Топ-100 Chitat Knigi 7 chast | Kraiton1
Рассказы , Повести  Стихи - Проза ✮ Аудио - Рассказы  Manual and Auto mode  Radio Online ✮       

favicon.png

Translate

4 $ за 1000

6:32 PM

Chitat Knigi 7 chast


ДЕТЕКТИВ..



- нажимая на картинку вы перейдете 
       на предыдущие главы -

- 7 -

Так и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись и плакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, все казалось нереальным, зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил, расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталась одна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, она позволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели и долго плакала, утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей:

– Я послал тебе цветов, Джил.

– Твой подарок, – сказала сквозь слезы Джил, – я приготовила тебе подарок и забыла отдать.

– Из-за этого ты плачешь? – Он посмотрел на часы. До отлета оставалось меньше часа.

– Я купила тебе твой любимый «Фаренгейт».

– Не расстраивайся. Сожми флакончик крепко в руках, я сейчас подойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, что это ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется у тебя. Как память обо мне.

– Мы что, больше не увидимся?! – испугалась Джил.

– Мы обязательно увидимся, – горячо сказал он, даже испугавшись всплеска своего чувства, – четырнадцатого мая жди меня в Риме. Договорились?

– Я буду в аэропорту, – прошептала она, – с твоим флаконом.

– С нашим, – поправил он ее.

– С нашим, – счастливо всхлипнула Джил.

Уже в салоне самолета он открыл коробку купленного «Фаренгейта» и вдохнул любимый запах. До Москвы было еще далеко. Приземлившись в аэропорту, он включил свой мобильный телефон, который немедленно зазвонил. Даже не посмотрев, кто звонит, он соединился с абонентом.

– Слушаю вас.

– Где вы были? – услышал он тревожный голос Романенко. – Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего дня.

– Что произошло?

– Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Они обо всем узнали. Вы меня слышите, Дронго? Зайдите в комнату для официальных делегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Зайдите туда и не выходите, пока они к вам не подойдут. И попросите их предъявить вам свое удостоверение. Вы все поняли?

– Да, – пробормотал он, уже понимая, что произошло нечто непредвиденное, – да, я все понял.

Антверпен. 14 апреля

Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагон первого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелось остаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда, кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь не замечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Конечно, они знали, каким рейсом я выезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским я звонил ему, сообщая о своем маршруте.

Вчера мне не понравилось выражение лица Самара Хашимова, когда тот смотрел на меня. И когда провожал – тоже. Мне очень не понравилось выражение его лица. Он как бы понял, что я его обманываю, и собирался предпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказать человека в моем положении? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я все равно обречен и должен умереть через несколько месяцев в страшных мучениях. Убрать моих «наблюдателей»? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимов режет их хоть на мелкие кусочки. Он может узнать раньше меня адреса людей, которых я должен проверить, и прикажет устранить их так же, как устранил Кребберса? Ну, во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить по городам и искать несуществующих людей. Но если учесть, что за такие поездки я получаю тысячу долларов в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевский раскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу «премиальные» пятьдесят тысяч, но мне же будет легче, если Труфилова я не найду.

Вся сложность в том, что Хашимову, в отличие от Кочиевского, не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю, кто именно стоит за Хашимовым и почему они так хотят доставить Труфилова в Москву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, за Самаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болеть голова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскать второго человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделать так, чтобы Хашимов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он должен поверить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов и фамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова.

Я разместился в отеле «Софитель Антверпен» – это в самом центре города. В Антверпене я еще не был. Бельгийские города поражают уютом и красотой старых домов. Бельгийцы всегда были более склонны к компромиссам, чем их северные соседи – голландцы. В то время когда Голландия уже получила независимость, Бельгия еще долго входила в состав других государств, сначала – испанских владений, потом, частично, австрийских, и много лет страна была территорией собственно Франции. В маленькой стране сложилось историческое двуязычие – французский и нидерландский (фламандский) имеют одинаковый государственный статус. Бельгийцы никогда не чурались связей с Францией, в отличие от голландцев, которые инстинктивно тянулись к британцам, а получили влиятельного соседа – Германию.

Наверно, это очень правильно, что именно в Бельгии находятся общеевропейские структуры, в том числе и штаб-квартира НАТО. Страна дает ощущение подлинного центра Европы. В свое время Брюссель был нашпигован нашими разведчиками, а вот Антверпен держится как бы в стороне. Он не так ошеломительно красив, как Брюгге, и не такой европейский, как Брюссель. Он скорее похож на итальянские города своим хорошо сохранившимся историческим центром, где множество строений относится к девятнадцатому и даже к началу семнадцатого-восемнадцатого веков.

Устроившись в отеле, я даже не стал проверять, приехали ли сюда мои соглядатаи. Хотя точно знал, что приехали. Спустившись вниз, я пообедал в ресторане «Тиффани» и вновь поднялся наверх. Для заурядного отеля здесь слишком претенциозные названия. Ресторан «Тиффани», «Пульман» – наверно, владельцы отеля вскоре захотят изменить и его название, придумав нечто сверхэлегантное.

Я поднимаюсь к себе в номер и ложусь на постель не раздеваясь. Ровно в шестнадцать ноль-ноль мне должен позвонить Кочиевский. Он уже знает, что мой мобильный телефон прослушивается. Теперь его задача узнать, кто стоит за Самаром Хашимовым. Мне даже жаль несчастных, которых пошлет на встречу Хашимов. Их наверняка встретят люди Кочиевского. Чем там все закончится, не мое дело. В конце концов, у каждого своя игра.

Ровно в четыре раздается звонок полковника Кочиевского. Звонок по моему мобильному телефону, который прослушивается людьми Хашимова.

– Добрый день, Вейдеманис, – уверенно начал полковник, – как у вас дела?

Здесь важно не переигрывать. Хашимов и его люди не должны ничего заподозрить.

– У меня все в порядке, – отвечаю я бодрым голосом, – приехал в Антверпен нормально, жду, когда вы дадите мне адрес.

