушительно заревели «ура». На крик сбежались танкисты и стали с любопытством наблюдать, как самоходчики ломают комедию…
Домешек обошел строй.
На левом фланге переминался с ноги на ногу солдатик в непомерно широкой и длинной шинели. Если бы не огромная шапка над воротником, из-под которой выглядывала остренькая мордочка с черными глазенками, можно было бы подумать, что шинель сама стоит на снегу.
– А ты кто? – спросил Домешек.
– Солдат Громыхало.
– Как, как? Повтори, не расслышал. – Домешек снял шапку, наклонил голову.
Солдат напыжился и во всю мощь своих легких рванул:
– Громыхало!
Домешек отскочил и схватился за ухо.
– Ух ты, какой голосистый!
– У нас в деревне все голосистые, товарищ сержант, – радостно сообщил Громыхало.
– Откеля ты?
– Из Подмышек.
– Откуда? – удивленно протянул Домешек.
– Из деревни Подмышки Пензенской области, – пояснил солдат.
– Воевал?
– Нет ешо.
– Кто «нет ешо»? – строго спросил Домешек, обращаясь к десантникам.
Автоматчики дружно подняли руки.
– Прекрасно! – воскликнул Домешек. – Это и есть то, чего не хватало нашему славному гвардейскому экипажу. А теперь я вас инструктировать буду. Слушать внимательно и на ус мотать, – объявил Домешек. – Итак, что вы должны и не должны…
Десантники должны были выполнять все приказания экипажа и помогать ему: чистить машину, заправлять ее горючим, загружать снарядами, закапывать самоходку в землю, охранять ее, защищать и нести всю караульную службу. Не должны были десантники только пререкаться, роптать и возмущаться. После инструктажа Домешек стал обучать солдат правилам посадки десанта на машину и гонял их до тех пор, пока у автоматчиков не взмокли шапки. Потом милостиво разрешил им покурить и оправиться.
Ефрейтор Бянкин, наблюдавший за учением, сказал наводчику:
– Хорошо, что тебя из офицерского училища турнули. А то бы ты с солдата по пять шкур драл…
Домешек самодовольно ухмыльнулся и заявил Бянкину, что с него бы он все десять спустил.
Встреча с батей Саню Малешкина обидела. Не такой он её представлял, не такие мечтал слушать слова. Герой Советского Союза полковник Дей вместо приветствия заявил, что он очень добрый и мягкий человек, а поэтому прощает батарее полчаса опоздания. Беззубцев заикнулся было объяснить, что он не виноват. Но Дей, сверкнув белками глаз, резко его осадил:
– Все, комбат. В бою минуты не прощу.
Скрипучим, железным голосом командир полка поставил перед батареей задачу, которая заключалась в поддержке самоходками танковой атаки.
– Запомните, самоходки должны двигаться за моими танками в ста метрах.
– Это не по уставу, товарищ полковник, – возразил Беззубцев.
Огромные белки Дея заметались, но он сдержал себя и как бы между прочим заметил:
– Мне тоже как-то доводилось читать устав, товарищ лейтенант. Сто метров, и ни сантиметра дальше. Понятно?
Беззубцев вытянулся:
– Так точно, товарищ полковник!
– Все. С богом!
Дей резко вскинул руку, резко повернулся и пошел вдоль колонны легко и быстро. За ним побежал адъютант, придерживая болтавшуюся сбоку планшетку.
Саня обиделся не на грубость полковника и не на жестокий приказ, а на то, что он не обратил никакого внимания на командиров машин, как будто их и не было. «А ведь не комбату идти за танками в ста метрах и не ему гореть, а командиру машины, а он даже не посмотрел на нас. Да какое ему дело до младшего лейтенанта Малешкина…» – думал Саня, возвращаясь к своей самоходке. Точно так же размышлял и Пашка Теленков, и Чегничка, и командир машины Вася Зимин.
4-я танковая армия генерал-полковника Гота пятилась нехотя, злобно огрызаясь. На этом направлении отступление прикрывал 2-й корпус СС.
У полковника Дея был категорический приказ командующего выбить немцев из местечка Кодня. На карте Кодня обозначена крохотным кружочком. И в этом кружке находились танки дивизии «Тотен Копф». Эсэсовцы сидели за броней в двести миллиметров и из мощной пушки расстреливали наши танки за километр, как птиц. Птица хоть могла прятаться, а танки полковника Дея не имели права. Они должны были атаковать и обязательно выбить. Вот что мучило с утра полковника Дея. Так простим же этому уже второй месяц не вылезающему из танка, исхудавшему, как скелет, полковнику, что он, углубленный в свои мысли, возмущенный непосильной задачей, не заметил Саню Малешкина, не улыбнулся ему, не кинул ободряющего слова.
Полк обогнул лесок на холме и, развернувшись в боевую линию, приготовился к атаке. Перед танками лежала унылая пустошь, поросшая чахлым кустарником, которую чуть-чуть оживляли молодые елочки и светло-зеленые папахи можжевельника. За пустошью было поле, а за полем – село. Сквозь кустарник оно не проглядывалось. Но Саня знал, что там село, а в селе – немцы.
