ДЕТЕКТИВ..
- нажимая на картинку вы перейдете
на предыдущую главу -
- 8 -
Пока он говорит, я встаю с постели. Господи боже ты мой! Я все понял. Мои двое «наблюдателей» устроили засаду на людей Хашимова. Одни пауки сожрали других. Будь они все прокляты! Я вскакиваю и дрожу от желания запустить в экран телевизора чем-нибудь тяжелым. И в этот момент звонит мой чертов телефон.
– Да! – ору я в трубку, уже зная, что позвонить может только Кочиевский.
– Вы уже в Париже? – спрашивает он меня. – В каком отеле вы остановились? Наши люди будут в городе через полчаса.
За несколько дней до начала
Москва. 9 апреля
Утром в двенадцать к нему приехала Галина Сиренко. Довольно элегантная – в темных брюках и темной водолазке. Пройдя в комнату и сухо кивнув, села на свое привычное место.
– Добрый день, – приветливо поздоровался Дронго.
– Всеволод Борисович говорил мне, что вы вернулись вчера в Москву, – сообщила Галина. – Мне кажется, что вы зря так рискуете. Вам лучше было бы не приезжать сюда. Они могут вычислить и этот адрес.
– Сегодня – нет, – возразил Дронго, – сегодня они будут ждать нашей встречи в «Царской охоте».
– Я знаю. Романенко попросил всех своих сотрудников выехать в Жуковку. Мы постараемся сделать все, чтобы не допустить никаких эксцессов с их стороны.
– Никаких эксцессов и не будет, – сообщил Дронго, – я в этом абсолютно уверен. Сегодня утром мне позвонил Давид Самуилович Бергман. Он гарантировал безопасность нашей встречи. Я давно его знаю. Это не тот человек, который может подставить. Уверен, что и Кочиевский, и те люди, которые стоят за ним, доверяют ему полностью. Поэтому я мог бы поехать на встречу даже один.
– Всеволод Борисович не разрешит, – возразила Галина, – в самом ресторане будут сотрудники ФСБ. А мы составим внешнее кольцо оцепления.
– Хорошо, – согласился Дронго, – но до встречи у меня еще много времени. Вам удалось что-нибудь узнать о Кочиевском?
– Немного. Несмотря на все наши запросы, они, конечно, не разрешили знакомиться с его личным делом.
– Я так и думал. Они всегда были достаточно закрытой организацией.
– Как я вам докладывала, он работал в ГРУ восемнадцать лет. Его характеризуют как решительного, смелого, напористого человека. Очень энергичный. И после ухода из военной разведки пользуется у коллег большим авторитетом. Говорят, что у него очень хорошие связи.
– В прошлый раз вы говорили, что он ушел из военной разведки в девяносто втором и только в девяносто шестом стал руководителем службы безопасности «Роснефтегаза». Вам не удалось установить, где он провел четыре года – с девяносто второго по девяносто шестой?
– Удалось. В девяносто втором его видели в Приднестровье. Там он был что-то около года. Затем переехал в Москву. С девяносто третьего находился в Таджикистане. Судя по всему, там изрядно отличился. Говорят, в некоторых кишлаках «маленьким бровастым человеком» до сих пор пугают детей. Когда требовали обстоятельства, он становился жестоким до беспредела. Сжег однажды живьем двоих боевиков, не признававшихся, где находится склад оружия. Третий, оставшийся в живых, все ему рассказал и сошел с ума.
– Колоритная личность, – пробормотал Дронго.
– Мне не удалось установить, встречался ли он с Труфиловым, но то, что они могли встречаться, не вызывает сомнений. Кочиевский работал в так называемом «Аквариуме» – центральном аппарате ГРУ. Там же работал некоторое время и Труфилов. Думаю, они наверняка встречались.
– Думаю – это еще не резон, – недовольно заметил Дронго, – мне нужны были точные данные. Они встречались или нет?
– Почти наверняка встречались. Но об их совместных операциях ничего не известно. Правда, я обратила внимание на такое совпадение: после того как полковник Кочиевский стал руководителем службы безопасности концерна «Роснефтегаз», через два месяца директором компании «ЛИК» был утвержден Дмитрий Труфилов. Если это совпадение, то достаточно странное. Тем более что Силаков, который рекомендовал Труфилова, оказывается, был другом Кочиевского. Во всяком случае, Кочиевского иногда видели в компании Силакова.
– Интересно, – задумчиво произнес Дронго, – очень интересно. Судя по вашему рассказу, Кочиевский не просто мерзавец, а настоящий сукин сын.
– Я не поняла, о чем вы?