– Запишите, – говорит мне Кочиевский. – Игорь Ржевкин. Он живет в Схетоне, это город-спутник Антверпена. У него собственный дом. Запишите адрес, – он диктует мне подробный адрес. Я делаю вид, что записываю, понимая, что там людей Хашимова будут ждать двое убийц, один из которых хладнокровно зарезал несчастного друга Хашимова в самолете. Впрочем, другая сторона тоже не осталась в долгу. Судя по тому, как они застрелили Кребберса, у них есть свои профессионалы не хуже. Но это меня уже не должно касаться.

– Я все понял, – отвечаю я полковнику, глядя в окно, – выезжаю через полчаса. Возьму машину, и вперед.

– Удачи! – Он отключается.

В эту секунду ко мне в номер постучали. Я отключил телефон и направился к двери. На пороге – молодой посыльный, почти мальчик, с конвертом в руках. Он явно ждет чаевых. Черт возьми, какое же соотношение бельгийского франка к французскому? Не могу сообразить: один к трем или к четырем? Даю пять бельгийских франков. Он удивленно смотрит на меня. Конечно, я ошибся. Доллар стоит примерно тридцать бельгийских франков. Черт возьми, быстрее бы они все перешли на евро. Впрочем, я до этого дня все равно не доживу. Я беру конверт и протягиваю ему доллар. Это ему нравится гораздо больше. Он кивает и величественно удаляется по коридору.
Я открываю конверт. Точность Кочиевского меня поражает. Вот это профессионализм! В конверте адрес, подлинный адрес Ржевкина. Пока боевики Кочиевского и Хашимова будут убивать друг друга в Схетоне, я могу спокойно съездить в другой конец Антверпена и поговорить с Ржевкиным. Если, конечно, он окажется на месте.

Я смотрю на свой мобильный телефон. Если все пройдет нормально, больше он мне не понадобится. Самар Хашимов и его люди попали в расставленную ими же ловушку. Я оставлю телефон на столе, даже не выключая его. Пусть он еще некоторое время поработает. Хотя нет. Я должен еще раз позвонить Хашимову и убедиться, что все нормально. Я поднимаю свой телефон и набираю номер Самара.

– Вы все слышали? – спрашиваю я его.

– Конечно. Это бывший компаньон Труфилова. Мы так и предполагали, что он в Бельгии, но не знали, где именно.

– Теперь знаете, – сухо говорю я ему, – удачи вам. Только сделайте так, чтобы при мне не стреляли.

– Выезжайте через час, – советует мне Хашимов, – и не особенно торопитесь. Мои люди уже выехали в Схетон. Они будут на месте через тридцать минут.

– Договорились. – Я снова кладу мобильный телефон на столик. Как легко все получилось. Хашимов считает, что его люди успеют поговорить с Ржевкиным до того, как я там появлюсь. Они рассчитывают, что у них будет время решить, что делать с бывшим компаньоном Труфилова. И если он им скажет правду, то они выйдут на самого Труфилова раньше нас. Я думаю, что времени у них в обрез и они наверняка решат похитить Ржевкина, чтобы потом спокойно его допросить. А допросив, конечно, уберут. Получается, что они такие же убийцы, как и мои «наблюдатели». Пауки в банке. Какая разница, кто из них раньше слопает другого.

Через час я выезжаю из отеля. Минут через десять оставляю машину на стоянке, ныряю в супермаркет, выхожу с другой стороны, останавливаю такси. Затем повторяю трюк еще раз, убеждаясь, что за мной никто не следит. И наконец подъезжаю к офису компании «SRS», которая находится в трехэтажном уютном особнячке. По данным Кочиевского, именно в этом здании работает его президент, а ныне бельгийский гражданин Игорь Ржевкин.

Войдя в офис, узнаю, где находится компания Ржевкина. Поднимаюсь на третий этаж. Приемную украшает длинноногая девица, в которой я безошибочно узнаю бывшую соотечественницу. По-моему, она даже литовка. Довольно острые черты лица и темные волосы. Наши бывшие соотечественники почему-то уверены, что им необходимы длинноногие секретари. Профессиональные качества девушек их мало заботят. Я хорошо знаю этот сорт нуворишей, которые потянулись в Европу после августовского кризиса. Поняв, что воровать становится труднее, а в некоторых местах и вообще невозможно, они потянулись косяком в другие страны, стремясь спасти остатки своего капитала и имущества.

– Мне нужен господин Ржевкин, – объясняю я длинноногой особи по-русски.

Я не ошибся. Нужно видеть, с каким презрением она на меня взглянула. Ясно – она презирает всех своих бывших соотечественников.

– Что мне ему сказать? – спрашивает она.

– Передайте ему, что приехал друг Дмитрия Труфилова.

Она смотрит на меня пустыми глазами. Потом нажимает кнопку селекторной связи. Даже не встает, чтобы пойти и доложить своему боссу. Очевидно, она спит с ним и поэтому позволяет себе эти вольности.

– К вам посетитель, – докладывает она на чудовищном французском.

– Какой посетитель? – раздается негодующий рык хозяина.

– Он утверждает, что он друг Дмитрия Трефилова, – докладывает девица.

– Труфилова, – поправляю я девушку, но похоже, что ее босс все понял и так.

– Я сейчас выйду, – крикнул он, и через несколько секунд из кабинета выбежал коренастый крепыш в темной водолазке и сером костюме. Хорошо еще, что не в малиновом пиджаке. И хотя на пальцах этого типа поблескивает крупный перстень, на груди нет привычной цепи. Это уже впечатляет.

– Кто вы такой? – бросается он ко мне. – Откуда вы приехали? Я не знаю никакого Труфилова. Уходите отсюда.

– Мне нужно с вами поговорить. – Я хладнокровно наблюдаю за его метаниями. Главное сейчас – выдержать первый напор.

– Чего вы хотите? Я бельгийский гражданин. У меня вид на жительство. Я ничего не хочу слышать, не собираюсь участвовать в ваших фокусах.

– Спокойнее, – говорю я ему, не повышая голоса, – иначе вы можете потерять и вид на жительство, и свою фирму. И даже оказаться в бельгийской тюрьме.

Он смотрит на меня вытаращенными глазами. До него постепенно доходит смысл моих слов. Затем он направляется в свой кабинет, коротко бросив мне:

– Идемте.