Впереди Саниной самоходки стоял танк Героя Советского Союза Доронина. Малешкин решил двигаться за ним. Это решение Саню и успокоило, и ободрило. Десантники, сбившись в кучу, жались друг к другу, курили, передавая из рук в руки цигарку. Из люка высунулся Домешек, посмотрел на них и, увидев маленького солдата, подмигнул:
– Ну как, Громыхало из Подмышек, боишься?
Громыхало застеснялся, вытер рукавицей нос.
– Немножко трясеть, товарищ сержант.
– Не дрейфь, Громыхало. Помни: как начнут фрицы лупить – сигай с машины в снег и зарывайся с головой.
– Как тятерка? – спросил Громыхало.
– Во-во, как тетерев-косач.
Подбодрив Громыхалу, наводчик взгромоздился на свой стульчак и прилип глазом к прицелу.
– Прицел обычный – восемьсот? – спросил он.
– На прямой, – ответил Малешкин.
Рация работала на прием. Саня включил внутрипереговорное устройство, проверил. Оно тоже работало отлично.
«Когда стоим, все как часы работает. А как поедем, сразу расстроится. Почему это так получается?» – спросил себя Саня, но ответить не успел: помешал голос комбата.
Беззубцев приказал приготовиться и по сигналу красной ракеты – вперед.
– Повторите, как меня поняли, – потребовал комбат.
– По сигналу красной ракеты – вперед, – отчеканил Саня.
Через минуту Беззубцев опять вызвал Малешкина и строго спросил, почему он не отвечает. Саня взглянул на рацию и обомлел. Разговаривая с командиром, он позабыл перевести рычаг на «передача». Он включил передатчик и доложил, что команду понял хорошо, а в первый раз не ответил потому, что забыл перевести рычажок, на что комбат укоризненно сказал:
– Как же ты, шляпа, со мной во время боя будешь держать связь, когда на исходной не можешь…
Этот глупый, досадный промах испортил ему боевое настроение. Малешкин приказал экипажу приготовиться к атаке: заряжающему зарядить пушку, десанту внимательно следить, когда взлетит красная ракета, а сам уткнулся в панораму.
Осип Бянкин открыл затвор, вытащил из гнезда бронебойный заряд, пошувыкал его, как ребенка, и со словами «пошел, милый» загнал в патронник. Затвор с лязгом закрыл ствол пушки.
– Пушка заряжена, – предупредил Бянкин наводчика.
Малешкин не отрывался от панорамы. Прошло еще пять минут, а сигнала к атаке все не было. «Чего стоим, чего стоим?» – шептал Саня. Мелькнула мысль, что в панораму он может и не заметить красной ракеты, а десантники ее прозевают.
Саня высунулся наполовину из люка. Автоматчики еще теснее сбились в кучу и все так же курили, передавая цигарку по кругу.
Повалил снег, крупный, мягкий и очень густой. И ничего не стало видно – сплошная белая тьма. Если бы ракета взлетела над головой Малешкина, он бы ее и не заметил. Руки у Сани дрожали. И он почувствовал, что на него наваливается страх, хватает за горло, трясет и колотит. Саня уперся лбом в панораму и стиснул зубы. Но это ни к чему не привело. Его продолжало трясти и колотить. «Да что же это такое?» – чуть не закричал Саня, оторвался от панорамы, посмотрел на экипаж.
Заряжающий сидел на днище, спокойно курил и поплевывал. Домешек протирал стекло прицела. Щербак, сжимая своими лапищами рычаги фрикционов, согнулся так, будто приготовился к прыжку. Сане стало легче, но совсем успокоиться он не успел. Заскрежетали коробки передач, захлопали гусеницы.
– Танки пошли, лейтенант! – крикнул Щербак.
Малешкин даже не успел сообразить, что ему делать, как в наушниках раздался отрывистый и совершенно незнакомый голос комбата: «Вперед!»
– Вперед! – закричал Саня и прилип к панораме.
Щербак вел машину по следу танка. А снег валил и валил. Как Саня ни крутил панораму, как напряженно ни взглядывался в белую муть, ничего, кроме перекрестья и черных цифр на стекле, не видел. В конце концов Малешкин устал от напряжения и совсем успокоился.
Ему даже стало скучно. Разве он такой представлял себе атаку? Она рисовалась ему стремительной, до ужаса захватывающей. Самоходка на пятой скорости проносится мимо горящих танков, врывается в боевые порядки противника и все уничтожает и давит. Потом поджигают и его машину. Саня смертельно ранен. Верный экипаж вытаскивает его из самоходки и несет на шинели по глубокому снегу. А Мишка Домешек, смахивая слезы, говорит: «На войне как на войне». Вот так представлял себе младший лейтенант Малешкин свою первую атаку. «А это что? Ползем, как черепахи, друг за другом и ни черта не видим», – с раздражением думал Саня.
Машина вдруг споткнулась и закачалась. Щербак завалившись на спину, держал ее на тормозах. За броней кричали и ругались солдаты. Саня выглянул из люка. Его самоходка наскочила на танк и пушкой расшвыряла десантников. Один солдат барахтался в снегу и на чем свет стоит крыл самоходчиков. К счастью, обошлось без жертв. Танк, подобрав свалившихся автоматчиков, тронулся.
– Фу, черт возьми! – сказал Саня, вытер взмокший лоб и обругал водителя слепым верблюдом.
Снег не переставая валил и валил. Десант на машине превратился в грязную, бесформенную снежную глыбу.