– Силаков был его знакомым, может быть, даже другом. И тем не менее, когда выяснилось, что цепочка от арестованного Ахметова может привести к Труфилову, Силакова сразу убрали. То же случилось и с Артемьевым. Его убрали немедленно, как только Кочиевский понял, что произошло и каким образом мы прослушали их разговор. Получается, что он «специализируется» на смерти своих знакомых. Есть такая поговорка: злейшие враги – это бывшие друзья. Боюсь, что дружить с Кочиевским достаточно опасно. Все, кто оказываются рядом с ним, плохо кончают.
– Да, – согласилась Галина, – именно поэтому Всеволод Борисович так беспокоится за сегодняшнюю встречу.
– Мне даже интересно будет встретиться с этим полковником, – сказал Дронго. – У вас есть еще что-нибудь?
– Есть, – кивнула она. – Романенко предупредил, что, по сведениям ФСБ, Кочиевский готовит группу профессионалов для выезда в Европу и поиска исчезнувшего Труфилова. Они хотят опередить вас.
– Это я уже знаю. Он мне вчера рассказывал. Вам удалось выяснить, кто такой неизвестный представитель «Роснефтегаза» с отчеством Иннокентьевич?
– Пока нет. Среди руководства и акционеров компании нет человека с таким отчеством.
– Жаль, – пробормотал Дронго, – я рассчитывал, что Жучкова сказала мне правду. Как вы думаете, удастся ли нам узнать через ФСБ возможные адреса знакомых Труфилова в Европе?
– Думаю, что нет. Мы пытались, но это невозможно. У Кочиевского есть свои выходы на ГРУ, мы таких выходов не имеем. Он может узнать адреса всех друзей и знакомых Труфилова, с которыми тот встречался в Европе. Но в ФСБ нет никаких данных о Труфилове и его возможных связях. Мы даже сделали запрос в Службу внешней разведки. Там тоже ничего.
– Ясно, – кивнул Дронго, – значит, придется идти по следам группы, которую Кочиевский отправит в Европу. Интересный он тип. Другой бы сидел спокойно и ждал, пока я найду Труфилова, а этот не желает ждать, хочет все решить сам. Ладно. Вечером я еду в «Царскую охоту».
– Я буду на месте, – поднялась Галина. Пройдя к двери, она замерла и, оглянувшись, спросила: – Как прошла ваша поездка?
– Неплохо...
Она явно хотела задать еще один вопрос. Хотела. Но вместо этого отвернулась, прошла в коридор и вышла из квартиры, хлопнув дверью чуть сильнее обычного.
Через час за ним приехали сотрудники ФСБ, чтобы проинструктировать его, как себя вести. Еще через час они отправились в Жуковку. Рядом с рестораном они будут ждать до шести часов вечера, когда появится Кочиевский. Начиная с четырех в ресторан начали прибывать посетители. Некоторые даже здоровались друг с другом. В большом зале сидели несколько сотрудников ФСБ и бывших сотрудников ГРУ. Без пяти шесть у ресторана появились три автомобиля. Полковник Кочиевский приехал в сопровождении всей своей охраны. Похоже, опасался ареста непосредственно в ресторане. Прямо из зала он поднялся наверх, в небольшую комнату, предназначенную для встречи.
Через десять минут к ресторану подъехал Дронго. В машине, кроме него, за рулем сидел офицер ФСБ. Выйдя из машины, Дронго огляделся, понимая, как много глаз следит за ним в это мгновение, – и вошел в ресторан. Его сразу проводили наверх; поднявшись по лестнице, он оказался лицом к лицу с Кочиевским. Кроме самого полковника, в комнате находились двое его охранников. Полковник был гораздо меньше ростом, чем Дронго, и это неприятно поразило Кочиевского. Как и все коротышки, он подсознательно не любил высоких людей.
Кивнув в знак приветствия и не протягивая руки, Кочиевский пригласил Дронго сесть. Когда они уселись друг против друга, полковник спросил:
– Что вы будете есть?
– Я не ем с незнакомыми людьми, – серьезно ответил Дронго, – скажите, чтобы нам принесли минеральной воды.
– Минеральной воды, – приказал Кочиевский застывшему в ожидании приказа официанту.
– У вас есть оружие? – спросил один из охранников Кочиевского.
– Вы боитесь, что я могу убить вашего патрона? – улыбнулся Дронго.
– Уходите, – нахмурился полковник.
– Мы его не проверили... – оправдывался один из охранников.
– Убирайтесь! – рявкнул Кочиевский.
Оба охранника вышли из комнаты. Испуганный официант принес две бутылки минеральной воды, поставил стаканы и мгновенно исчез, споткнувшись на лестнице, по которой он буквально взлетел.