Мы входим в его кабинет. Именно такой кабинет и должен быть у подобного типа. Огромных размеров комната, большой стол, несколько телефонов и даже портреты хозяина в рамках. Охотничьи трофеи в немалых количествах, даже грамота о членстве в каком-то клубе. И все здесь словно кричит – смотрите, как я преуспел, как я отлично устроен в жизни.

– Так что вам, собственно, нужно? – спрашивает он, плотно закрывая дверь.

– Мне нужен ваш друг – Дмитрий Труфилов.

– Я не знаю, где он сейчас, – отвечает Ржевкин, отводя глаза. И конечно, замечает, как я реагирую на его вранье. Я молчу, глядя на него, а он начинает нервничать еще больше.

– Мы с ним не виделись два года. Или полтора. Я ничего не знаю, – нервно говорит он в ответ на мое затянувшееся молчание.

В такие моменты пауза бьет по нервам похлеще любого вопроса.

– Но вы знали раньше Труфилова? – спрашиваю я.

Отпираться бессмысленно, ведь он сам себя выдал нервозными ответами.

– Знал. Немного знал. Но я давно уехал из Москвы, и у меня нет связей...

В такие секунды нужно действовать быстро и, главное, решительно. Я схватил его за водолазку, прижимая к стене. Он даже не пытался вырваться.

– Послушай, что я тебе скажу, – прошептал я этому подлецу, – мне позарез нужен Труфилов. И я знаю, что тебе известно, где он находится. Ты меня понимаешь. Я приехал от его бывших сослуживцев. Если мы смогли вычислить, где ты находишься, то мы обязательно найдем и его. Но если наши поиски затянутся, ты можешь считать себя покойником. Ты хорошо меня понял? Покойником!

– Я ничего не знаю, – твердит он, но я знаю, что такие типы бывают стойкими только до первой пощечины. Элементарные азы психологии. Я резко и больно бью его по физиономии – раз, второй.

– Не будь кретином, – говорю я ему очень тихо, с трудом сдерживая кашель. Закашляться сейчас – значит обнаружить свою слабость. – За тобой уже выехали убийцы, и у тебя есть тридцать минут, чтобы сбежать отсюда. Только тридцать минут! Ты меня понял? Потом будет поздно.

– Какие убийцы? – Он напуган до предела.

– Которые объявили на тебя охоту. Я оставлю тебя здесь и уйду. А ровно через полчаса появятся люди, которые не будут церемониться ни с тобой, ни с твоей длинноногой любовницей.

– Чего ты хочешь? – начинает он соображать. Пощечины явно ускорили процесс кровообращения.

– Когда ты видел последний раз Труфилова? Говори быстрее, у нас мало времени.

– Три месяца назад. Он приезжал ко мне в Антверпен. Говорил, что его будут искать. Просил денег. Я ему немного помог.

– Куда он уехал?

Ржевкин трясет головой, даже не пытаясь ничего сказать. Я снова бью его по лицу.

– Куда он уехал? Говори быстрее! Вспоминай, вспоминай. У нас осталось только двадцать пять минут. Только двадцать пять.

– Он уехал... уехал... – Ржевкин трусит. Он хочет сказать, но боится, что получится еще хуже.

– У нас нет времени! – ору я изо всех сил.

– Он уехал в Париж, – выдавливает Ржевкин, – уехал три месяца назад. Он живет за Монпарнасом, в Париже. Там находится дом его знакомой.

– Как ее зовут?

Он все еще колеблется.

– Назови мне ее имя!

– Сибилла. Ее зовут Сибилла. Фамилии я не знаю.

Похоже, он говорит правду, было такое имя среди пяти людей, чьи досье я изучал. Там значилось имя Сибиллы Дюверже. Похоже, он действительно напуган и не врет.
– Адрес! – ору я. – Говори адрес!

– На авеню генерала Леклерка, – выдыхает он, – больше я ничего не знаю.

Я толкаю его к стене. Смотрю на часы. Если у него осталось и не двадцать минут, то, конечно, не больше часа. Он должен успеть сбежать, чтобы его не остановили ни мои соглядатаи, ни профессионалы Хашимова.

– Уезжай из города, – советую я ему, – вернешься через несколько дней, когда все будет спокойно. А еще лучше, после двенадцатого мая. Тогда ты уже никому не будешь нужен. Ты меня понял?

– Понял. – Он сглотнул слюну, глядя куда-то вбок. Ага, он смотрит в сторону картины, висящей на стене. Интересно, почему он туда смотрит? Она как-то непонятно низко висит. Подойдя к картине, я ударом руки сбрасываю ее на пол. Так и есть. За ней – личный сейф этого идиота. Такие не меняются никогда. Самые надежные документы и часть наличных он наверняка хранит у себя в сейфе. Эти разбогатевшие торгаши с золотыми цепями на шее искренне верят только в наличные деньги, которые лежат у них под задницей... До чего же противно иметь с ними дело.

– Уезжай, – напоминаю я ему и выхожу из кабинета. Девица смотрит на меня с явным недоумением.

– Не хотите ли кофе? – спрашивает меня эта особа.

– Думаю, что вашему шефу оно тоже не пригодится, – говорю я ей на прощание.

Теперь самое главное – забрать свои вещи из отеля, пока туда не доберутся люди Хашимова. Я все еще думаю, что я самый умный. Уже отходя от здания, тороплюсь к остановке такси, чтобы вернуться в отель. У меня очень мало времени. Кто бы ни вернулся из Схетона, легче мне от этого не станет.

В тот момент, когда я останавливаю такси, чтобы отправиться в отель, я вижу, как выбежавший из здания Ржевкин спешит к своему «БМВ», оставленному перед зданием. Я сажусь в автомобиль и называю водителю свой отель. Ржевкин усаживается в свой, положив рядом на сиденье небольшой чемоданчик. Конечно, я был прав. Он держит некий запас наличности в своем сейфе.

– Быстрее, – прошу я водителя, и в этот момент страшный взрыв потрясает всю округу. Я невольно оборачиваюсь. Белый «БМВ», в который только что сел Игорь Ржевкин, превратился в горящий факел. Я выскакиваю из машины, растерянно оглядываясь по сторонам. Кто это мог сделать? Кто подложил бомбу? Кто успел это сделать, пока я говорил с бизнесменом в его офисе? Или Кочиевский меня снова обманул, и его «наблюдатели» не поехали в Схетон. Но тогда зачем было устраивать засаду людям Хашимова в Схетоне? Они ведь не могли успеть вернуться так быстро. Что вообще происходит?