Внезапно справа и слева захлопали пушки. Выстрелы звучали резко и сухо, как будто где-то поблизости кололи дррва. Танк лейтенанта Доронина тоже начал стрелять. Саня приказал Щербаку отъехать в сторону и отдал команду: «Огонь!»
– А куда, лейтенант? Ни черта не видно, – сказал Домешек.
– Туда, куда и все, – и Саня неопределенно махнул рукой. – Выстрел! – крикнул наводчик.
Пушка рявкнула и с грохотом выбросила из патронника гильзу.
Заряжающий с маху вогнал новый снаряд.
– Готово!
– Огонь! – крикнул Саня.
– Выстрел, – ответил Домешек.
Пушка опять ахнула, опять сверкнула гильза, и желтый, вонючий, как тухлые яйца, дым столбом пополз из люка.
– Готово! – доложил заряжающий.
– Стой! – сказал Малешкин, высунулся из люка, прислушался.
Стрельба прекратилась. Чуть слышно ворчали моторы.
«Ушли вперед», – сообразил Саня, и ему стало по-настоящему страшно.
– Вперед, Щербак!
Щербак с места воткнул третью скорость. Самоходка понеслась и вскоре догнала танки. Лицо младшего лейтенанта Малешкина расплылось в широченной радостной улыбке.
– А здорово мы, братцы, стрельнули!
– В белый свет, как в копеечку! – захохотал Домешек.
Но тут Саня вспомнил, что он не на учебных стрельбах, не на полигоне, а в бою, в танковой атаке, и, собственно говоря, радоваться нечему, и, кроме того, он совсем забыл про связь с комбатом. Малешкин вызвал Беззубцева, и тот высыпал на его голову ворох матюков, Саня не обратил на них особого внимания. Но когда комбат заявил, что он теперь понимает капитана Сергачева и полностью с ним согласен, Малешкину стало очень скучно. «Черт знает как мне не везет. Теперь этот грозит снять. Ну и пусть снимают, подумаешь, какая радость – самоходка». Но от одной только мысли, что его еще могут снять и отправить в резерв, Малешкину стало опять больно и обидно.
Не заметили, как танки вошли в село. И оказалось, все было напрасно: и атака, и стрельба, и ругань комбата. Немцы отошли еще на рассвете.
В бой вступили внезапно, с ходу за село Антополь-Боярка. Село раскинулось на снегу серым огромным треугольником.
Полк двигался походной колонной, и когда колонна вышла из леса, боевое охранение уже скрылось в селе за крайними хатами. Раздался треск, как будто переломили сухую палку. И в центре треугольника заклубился смолистый дым. Взлетела красная ракета, и танки стали стремительно разворачиваться.
Саня, в сущности, плохо понимал, что происходит. Комбат приказал не вырываться вперед, и двигаться за танками не ближе, чем в ста метрах. Щербак же повис на хвосте впереди идущей машины. Тридцатьчетверка шла зигзагами, стреляя на ходу. За ней так же зигзагами вел самоходку Щербак. Саня не видел поля боя: мешала тридцатьчетверка. Саня приказал Щербаку отстать или свернуть в сторону. Щербак, не ответив, продолжал плестись за танком.
– Сворачивай! Что же ты делаешь? – кричал Малешкин.
– Сворачивай, гад, мне стрелять нельзя! – заревел наводчик.
Щербак оглянулся, кивнул головой и еще ближе прижался к танку. Саня понял, что водитель боится и из страха прячется за броню впереди идущей машины.
– Спокойно, ребята. Спокойно… Все будет в порядке, – сказал Малешкин, больше успокаивая себя, нежели ребят.
Суматошно закричали солдаты-десантники. Саня метнулся к люку. Автоматчики скатывались с машин. Маленький Громыхало, как слепой, метался с одной стороны на другую, потом лег ничком между ящиками и закрыл голову руками. Перед самоходкой на одной гусенице вертелся танк. Механик-водитель пытался вывалиться из люка, но за что-то зацепился, повис и тоже вертелся вместе с машиной и дико кричал: «А-а-а-а-а!…» Из башни вырвался острый язык огня, окаймленный черной бахромой, и танк заволокло густым смолистым дымом. Ветер подхватил дым и темным лохматым облаком потащил по снегу в село.
«Что же я стою? Сейчас и нас так же… – мелькнуло в голове Малешкина. – Надо двигаться…»
– Вперед, Щербак!
Щербак повернулся к Малешкину. Саня не узнал своего водителя. У него в эту минуту лицо было без кровинки, словно высеченное из белого камня.
– Вперед, Гриша! Вперед, милый! Нельзя стоять! – с отчаянностью упрашивал Саня.
Щербак не пошевелился. Малешкин вытащил из кобуры пистолет.
– Вперед, гад, сволочь, трус! – кричали на водителя наводчик с заряжающим.
Щербак смотрел в дуло пистолета, и страха на его лице не было. Он просто не понимал, чего от него хотят. Саня выскочил из машины, подбежал к переднему люку и спокойно приказал:
– Заводи, Щербак.
Щербак послушно завел. Саня, пятясь, поманил его на себя. Самоходка двинулась.