– Мсье, – обращается ко мне водитель, – вы поедете в отель? Сейчас здесь будут пробки. Полиция перекроет все улицы.

Он думает только о своем. Конечно, ему важно быстрее покинуть этот район.

– Да, – кивнул я, – давайте побыстрее в отель.

Мне нужно еще успеть на вечерний поезд в Париж.

За несколько дней до начала

Москва. 8 апреля

Его уже ждали в зале для официальных делегаций аэропорта Шереметьево-2. Трое сотрудников ФСБ посадили его в машину и на полной скорости рванули, но не в сторону города, а совсем в ином направлении.

– Куда мы едем? – спросил Дронго, заметив, что впереди идет еще одна машина.

– Так нужно, – загадочно ответил ему один из спутников.

Проехав около двадцати минут, оба автомобиля свернули с основной дороги налево, направляясь к небольшим строениям, видневшимся за высокой металлической оградой. Ворота автоматически открылись, и они въехали на площадку, затормозив перед большим строением без окон, похожим на большой деревянный амбар.

– Войдите внутрь, – предложил один из офицеров ФСБ, – там установлена специальная система, исключающая возможность прослушивания.

Подозревая, что столь тщательные меры безопасности вызваны чем-то непредвиденным, Дронго шагнул в здание. «Амбар» только снаружи был деревянным. Стальная обшивка в несколько сантиметров надежно изолировала основное помещение. Несколько офицеров ФСБ сидели за столиками. Один из них встал и подошел к Дронго.

– Рогов, – представился он, – Андрей Викторович. Я много о вас слышал.

Среднего роста, лет сорока, с немного запавшими глазами. Мрачный, в общем, человек – словно бы сознание личной ответственности наложило отпечаток на весь его облик. Его густая седая шевелюра казалась инородной при таком молодом лице. Энергично пожимая Дронго руку, другой рукой он показал, куда следует пройти гостю.

– Спасибо. – Дронго прошел к столику и сел на предложенный ему стул. Почти сразу из другой комнаты вышли Романенко и Лукин.

– У вас только двадцать минут, – напомнил Рогов.

– Где вы пропадали? – спросил Романенко. – Я искал вас вчера весь день. Боялся даже думать о чем-то плохом.

– Вы просто забыли, – напомнил Дронго, – когда мы начинали нашу операцию, я отпросился у вас на седьмое апреля. Это день моего рождения.

– У меня голова кругом идет. Вы думаете, я способен помнить еще такие даты, – пожаловался Романенко, – во всяком случае, я вас поздравляю и желаю вам долгих лет жизни.

– Спасибо. У нас неприятности?

– Еще какие, – вздохнул Романенко. – Судя по всему, ваша уловка против Артемьева удалась наполовину. Он действительно поверил, что вы хотели силой добиться от него признания, и позвонил Кочиевскому. Остальное вы помните. Нам удалось подслушать разговор Артемьева. А через несколько часов он был убит. Я уже тогда подумал, что должна быть связь между встречей Артемьева с Кочиевским и убийством главы агентства. Но только сегодня утром Захар выяснил, что связь точно была. В той части здания, где сидит Кочиевский, установлена специальная система, исключающая возможность прослушивания. Более того, они поставили в самом здании систему «Шатер».

– Я думал, что подобные системы используют только в контрразведке, – хмуро заметил Дронго.

– Как видите, не только. Сейчас уже трудно удивить какой-либо системой. Можно заказать любую и привезти ее в Москву совершенно легально. Очевидно, Кочиевский обнаружил попытку Лукина прослушать телефон Артемьева и все понял. Конечно, это никакое не доказательство, но для нас важно, что у них стоит такая система. Это уже косвенное доказательство вины полковника Кочиевского. Хотя только на основании этого мы не сможем его арестовать или предъявить ему какие-либо обвинения.

– Они установили систему «Шатер» в сочетании с дуплексным телефонным определителем, – пробормотал Лукин. – Я не мог даже предположить, что в их здании существует подобная система защиты.

– Подождите, – нахмурился Дронго, – что значит – в сочетании с дуплексным определителем? Я не совсем понял, что это значит.

– Система «Шатер» разворачивается в зданиях повышенной секретности для защиты излучаемой информации за счет изменения частот шумов электромагнитного поля, – пояснил Лукин. – В сочетании с дуплексным определителем система может не только исключить возможность прослушивания любых телефонных разговоров, но и определить, какой именно телефон прослушивают.

– Значит, мы подставили Артемьева, – заключил Дронго.

– Получается, что так, – мрачно согласился Лукин, – хуже всего, что они сумели меня вычислить и определить, чей именно телефон прослушивается. И поэтому убрали Артемьева. Я обязан был предусмотреть такой вариант. Просчитать все возможные последствия нашего подключения, предвидеть уровень подобной защиты.

– Сейчас уже поздно себя упрекать, – перебил его Дронго, – получается, что наши предположения подтвердились. Артемьев позвонил полковнику Кочиевскому, встретился с ним и через два часа был убит. Из квартиры его вызвал звонком знакомый. Полагаю, что на три дня вы можете задержать Кочиевского по подозрению в организации убийства Филиппа Артемьева.

– А потом буду вынужден отпустить его, принося свои извинения? – недовольно спросил Романенко. – Нет, такой вариант меня не устраивает. Вы знаете, где он работает? В крупнейшей компании страны. Начальником службы безопасности. У него личная охрана человек пять или шесть. И лучшие адвокаты.
– И поэтому вы его не трогаете?

– И поэтому тоже, – строго ответил Романенко, – но главное – у меня нет никаких правовых оснований.

– Вы не знаете, мой второй помощник получил какие-нибудь дополнительные сведения? – спросил Дронго у Всеволода Борисовича.

– Не знаю. Но я звонил своему знакомому военному прокурору, просил его помочь. Он перезвонил в ГРУ, записался на прием. Но не думайте, что все так просто. Боюсь, так не удастся что-либо выяснить. У военных своя система защиты и свои секреты. Они не любят, когда мы лезем в их тайны.

– Вы советуете мне вообще забыть об этом полковнике? – немного раздраженно спросил Дронго.