– За мной! – закричал младший лейтенант Малешкин и, подняв пистолет, побежал по снегу к селу. В эту минуту Саня даже не подумал, что его легко и так просто могут убить. Одна мысль сверлила его мозг: «Пока горит танк, пока дым – вперед, вперед, иначе смерть».
В небо взлетела зеленая ракета – танки повернули назад. Малешкин не видел этой ракеты. Он бежал не оглядываясь. Он видел только село. Там фашисты… Их надо выбить! Таков был приказ. И он выполнял его.
Пригнувшись, он бежал и бежал. Бежать по присыпанной снегом пашне было очень тяжело. Ломило спину, рубашка прилипла к телу, пот заливал глаза. «Только бы не упасть, только бы не упасть». Он оглянулся назад. Самоходка наступала ему на пятки. Саня побежал быстрее.
– Лейтенант, лейтенант! – услышал он голос Щербака. – Садись, я сам поеду. Теперь не страшно.
Саня вскарабкался на самоходку и от усталости свалился на ящики. Щербак включил пятую скорость, самоходка заревела и ринулась в село. У крайней хаты водитель остановил машину, выключил мотор. Перед ними была белая стена украинской мазанки, сзади белое поле. Четыре вырвавшихся вперед танка горели, остальные отходили к лесу. «Куда же я забрался, дурак», – с ужасом подумал Малешкин.
Щербак, наводчик и заряжающий не спускали глаз с командира. В них Малешкин прочел не только: «А что дальше, лейтенант?», но и еще кое-что поважнее. Саня понял, что сейчас он выиграл самое важное сражение. Он завоевал экипаж. И теперь, что бы он ни приказал, все будет выполнено сразу и безоговорочно.
Но в эту минуту Саня еще не знал, что ему надо делать, что приказывать. А экипаж ждал, и что-то надо было предпринимать.
– Надо разведать, – сказал Малешкин. – Кто сходит?
Саня не сказал резко, как приказ: «Кто пойдет?», хотя чувствовал, что имел на это теперь полное право.
Домешек с Бянкиным переглянулись, и оба согласились. Саня почесал затылок. Кого послать? Экипаж должен всегда находиться в машине в полной боевой готовности. Мало ли что…
– Товарищи танкисты, у вас покурить нетути? – В башенном люке торчала огромная солдатская шапка.
– Ты кто? – удивленно спросил Малешкин.
– Солдат Громыхало, десантник.
– Зачем ты здесь? Почему не спрыгнул со всеми?
– Труханул малость, – чистосердечно признался Громыхало.
В общем, Громыхало из Подмышек для экипажа словно с неба свалился. Его и отправили в разведку. Громыхало вернулся подозрительно быстро и сказал, что в деревне горит хата, а ее никто не тушит, что зашел еще в две хаты, и никого в них нет.
– А немцев, фрицев ты видел? – в один голос спросил экипаж.
– Нет, не видел, – с искренним сожалением признался Громыхало и добавил: – А в избах тепло и пахнет щами.
– А чего же ты, ничего не разведав, так скоро вернулся? – строго спросил Малешкин.
– Боялся, что вы уедете.
– Дерьмо ты, Громыхало, а не разведчик.
– Какой уж есть, – обиженно пробормотал Громыхало.
– Что-то здесь нечисто, лейтенант. Уж больно тишина подозрительная. Чует мое сердце – нечисто. Поговори-ка с комбатом, – посоветовал ефрейтор.
«Опять про связь забыл!» – простонал Саня и бросился к рации.
– Алло, алло, Сосна? Я Ольха. Приём.
Ответил совершенно незнакомый голос:
– Это Ольха? Сейчас с вами будет говорить Орёл. Как слышите, как поняли меня? Приём!…
Саня ответил, что понял и слышит хорошо.
«Орёл» заговорил резким, скрипучим голосом. Лицо у Сани вытянулось, посерьёзнело. Он узнал голос полковника Дея.
– Сообщите, где вы находитесь и где противник?
Саня сообщил, что он стоит за хатой, в селе тихо и противника он не видит. Полковник Дей приказал Малешкину следовать на северо-западную окраину села Антополь-Боярка, при движении соблюдать осторожность и обо всем докладывать.
В первую очередь надо было определить северо-западную окраину села. Но эта задача оказалась не такой-то простой. День стоял хмурый, а компаса у Сани не было. Спросить у полковника Дея он постеснялся. Тогда Саня решил, что если он по диагонали пересечет село, то как раз попадет туда, куда надо.
– Вот так давай, Гриша. Прямо по садам. – Саня рукой показал, куда ехать.
Экипаж занял свои места в машине. Громыхалу оставили наверху, приказав ему внимательно смотреть по сторонам.
Щербак вел машину, осторожно пробираясь меж яблонь, ломая густой вишенник.
– Тихо, тихо, не газуй, – шипел на него Домешек.
Объехали горящую хату. Она пылала весело, как стог сена. Пересекли улицу и увидели обугленную тридцатьчетверку. Она еще дымилась, и от нее сильно несло резиной. Остановились. Громыхало побежал к танку – посмотреть, где экипаж. Когда Громыхало вернулся и сообщил, что от экипажа остались одни головешки, Сане опять стало страшно.
– Как же нам теперь ехать? По дороге или огородами? – спросил Малешкин ефрейтора и, не получив ответа, приказал Щербаку пробираться огородами, прячась за хаты.
Самоходка поползла по бахчам, ломая заборы, подвигалась бросками от хаты к хате. Останавливались, прислушивались. Но было тихо, подозрительно тихо. У Сани от напряжения заломило в висках. Неожиданно хаты под углом повернули влево. Щербак остановил машину, вопросительно посмотрел на командира:
– Куда ехать, лейтенант?
– Надо подумать, – сказал Саня.
Малешкин давно уже потерял всякую ориентировку и ехал просто наугад. Подумали и решили опять послать Громыхалу в разведку, пообещав ему никуда не уезжать. Разведка Громыхалы состояла в том, чтобы сходить за поворот и посмотреть, что там есть. Малешкин доложил полковнику Дею, что остановился и послал в разведку солдата. Командир полка одобрил это решение и назвал Малешкина молодцом. Похвала ободрила Саню, и он подмигнул Домешеку:
– Держись, Мишка. Все идет как по маслу.
Из-за поворота, прижимая к груди шапку, выскочил Громыхало, запутался в полах шинели, упал, вскочил и со всех ног бросился к машине.
– Немцы. Танки. Огромные, с черными крестами.
– Где?
– Там.
– Много?
– Не знаю.
Малешкин сообщил командиру полка, что в селе фашистские танки. На вопрос Дея «сколько?» Саня ответил, что его разведчик не считал, а сам он их не видит. Дей потребовал проверить лично и доложить. Саня сказал: «Есть!» – и, прихватив с собой солдата, побежал проверять.
Громыхало не соврал. За поворотом сразу же открывалась площадь, окруженная хатами. На площади стоял немецкий танк Т-6 – «тигр». Саня выставил палец, прищурился и определил расстояние до «тигра».
«Метров двести, не больше», – решил он.
Малешкин с солдатом зарылись в снег и стали высматривать. Но сколько они ни вглядывались, ничего, кроме «тигра», не видели. Да и «тигр», повернув в обратную сторону пушку, не шевелился.
«Какой же я идиот, бинокль с собой не взял!» – обругал себя Саня.
Так они пролежали минут десять. Вдруг из хаты вышли два немца, расстегнули штаны, помочились и опять ушли в хату.
– Смотри, лейтенант, еще один, – зашептал Громыхало.
– Где?
– Вон там. Видишь беленький домик с палисадником? Набалдашник торчит.
Малешкин долго всматривался в направлении, куда показывал палец солдата, и наконец разглядел пушку с дульным тормозом.
– Все ясно, будем драться, Громыхало.
Это решение не испугало Саню; наоборот, осознав важность принятого решения, младший лейтенант Малешкин как будто сразу и повзрослел, и поумнел. Он хладнокровно огляделся и наметил две огневые позиции: основную и запасную. Основной была хата с высоким забором, запасная – тоже хата, только без забора. С первой Саня наметил уничтожить «тигра» на площади, со второй – танк за палисадником.
Вернувшись к машине, Саня доложил полковнику, что в селе немцы и что двух «тигров» он видел сам. На вопрос Дея, какое он, Малешкин, принял решение, Саня твердо и решительно заявил: «Уничтожить!»
– Добро! – сказал полковник Дей. – Начинайте, Малешкин. Мы идем на помощь.
Приказ командира полка придал Малешкину еще больше уверенности и хладнокровия. Он лично сводил Щербака с Домешеком за поворот, указал наводчику цель и разъяснил Щербаку, где поставить машину.
Все проверили, зарядили пушку, установили прицел.
– Учти, Щербак. На полной скорости выскакиваешь к хате с левой стороны. Мотор не глушишь. Сразу же включаешь заднюю скорость и ногу не снимаешь с педали главного фрикциона, пока я не подам команду «назад», – еще раз предупредил Малешкин водителя. Спокойствие и уверенность невольно передались и экипажу. Даже Громыхало расхрабрился и наотрез отказался слезть с машины.
– Приготовились, – сказал Саня и посмотрел на экипаж.
Домешек, держа ручку поворотного механизма, приник глазом к прицелу. Бянкин наготове держал в руках снаряд. Щербак не спускал глаз с лейтенанта.
– Давай, Щербак!
Водитель нажал кнопку стартера. Стартер зазвенел. Сане показалось, что ему воткнули в сердце гвоздь, в глазах потемнело. Щербак нажал еще раз, и мотор с треском захлопал. Самоходка рванулась к хате. Саня крепко прижался лбом к панораме. Когда машина выскочила из-за хаты и остановилась, Саня увидел «тигра». Он стоял там же, только теперь башня у него крутилась.
«Услышал нас, гад», – подумал Саня и почувствовал, что его опять начинает трясти.
– Прицел готов, – доложил Домешек.
– Огонь! – крикнул Саня.
– Выстрел!
Когда дым перед пушкой рассеялся, Саня увидел, что танк по-прежнему стоит.
Малешкину стало жутко.
– Почему же он не горит? Наверное, смазали. Огонь, огонь! – заревел Малешкин.
После второго выстрела «тигр» тоже не загорелся.
– Почему он не горит? – спросил Саня.
У наводчика лязгали зубы.
– Не знаю.
– Дай я. Становись на мое место. Командуй. – Саня бросился к прицелу.
– Готово! – крикнул Бянкин.