– Нет, не советую, – Романенко чуть помолчал, – убийцу Артемьева мы, конечно, никогда не найдем. Все было сделано очень профессионально.

– И поэтому мы не станем ничего предпринимать в этом отношении?

– Нет, – снова вздохнул Романенко, – у нас все гораздо хуже. Как вы думаете, зачем мы вас сюда привезли?

– Я не думаю, я уже догадался. Очевидно, Кочиевский сумел вычислить Лукина, который попытался прослушать и его разговоры. Верно?

– Как всегда, – кивнул Романенко, – но это еще не самое страшное. Они действительно узнали о попытках прослушать их разговоры. Незаконно прослушать, без санкции прокуратуры. Я не мог получить санкцию на такую организацию, как «Роснефтегаз».

– Я уже понял, что они засекли работу аппаратуры Лукина.

– И не только засекли, – признался Всеволод Борисович, – сегодня утром они его захватили.

– Не понял. Как это захватили?

– Сели к нему в машину с нескольких сторон, блокировали его охрану. В машине, кроме него, находился еще водитель.

– Они убили водителя? – помрачнел Дронго.

– Нет. И это самое удивительное, что могло произойти, – пояснил Романенко, – они отпустили обоих. И водителя, и Захара. Правда, предварительно разбив их аппаратуру.

– И только? – В это действительно верилось с трудом. После убийства Артемьева можно было ожидать самого худшего.

– Нет, не только. – Романенко посмотрел на сидевшего рядом с ним хмурого Лукина. – Ну-ка, сам расскажи, что с вами было.

– Глупо попались, – признался Захар, – они здорово сработали, отрезали от нас машину охраны, а нас окружили со всех сторон. Пришлось пересесть в их машину.

– Они вам угрожали?

– Да. Пистолетами. Потом несколько раз ударили по ребрам, надавали по шее. Но ничего особенного, если не считать моего телефона.

– Какого телефона? – не понял Дронго.

– Они узнали номер моего телефона и попросили передать его вам.

– Мне? – оставалось удивляться мобильности Кочиевского, оказавшегося достойным партнером.

– Да, они так и сказали, чтобы я передал телефон вам. Предупредили, что позвонят. Но я сказал, что вы будете только поздно вечером, выехали за город.

– Молодец, – кивнул Дронго, – ты не сказал им, что я улетел. Они наверняка ждали меня на центральных магистралях, ведущих в город. Понятно, почему вы привезли меня сюда. Но для чего им нужен разговор со мной?

– Этого мы не знаем, – ответил Романенко, – но подозреваю, что именно благодаря вам наши ребята остались в живых. Нападавшим ничего не стоило пристрелить Захара и его спутника.

– Я ваш должник, – невесело произнес Лукин.

– Когда они должны звонить? – спросил Дронго.

– В девять часов вечера. Но я распорядился, чтобы поменяли аппарат, – пояснил Романенко, – они могли заложить в мобильный телефон Захара взрывчатку. Вы отлично представляете, как умеют работать специалисты из ГРУ. Им ничего не стоит установить по аппарату ваше местонахождение и попытаться вас уничтожить. Мы связались с ФСБ, и они предложили нам выехать за город. Военные и КГБ издавна не любили друг друга. В тот самый момент, когда вам будут звонить люди Кочиевского, специалисты из ФСБ постараются подключиться и по возможности обезопасить нас от возможных провокаций ГРУ.

– Понятно, – мрачно произнес Дронго. Получалось, что полковник Кочиевский воспользовался его трюком – решил выйти с ним на связь через Захара Лукина, который подслушивал разговоры убитого Артемьева и пытался добраться до Кочиевского.

Романенко молчал, думая о своем.

– Судя по всему, – заговорил наконец он, – те люди уже знают, что вы взялись за расследование. По данным ФСБ, в Европу вылетает специальная группа для захвата Труфилова. У них есть конкретный приказ – найти и ликвидировать бывшего подполковника ГРУ.

– Откуда у них эти сведения? – удивился Дронго. – У них есть свои люди среди окружения Кочиевского?

– Этого они нам не говорят, – ответил Романенко, – объясняют, что данные получены оперативным путем.

– Внимание, – к ним подошел Рогов, – уже девять часов. Ждите звонка.

Аппарат вынесли из помещения, подключив его к антенне. Как только сигнал поступит на телефон, аппарат внесут в помещение, оставив снаружи только антенну. Таким образом сотрудники ФСБ исключали возможность для людей Кочиевского обнаружить местонахождение Дронго.

Ровно в девять позвонил телефон. Дождавшись второго звонка, один из офицеров внес в помещение телефон, уже подключенный к аппаратуре ФСБ. Антенна была выведена за пределы домика. Рыжов сделал знак, сработал включатель.

– Слушаю вас, – негромко произнес Дронго.

– Здравствуйте, – раздался резкий голос, – говорит полковник Кочиевский. Спасибо, что вы решили мне ответить. Я хочу с вами встретиться.

– Когда и где? – Он знал, что долго говорить не следует. Но это знал и Кочиевский.

– Завтра вечером. В шесть часов. В ресторане «Царская охота». Он находится...

– Я знаю...

– Тем лучше. Безопасность мы гарантируем. Давид Самуилович обещал быть посредником. До свидания.

– До свидания. – Он положил трубку.

– Что у нас? – спросил Рыжов у своих сотрудников.

– Ничего установить не удалось, – доложил один из офицеров ФСБ, – неизвестно, откуда звонили и где находится телефон.

– Я так и думал, – кивнул Рыжов, – они решили подстраховаться.

– Вы думаете, стоит завтра пойти на свидание с этим мерзавцем? – встревожился Всеволод Борисович.

– Обязательно пойду, – мрачно ответил Дронго, – очевидно, нам действительно пора лично поговорить.

– Это может быть очень опасно, – предостерег Романенко.

– Не думаю. Он же не идиот, понимает, что я буду не один. Ресторан находится на правительственной трассе, недалеко от Жуковки. Там полно милиции и сотрудников службы охраны. И кроме того, гарантия Бергмана стоит многого. Если, конечно, он мне вечером позвонит.

– Вы думаете – позвонит? – У Романенко был растерянный вид. Он не представлял, как можно встречаться с человеком, подозреваемым в организации убийства своего коллеги.