– Выстрел…
Пушка громыхнула. Дым рассеялся. «Тигр» стоял на месте. Сане показалось, что он сошел с ума.
– Лейтенант, еще один. Бей, чего же ты ждешь! – закричал Домешек.
– Где же он? Да где же он? – кричал Саня. – Господи, да что же это такое? Ничего не вижу. То небо, то снег.
– Лейтенант, чего ты копаешься! Он уже разворачивается, – простонал Домешек.
Саня опомнился. Оказывается, вместо поворотного механизма он все время крутил подъемный. Он выругался и, выравняв пушку, поймал в перекрестке второй танк. «Тигр», наставив на Саню свою пушку, раскачивал набалдашник.
«Сейчас нам конец», – подумал Малешкин и, закрыв глаза, нажал рычаг спускового механизма.
Грохот пушки подействовал на Малешкина отрезвляюще. «Мы еще пока живы», – подумал Саня и закричал:
– Назад, Щербак!
Водитель схватился за рычаги. Самоходка дернулась назад, раздался оглушительный грохот: машину заволокло дымом.
– Горим!
– Горим? Где горим? – ничего не понимая, спросил Малешкин, словно от огня закрыв руками лицо.
– Выпрыгивай!
Бянкин бросился к люку, попытался откинуть крышку. Но она не поддалась, даже когда к нему на помощь подскочил Домешек.
– Капут нам. Заклинило, – сказал Домешек.
– Что же теперь делать? – спросил Саня.
Собственная смерть ему показалась необычной и страшной. Хотя они и горели, но огня не было, да и дым очень уж не походил на настоящий дым, и самоходка почему-то дребезжала, как будто двигалась.
Щербак ногой бил по крышке переднего люка.
– Защелку, защелку отожми! – кричал ему Бянкин.
Щербак дернул рукоятку защелки, и люк распахнулся. Первым вывалился из машины водитель, за ним – заряжающий, наводчик зацепился за что-то карманом. Бянкин схватил его за руки, дернул, и Домешек головой полетел в снег. Последним из машины кубарем выкатился Малешкин.
Со всех сторон стреляли танки. Снаряды с воем проносились над головами. Экипаж младшего лейтенанта Малешкина отступал по-пластунски. Впереди, как бульдозер разгребая снег, полз Щербак, за ним – Домешек, потом – Бянкин. Командир прикрывал отступление.
– Скорее, скорее… – подгонял себя Саня и вдруг остановился.
– Лейтенант, лейтенант, погодите! – кричал кто-то.
Малешкин оглянулся. За ними, размахивая автоматом, бежал Громыхало.
– Куда вы, лейтенант? Самоходку зачем бросили?
– Ты что, не видел, как она сгорела? – спросил Саня.
– Когда сгорела?! Вон она ездит.
То, что Малешкин увидел наяву, вряд ли могла изобрести даже его фантазия. Самоходка, нахлобучив на себя крышу хаты, ползла по огородам. И Малешкин все понял. Никто их не поджигал. Просто Щербак въехал в дом и протаранил его насквозь. Грохот свалившейся крыши они приняли за разрыв снаряда, а пыль от глиняных стен – за дым.
Его экипаж тоже ошалело смотрел на разгуливающую самоходку с крышей на спине.
– Щербак, почему она движется? – спросил Саня.
– Я поставил ее на ручной газ.
– Теперь мне все понятно, – сказал Малешкин и сурово посмотрел на экипаж. – К машине!
Они поползли обратно. Танки продолжали стрелять. Ударили по самоходке.
Снаряд, как огненый шар, налетел на машину. Во все стороны брызнули искры. Сане показалось, что снаряд разбился о броню вдребезги.
Самоходка прошла еще метров десять, потом завалилась кормой, задрав вверх пушку. Крыша с нее сползла.
– Почему она не горит? – спросил Домешек.
– Подождем малость, и загорится, – уверенно сказал Щербак.
Подождали минуты три, самоходка не загорелась.
– За мной! – приказал Саня, и экипаж послушно пополз за своим командиром.
Стрельба усилилась. Одна хата пылала уже вовсю, другая только что загорелась. В воздухе повис клокочущий залп «катюш», и вслед за ним, казалось, с оглушительным треском лопнуло небо. Взрывная волна оторвала Саню от земли и швырнула головой в снег под гусеницу. От тупой боли в локте рука онемела. Ничего не видя, ослепленный снежной пылью, Малешкин заполз под машину. Там уже сидел его экипаж. Самоходка, заехав в яму, образовала довольно-таки удобное укрытие. Саня протер глаза.
– Все целы? – спросил он.
– Пока все, – ответил Домешек.
– А где Громыхало?
Наводчик высунулся из-под машины:
– Вон лежит. Кажется, убили.
Саня посмотрел и увидел на снегу свернутую в комок шинель.
– Громыхало! – крикнул Домешек.
Комок зашевелился, из снега высунулась шапка.
– Вались сюда, Громыхало.
Громыхало кубарем скатился под машину.
– Ну как? – спросил его Домешек.
Громыхало заулыбался:
– – Ничего. Чай, не попало.
– А где твой автомат?
Солдат испуганно посмотрел на Саню, на свои руки и заметался, выскочил из-под самоходки и побежал искать автомат.
– Надо и нам из машины достать оружие, – сказал Малешкин.