– Обязательно позвонит. И не нужно так нервничать, Всеволод Борисович. Раз он разрешил отпустить Лукина, раз решился на такую встречу, значит, хочет сообщить мне нечто очень важное.

– А если он хочет предложить вам взятку? – спросил Лукин.

Дронго обернулся, посмотрел через плечо на молодого человека. Тот, чуть покраснев, отвернулся.

– За всю свою жизнь, – сообщил Дронго чуть дрогнувшим голосом, – я не заработал ни копейки, которой не мог бы гордиться. Для меня человек, берущий незаработанные деньги, хуже проститутки, которая торгует своим телом. Причем ее-то заработки вполне трудовые. Совестью не торгую. Я ответил на твой вопрос, Захар?

– Завтра, – примирительно заметил Романенко, – завтра мы узнаем, что толком они хотят. Надеюсь, что все пройдет благополучно.

Париж. 14 апреля

Сегодня вечером я приехал в Париж. Не знаю почему, но на меня город не производит такого впечатления, как на многих людей. Обычный город – большая столица европейского государства. В центре похожие друг на друга здания в некоем псевдоромантическом стиле. Говоря честно, думаю, что нужно очень любить жизнь или быть чуточку влюбленным, чтобы по достоинству оценить Париж. Жизни у меня осталось не так много, а настоящей любви никогда и не было. Вот и все объяснение. Для меня маленький городок типа французского Бреста или бельгийского Гента куда более приятное место для проживания, чем огромный шумный Париж. И для упокоения – тоже.
Я забрал все свои вещи из отеля, сел в поезд и впервые за несколько дней остался один, без своих бдительных «друзей». Я сидел в купе в абсолютном одиночестве, твердо зная, что за мной никто не следит. Я даже проверил и убедился – действительно, никого. Меня очень смущал этот взрыв в Антверпене. Кто мог узнать о моей встрече? Почему нужно было взрывать Ржевкина? По логике, всех возможных свидетелей должны убирать люди Кочиевского. Но если они не поехали в Схетон, кто тогда встречал там людей Хашимова? Или же мои «наблюдатели» решили сделать круг и вернуться к офису компании Ржевкина?

От сильного напряжения кашель мой стал затяжным, я с ужасом замечал, как платок все обильнее окрашивается кровью. Если я не дотяну до конца поездки, моя семья может и не получить «премиальных» за найденного Труфилова. Как я его ненавидел в душе, внушая себе, какой он негодяй. С другой стороны – пока все нормально. Если все пойдет так и дальше, я уже через несколько дней вернусь в Москву умирать богатым, а Труфилова похоронят в Париже, куда он сбежал, надеясь остаться богатым и живым.

Когда поезд подходил к Парижу, я включил свой телефон спутниковой связи. И он сразу зазвонил, словно ждал моего сигнала.

– Почему вы отключили телефон? – услышал я голос Кочиевского. – Где вы сейчас находитесь?

– Не хотел, чтобы меня засекли, – признался я полковнику, – сейчас я в поезде, уже подъезжаю к Парижу.

– Вы успели поговорить с Ржевкиным? – Он так и спросил «успели», забывая о том, что я подполковник КГБ. Явно нервничает, и этим объясняется его прокол. Он невольно себя выдал, но я должен делать вид, что ничего не понял.

– Я с ним встретился, – докладываю я полковнику, – но он ничего толком не знает. Видел Труфилова последний раз два года назад.

– Почему вы решили поехать в Париж, а не в Лондон? – спрашивает меня Кочиевский.

– Здесь двое людей, с которыми может общаться Труфилов, а в Лондоне – только один. Больше шансов именно в Париже. – Я говорю логично, и откуда Кочиевскому знать, что я решил начать собственную игру. Я уже не верю полковнику, который послал за мной целую свору безжалостных убийц. Я больше не верю никому.

– Когда устроитесь, сообщите мне, в каком вы отеле, – продолжает полковник. – Завтра утром получите адреса.

Он даже не знает, что у меня есть адрес Сибиллы. У меня в запасе ночь, и я попытаюсь найти Труфилова без его «наблюдателей». На вокзале я прохожу в туристическое бюро и прошу заказать мне отель где-нибудь в районе Монпарнаса.

– Непосредственно у вокзала? – спрашивает меня улыбающаяся француженка.

Нет, у вокзала нельзя. Если остановлюсь слишком близко к авеню генерала Леклерка, полковник может заподозрить неладное. Нет-нет... Близко нельзя. Нужно где-то подальше. Я показываю на выставленной передо мной карте Парижа место, находящееся поближе к Сене. От Монпарнаса – к западу.

– Бульвар Гренель? – спрашивает девушка.

– Да. Пусть будет бульвар Гренель, – соглашаюсь я, отмечая отель в три звездочки. Мне не нужен особый комфорт. Только тишина. Девушка чуть заметно пожимает плечами и поднимает трубку телефона. Через минуту говорит, обращаясь ко мне:

– С вас пятьдесят франков. Отель «Холлидей Инн» на бульваре Гренель. Чтобы взять такси, вам нужно спуститься вниз на один этаж и пройти направо.

– Спасибо. – Я беру бланк заказа, еще не зная, что за отель приготовила мне эта улыбающаяся стервочка. Нет, она сказала все правильно. Только это не отель «Холлидей Инн», а скорее мотель. И дело не в том, что в небольшом шестиэтажном домике всего сорок семь плохоньких номеров, – прямо напротив входа в здание, на уровне окон, проходит линия метро. Представляете, какой здесь грохот? Тишины у меня явно не будет. Правда, я получил номер с выходом на противоположную от подземки сторону, окно которого упирается в глухую стену. Но это все равно лучше, чем вид на грохочущий поезд. Если учесть, что за сутки я плачу девятьсот франков, что составляет примерно сто пятьдесят долларов, то мой номер явно не тянет на такую цену. Впрочем, мне все равно. Платит Кочиевский, а ему я не собираюсь экономить деньги. Вообще, нужно было снять апартаменты за тысячу долларов, но мне и этого не хочется. Моя мечта остаться в номере своего отеля и никуда не выходить – день, два, три. Месяц. Все оставшееся время до самого конца. Смотреть в глухую стену и думать о моей неудавшейся жизни.

Я долго размышлял, почему у нас ничего не получилось с Вилмой? Разница в возрасте? Нет, я знал семьи, где разница была гораздо больше, например, у родителей моей матери, где отец был старше своей жены, моей бабушки, на целых двадцать лет. И они счастливо прожили всю свою жизнь. Разница в возрасте здесь ни при чем. Скорее разница в мировоззрении. Я любил посидеть дома, посмотреть телевизор, почитать книгу. Вилму же тянуло в шумные компании, к друзьям, радовали все эти презентации, встречи.

Но сейчас я думаю, что мы разошлись даже не из-за этого. И дело было не в ней – во мне. Может, поэтому я довольно спокойно реагировал на ее многочисленные измены, чувствуя свою вину? Я ведь не хотел уезжать в Москву, я думал остаться в Риге, стать инженером. После смерти отца я принял решение, о котором потом долго жалел. Мне сначала казалось, что, попав в «систему», я смогу понять механизм ее воздействия на человека, смогу стать ее частью и это в будущем огородит меня и мою семью от тех неприятностей, которые выпали на долю моих родителей, да и мою лично. Может, Фрейд или Юнг объяснили бы все моими подсознательными комплексами. Страхом предать отцовское начало, ведь первые годы моей жизни я провел без отца, и это въелось в мою память. Встреча с отцом стала точкой отсчета новой жизни, которую я запомнил навсегда.

Но судьбу нельзя повторить. То, что для моего отца было делом всей его жизни, для меня стало тяжкой обязанностью. Я неплохо учился, довольно успешно продвигался по службе, но это было не мое. Я чувствовал – все это не мое. Меня мучило, что я совершил ошибку. И когда я встретил Вилму, такую молодую, непосредственную, живую, мне показалось, что она способна изменить мою судьбу.

Но мы оба не смогли измениться. Ни она, ни я. Впервые я понял это еще в Африке, когда к нам в посольство приехала делегация Госкино. В составе делегации был один молодой актер, уже достаточно популярный к тому времени, успевший сняться в нескольких нашумевших фильмах. Весь вечер на приеме в посольстве он делал комплименты Вилме. Я обязан был понять, что происходит, заметить их взгляды. Но я ничего не видел – не хотел видеть, погруженный в себя. На следующий день она поехала вместе с делегацией на экскурсию, кажется, в местный зоопарк. Когда все вернулись к обеду, оказалось, что нет Вилмы и того смазливого актера. Она появилась через два часа. Если бы меня случайно не оказалось дома, я бы, возможно, так ни о чем и не догадался. Но она сразу полезла в ванну. Если учесть, что она не любила днем мыться, принимая душ только по утрам, я заподозрил неладное. Я вошел в ванную и молча смотрел на нее. Она вдруг испуганно обернулась на меня.

– Что? Что? – спросила с тревогой.

– У тебя синяк на плече, – сказал я, глядя ей в глаза, – кажется, это кровоподтек. Где ты могла так удариться?

– Синяк как синяк, – вспыхнула она.

Восточный мужчина на моем месте устроил бы сцену ревности. Или отправился бы бить морду молодому актеру. Я же повернулся и вышел из ванной. Вечером мы провожали делегацию Госкино. Когда этот актер протянул мне руку, я посмотрел ему в глаза. Похоже, он даже забыл, что я муж Вилмы. Он улыбался и смотрел сквозь меня. Подумаешь, эпизод в его богатой приключениями жизни. И я подумал тогда, что нужно жить, как этот артист, порхая по жизни и не очень утруждаясь сомнениями. Возможно, болезнь потому и съедает меня, что я слишком часто занимался самоедством.

Восточным мужчиной я не был, но пять лет в Сибири что-то да значили. У меня была сибирская закваска. Я улыбнулся в ответ актеру и тихо сказал:

– Вам просили передать пакет.
– Какой пакет? – не понял он.

– Посылку. Просили передать без свидетелей. – Да, он даже не вспомнил меня. Для него я был предметом интерьера. Он покорно прошел за мной в туалет.

– Где же пакет? – спросил он, и в этот момент я ударил его по физиономии. Он вскрикнул. Я нанес еще два удара в живот, и он упал на пол. Парень оказался хлюпиком, несмотря на все свои внушительные размеры. Он хныкал, когда я поднял его.

– Я муж Вилмы, – сообщил я этому типу, и он начал размазывать слезы по лицу. Мне стало противно. На какую же мразь она польстилась.

– Вы с ней спали? – спросил я. – Только не врать.

– Нет. – Он все еще думал, что я собираюсь его убивать.

– Говори правду. – Я бил его без эмоций, и это, наверное, самое страшное.

– Мы с ней... мы... Это она... она... Я не хотел...

– Где вы были?

– В машине. Я взял машину у консула. Но я не хотел.

Черт побери, она изменила мне с этим типом в машине. Не могла найти нормального места, чтобы трахнуться. Потому-то сразу побежала в душ. Мне даже стало смешно. Я поднял его и еще раз отвесил пощечину. Если бить ладонью, то эффект получался двойной. Больно и обидно. И главное – не оставляет видимых следов.

– Иди к самолету. Опоздаешь и останешься в этой проклятой стране, – я подтолкнул его к выходу.

Я надеялся, что никто ничего не заметил. Но я ошибался. Только спустя много лет я узнал, что все обратили внимание на наше отсутствие. Кто-то рассказал об этом своей жене, а та, в свою очередь, своей подруге. По цепочке сплетня дошла до Вилмы.

Целых три месяца после этого мы с ней не общались. Пока однажды ночью она не пробралась ко мне в постель. И мы, ничего не объясняя друг другу, занялись любовью. Мне не хотелось ее обвинять, а ей не хотелось мне ничего объяснять. Наверное, так было лучше. Мы просто вычеркнули из памяти этот эпизод. Вернее, постарались вычеркнуть. Но оказалось, что чувствовать себя прощенной еще хуже, чем чувствовать себя виноватой. Для женщины такого истерического склада, как Вилма, это было худшее из наказаний. Мое благородство казалось ей подозрительным, неестественным, непонятным.

У нас снова начались скандалы. Она стала пить, и это было хуже всего. Хотя в той стране, где мы жили, ничего другого делать не оставалось. Иногда посольские напивались вдрызг, чтобы забыть обо всем на свете. Так продолжалась наша совместная жизнь в африканской стране.