Щербак выругался.
– На хрен нам было забираться сюда? Не фрицы, так свои ухлопают тут.
Бянкин бешено оскалил зубы:
– Заткнись.
Опять заклокотали гвардейские минометы.
Снаряды с надрывным воем пронеслись над самоходкой.
– Это не наши, – облегченно вздохнул Домешек.
Второй залп накрыл впереди бугор с тремя хатами. Бугор вздыбился, две хаты сразу же охватило огнем, а третью разнесло в клочья. Высоко подброшенная доска долго и лениво кружилась в воздухе.
– Следующий залп наверняка будет наш, – сказал Щербак. – Возьмет в вилку и прихлопнет.
Домешек вздохнул:
– На войне как на войне.
Малешкин приказал наводчику достать из машины оружие с гранатами. Домешек через люк механика-водителя проник в самоходку и подал Бянкину три автомата. Щербак посмотрел на свой автомат и свистнул. Патронный диск насквозь пробило осколком.
– Посмотрели бы вы, что в машине творится! По радиостанции словно из дробовика шаркнули. Гильзы снарядов порвало осколками, порох из них торчит, как солома. Хорошо, что они еще не сдетонировали, – сообщил Домешек.
– Это еще неизвестно, что хорошо, а что плохо, – философски заметил ефрейтор Бянкин.
– Гришке очень хотелось, чтобы они сдетонировали.
Щербак хмуро посмотрел на командира и буркнул:
– Ничего я не хотел.
Приполз с автоматом Громыхало. На вопрос Сани, где немцы, Громыхало ответил, что он на них не смотрел, так как все время автомат искал.
– Я его там шукал, а он здесь, около машины валялся, – хвастливо заявил Громыхало.
Заняли круговую оборону. С правой стороны гусеницы сел с автоматом Бянкин, с левой – Домешек. Сзади под трансмиссией посадили Щербака с гранатами, впереди лег сам Малешкин с Громыхалой.
Стало сравнительно тихо. Где-то далеко гудели моторы, да изредка постреливали танки.
– А двух мы прихлопнули, лейтенант, – сказал Громыхало.
– Кого «двух»? – переспросил Саня.
– Два фашистских танка.
– Ври больше.
– Вот те хрест, товарищ лейтенант, – и Громыхало перекрестился. – Как вы зачали палить, я спрыгнул с машины и спрятался за угол. Гляжу, из первого танка выскочил один и побежал. А из хаты, у которой те мочились, ты знаешь, сколько выбежало фрицев? Тьма-тьмущая. Потом вы по другому стали стрелять. Из него тоже запрыгали фрицы. А потом меня чуть стеной не завалило. Если б не заехали в дом, знаешь, лейтенант, сколько бы вы танков настреляли! Они стали из-за каждой хаты выползать.
– Заливаешь ты, Громыхало, – сказал Домешек.
– А что мне заливать? – Громыхало обиделся и застрочил из автомата.
– Ты чего делаешь, сморчок сопливый? – заревел Щербак. – Хочешь, чтобы нас фрицы обнаружили!
– Ничего я не хочу, я просто автомат проверял, – сказал Громыхало и вдруг закричал, – Ура! Наши танки идут!
Малешкин с Громыхалой выскочили из-под машины, запрыгали, как дикари, размахивая автоматами.
Подошла тридцатьчетверка, из люка высунулся танкист и удивленно посмотрел на бесновавшихся самоходчиков.
– Вы что, пьяные? – спросил он.
– От радости пьяные! – закричал Домешек.
– Это ваша самоходка? – спросил танкист.
– Наша.
– А мы по ней стреляли. Думали, что это «тигр» на себе крышу таскает.
Тридцатьчетверка затарахтела и, обдав Саню вонючим дымом, поехала дальше.
– А что же нам-то теперь делать? – спросил Саня и вздохнул.
– Щербак, попробуй мотор, авось заведется, – сказал Домешек.
К неописуемой радости младшего лейтенанта Малешкина, кроме радиостанции и снарядов, больше ничего не пострадало. Снаряд угодил в башню, пробил броню и застрял под пушкой в боеукладке.
Сбросили с машины остатки крыши, покалеченные снаряды, дыру в башне заткнули тряпкой, и самоходка тронулась.
Проехав метров пятьдесят, Саня увидел площадь села, а на ней два подбитых «тигра». Около них стояли наши самоходки с танками, бегали солдаты.
«Мои «тигры»! Я их подбил!» На Малешкина волной нахлынула радость, выдавила слезу, он смахнул ее рукой и закричал:
– Давай, Гришка, прямо туда!
У первого «тигра» он увидел полковника Дея с комбатом. Саня спрыгнул с машины и, не зная, что поддерживать, то ли колотившую по ногам сумку, то ли собственное сердце, которое тоже колотилось, побежал. Метров за десять он перешел на шаг и, подойдя к командиру полка, щелкнул каблуками:
– Товарищ полковник, экипаж гвардии младшего лейтенанта Малешкина в бою за село Антополь-Боярка подбил два фашистских танка. В мою машину было одно попадание. – Саня запнулся, посмотрел на Дея.
Тот стоял перед ним чуть ссутулившись и внимательно слушал.
– Пострадала радиостанция и часть снарядов. Экипаж жив и здоров. Машина готова к бою, – четко доложил Саня.