После возвращения в Москву Вилма демонстративно несколько раз уходила из дома, и я не спрашивал, где она ночевала. Мне действительно это было неинтересно. Измена? Но изменить можно только другу или любимому человеку. Поэтому измены со стороны Вилмы не было. Очевидно, нас обоих убивало чувство одиночества, которое мы испытывали, живя рядом.

Еще пять лет после возвращения из Африки мы только формально считались мужем и женой. Вилма жила со своим художником, я тоже был не ангелом. К счастью, Илзе оставалась у меня, жила с моей мамой. Весной девяносто четвертого мы развелись. К тому времени уже не было советских судов, и не нужно было лицемерить, призывать к сохранению «ячейки социалистического общества». Латышский суд развел нас быстро и без лишних формальностей.

А еще через несколько месяцев мы в последний раз поговорили с Вилмой. Я приехал к ней перед отъездом подписать документы, разрешающие мне увезти дочь. К этому времени они почти не встречались. Илзе уже стала понимать, почему мать не живет с нами. А Вилму, похоже, устраивало то обстоятельство, что ребенка воспитывает бабушка. Мы отправились к нотариусу окончательно все оформить. Когда все было кончено, мы пошли в небольшое кафе. По странному совпадению, это оказалось то самое кафе, где мы познакомились. Жизнь иногда любит такие гримасы. Мы сидели друг против друга и не знали, что сказать. Все и без того было ясно.

Я уезжал в Россию, забирая с собой мать и дочь. Она оставалась в Латвии. Мы оба понимали, что возможность свиданий будет крайне ограничена. Знали, что для поездки в наши теперь разные страны нужны визы и иностранные паспорта. И нам нечего было сказать друг другу. Мы, в сущности, все время жили рядом, оставаясь чужими людьми.

– Как твоя мама? – спросила Вилма. – Она ведь болеет?

– Да, – кивнул я, – врачи считают, что в России ей помогут. Поэтому я и решил переехать.

– Илзе будет там лучше. Она ведь учится в русской школе. – Голос Вилмы не дрогнул.

– Да, наверное. Хотя у нее здесь остаются друзья.

– Ты будешь просить российское гражданство?

– Еще не знаю, – честно признался я Вилме, – там ведь, сама знаешь, какая обстановка. После октября девяносто третьего ничего нельзя заранее предугадать.

– Ты надеешься устроиться на работу?

– Да, мне обещали работу. – Я не стал говорить ей про Федю Гаско. Вообще-то ей это неинтересно. Мы оба тяготились и нарочитостью этой сцены прощания, и ненужностью нашего разговора.

– Мы здесь встречались с тобой десять лет назад, – вдруг сказал я Вилме, – помнишь, там еще стояла в углу большая ваза?

– Не помню, – посмотрела она в ту сторону, – я тогда как-то не замечала, где мы встречаемся.

Все было ясно. И все было сказано. Лишние слова ничего не могли изменить. Я расплатился, мы допили свой кофе и вышли на улицу.

– Береги Илзе, – попросила Вилма.

– Ты придешь на вокзал?

– Нет. Я попрощаюсь с ней завтра, без тебя.

– Прощай, – я кивнул ей на прощание.

– Эдгар, – позвала она меня, и я обернулся. Вилма наклонила голову. – Ты меня прости, – выдавила она, – прости меня за все.

– Мы оба были не ангелы, – проговорил я.

– Нет, не то. Тогда... в посольстве... я не должна была... Мне было очень стыдно и плохо. Мне до сих пор стыдно. Мне рассказали, как ты избил этого актера в туалете. Мне было тогда очень стыдно...

– Я уже все забыл, – сказал я ей, пряча глаза.

– А я нет, – Вилма протянула мне руку, – не забывай меня. Ты, в общем, был неплохой человек, Эдгар, жаль, что все так получилось.

– Жаль, – согласился я, – прощай.

Потом я повернулся и ушел, не оглянувшись. Я подвел черту под целой эпохой моей жизни. Через несколько дней мы переехали в Москву, и с тех пор я уже никогда не встречался с Вилмой. Она даже не знает, что я болен. И слава богу, что не знает. Мне сейчас меньше всего нужно сочувствие кого-нибудь из моих близких. Я думаю, что о моей болезни догадывается только моя мать. Но она сильная женщина – ни разу не дала мне понять, насколько серьезно мое положение. А может, она просто боится разговаривать на эту тему. Не хочет признаться самой себе, что у сына развивается болезнь, от которой умер ее муж. Мы говорили с ней о моем здоровье два раза. В первый я побоялся сказать ей правду, но во второй мне пришлось это сделать. Это случилось перед самым отъездом, одиннадцатого апреля.

За несколько дней я уже побывал в трех европейских городах. Господи, как же мне все надоело! Это труднее, чем я думал. Как гончая собака, я натаскан на запах Труфилова, чтобы найти его и подставить своим неизменным спутникам-убийцам, идущим за мной по пятам. Но я не уверен, что, расправившись с Труфиловым, они оставят живым меня. Слишком рискованно оставлять жить такого свидетеля. Их не остановит ничто – даже моя болезнь.

Я принял душ и включил телевизор. Решил немного отдохнуть перед тем, как отправиться на авеню генерала Леклерка. Я очень быстро устаю в последнее время. Лежа на постели, я автоматически переключал каналы телевизора. На одном показывали трупы. Два трупа, которые выносят из здания. Что там произошло? Голос диктора за кадром – похоже, русская мафия снова заявляет о себе. «Сегодня в бельгийском городе Схетоне неизвестные убийцы жестоко расправились с двумя русскими туристами, неизвестно каким образом оказавшимися в этом заброшенном доме. Полиция подозревает, что оба погибших были членами преступной группировки. Тела случайно обнаружены страховым агентом. Очевидно, убитых допрашивали перед тем, как застрелить, так как на обоих телах найдены следы истязаний...»






 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ .....

Комментариев нет :

Отправить комментарий

Вы смотрите - мы платим

Онлайн радио #radiobells_script_hash
 

SITEMAP

Друг

To TopPage UpPage DownTo BottomAuto ScrollStop Scroll