Дей улыбнулся и поправил на голове Малешкина шапку.
– А чем ты докажешь, Малешкин, что вы подбили? Может, это сделали мои орлы? – спросил Дей.
– Нет, товарищ полковник. Мой экипаж подбил, – категорически заявил Саня и посмотрел на «тигра». Сбоку в башне зиял пролом. Саня протянул руку: – Посмотрите, товарищ полковник, чей здесь снаряд сработал? Наш, самоходовский. От ваших снарядов разве такая дыра? Во какая! – И Саня показал руками, какую дыру в его самоходке просверлили танкисты. – Не верите, товарищ полковник? Сходите посмотрите, – простодушно предложил Малешкин.
Дей поморщился. Смотреть на работу своих орлов ему, видимо, не очень-то хотелось.
– А почему вы, Малешкин, в село впереди машины бежали? – ехидно спросил полковник.
Саня не знал, что отвечать. Сказать правду – значит, с головой выдать Щербака.
Дей в ожидании ответа с любопытством разглядывал Малешкина.
Саня поднял на полковника глаза и виновато улыбнулся:
– Очень замерз, товарищ полковник, вот и побежал, чтоб согреться.
Поверил ли словам Малешкина Дей, трудно сказать. Только вряд ли. Он повернулся к Беззубцеву и скрипучим, железным голосом приказал:
– Комбат, доложите в свой штаб, чтобы Малешкина представили к Герою, а экипаж – к орденам. – И, уловив в глазах комбата удивление, еще жестче проскрипел: – Да, именно к Герою. Если б не Малешкин, бог знает, чем бы все это кончилось;
Полковник Дей резко повернулся и пошел своей прыгающей, птичьей походкой.
Приказ командира полка не сразу дошел до Малешкина, а когда наконец дошел, то ошеломил его. Окружающий его мир перед глазами сначала опрокинулся навзничь, а потом завертелся пестрым, радужным клубком. Саня зажмурился, помотал головой, открыл глаза. Солдаты вытаскивали из «тигра» эсэсовца в черной форме. «Зачем они его тащат, и откуда он взялся?» – машинально спросил себя Малешкин. Труп выволокли из люка, сбросили на землю. Он упал в снег около ног Малешкина. Вместо лица Саня увидел сырой кусок мяса, а на рукаве – маленький алюминиевый череп. Саня присел на корточки, отодрал от рукава эмблему и долго, удивленно, ничего не понимая, рассматривал, а потом положил в карман.
Его кто-то потащил ко второму подбитому «тигру», кто-то повесил ему на шею великолепный цейсовский бинокль, кто-то сунул в руку парабеллум. А Саня бессмысленно улыбался и ничего не понимал. Прибежали Чегничка с Зиминым. Они набросились на Саню, обнимали, мяли, называли молодчиной и прочими приятными словами. И Малешкину казалось, что это необычайно удивительный и легкий сон. Он никак не мог представить себе все это реальностью. Так же как не мог понять, как он стал героем. Ведь он и не думал о героизме, когда бежал впереди самоходки, когда стрелял по фашистским танкам. Просто так надо было делать.
Пришел в себя Саня, когда Чегничка сообщил, что погиб Пашка Теленков.
– Кто? Кто? – испуганно переспросил Малешкин.
– Пашка сгорел с экипажем, – сказал Чегничка и отвернулся.
Легкий озноб пробежал по телу Малешкина, на секунду сжалось сердце, потом стало жарко. Только сейчас Саня понял, что сгорел не он, а Пашка, что героем стал не кто-нибудь другой, а он, младший лейтенант Малешкин.
– Очень жаль Пашку, – сказал Саня. Но сказал без печали за судьбу товарища. Он был слишком счастлив в эту минуту, чтоб о ком-либо печалиться. Он был переполнен счастьем, а для печали-жалости не осталось в его душе ни одного, даже крохотного, закоулка.
ЭПИЛОГ
Часа два спустя взяли Кодню. Танковый полк в ожидании отставшей артиллерии с пехотой занял оборону. Противник не пытался контратаковать. И только наугад постреливал из минометов.
Экипаж Малешкина сидел в машине и ужинал. Мина разорвалась под пушкой самоходки. Осколок, влетел в приоткрытый люк механика-водителя, обжег Щербаку ухо и как бритвой раскроил Малешкину горло. Саня часто-часто заморгал и уронил на грудь голову.
– Лейтенант! – не своим голосом закричал ефрейтор Бянкин и поднял командиру голову. Саня задергался, захрипел и открыл глаза. А закрыть их уже не хватило жизни…
Саню схоронили там же, где стояла его самоходка. Когда экипаж опустил своего командира на сырой глиняный пол могилы, подошел комбат, снял шапку и долго смотрел на маленького, пухлогубого, притихшего навеки младшего лейтенанта Саню Малешкина.
– Что же вы ему глаза-то не закрыли? – сказал Беззубцев и, видимо поняв несправедливость упрека и бессмысленность вопроса, осердился и надрывно, хриплым голосом закричал: – За смерть товарища! По фашистской сволочи! Батарея, огонь!
И они открыли по Кодне суматошную стрельбу.
.......................... ОКОНЧАНИЕ ...
Комментариев нет :
Отправить комментарий