– Вы, кажется, нервничаете, – добродушно заметил Дронго. – Если вы боитесь, меня могут обыскать. Я приехал без оружия.
– Не боюсь, – криво усмехнулся полковник, – я знаю, что вы не любите ходить с оружием. И уж наверняка не станете в меня стрелять.
– Спасибо. Но боюсь, что не смогу вернуть вам подобный комплимент. По моим данным, вы практикуете отстрел своих бывших друзей и знакомых. У вас, судя по всему, такое хобби.
Кочиевский сжал кулаки, отрывисто рассмеялся.
– Неплохо, – сказал он, – вы специально меня провоцируете, хотите вывести из состояния равновесия. Очень неплохо. Но это старый трюк. Давайте поговорим спокойно, без срывов, – предложил он, – в конце концов, Давид Самуилович гарантировал нам конфиденциальность и безопасность нашей встречи.
– И я должен был поверить, что вы приедете на встречу без своих людей? – усмехнулся Дронго.
– Конечно, нет. Как и вы. Ваши люди наверняка сидят где-нибудь в ресторане. Или вокруг него.
– Не будем спорить, – согласился Дронго, – зачем вы хотели меня видеть?
– Чтобы поговорить. Я много о вас слышал. Очень много. Говорят, что вы не просто аналитик, не просто человек, умеющий разгадывать любые комбинации. Многие профессионалы считают вас супераналитиком, человеком с компьютерными мозгами. Говорят, что вы можете найти любого преступника, раскрыть любое дело. Удивляюсь, что вас еще не пригласили работать Генеральным прокурором страны.
– Я не веду государственных расследований, – сухо ответил Дронго, – и я не состою на службе ни в одной государственной организации. Я действительно иногда провожу частные расследования по просьбам моих друзей. И только...
– Я все знаю, – усмехнулся Кочиевский, – я даже знаю больше, чем вы думаете. Многие ваши операции стали достаточно широко известны в наших кругах. Должен признаться, что профессионалы вас очень ценят.
– Зачем вы говорите мне столько комплиментов? Переходите к основной теме нашего разговора.
– Это и есть основная тема. Жаль будет, если такой «суперкомпьютер» разлетится вдребезги.
– Вы мне угрожаете? – спросил Дронго.
– Если хотите – да. Но у меня есть конкретное предложение. Вы отказываетесь от розысков известного вам человека и вместо этого получаете достаточно приличное вознаграждение, компенсирующее уже проведенные вами поиски.
– То есть вы хотите меня купить?
– А вы хотите сказать, что не продаетесь? Послушайте, Дронго, в нашем мире все и всегда продается. И ваши услуги тоже продаются. Вы ведь получаете гонорары за свои расследования. Вот теперь и я предлагаю вам неплохой гонорар. Весьма неплохой, смею вас заверить.
– На что вы рассчитываете, полковник? Вы ведь наверняка изучали не только мои дела. Перед тем как встретиться со мной, вы побеседовали с психологами, которые твердо заверили вас в невозможности меня купить. И не только потому, что я такой честный или богатый. Просто я никогда не играю на стороне мерзавцев. Это, если хотите, мое кредо.
– Вы наивный романтик, Дронго, – ухмыльнулся Кочиевский, – такие иногда встречаются в нашей жизни. Я думал, что это порождение писательской фантазии, но вижу, что подобные персонажи встречаются и в реальной жизни. Только ваш героизм абсолютно никому не нужен. Это я и хочу вам объяснить.
– Вы полагаете, что меня легко переубедить?
– Нет. Убедить. Вы же аналитик. Вы верите только фактам. Поэтому я буду говорить исключительно фактами.
Кочиевский помолчал, как бы собираясь с мыслями.
– Во-первых, – начал он, – вы действительно исключительно сильный аналитик. За несколько дней вам удалось сделать то, что другим не удалось бы и за целый год. Вы специально провели беседу с Давидом Самуиловичем, чтобы подставиться под наше наблюдение. Мы клюнули на ваш крючок. Должен сказать, что вы все продумали безупречно, никто не предвидел подобного хода. Затем вы с безупречной точностью вычислили, кто следит за вами, и вышли на Артемьева. Я верно излагаю?
– Мне интересно вас слушать, полковник, – признался Дронго, – поэтому не стану вас перебивать, подтверждать или опровергать ваши слова. Пусть каждый остается при своем мнении.
– Хорошо. Сцену с нападением на Артемьева вы разыграли просто красиво. Надо же так рассчитать психологию бывшего офицера милиции. Учли все до мельчайших деталей. Я готов признать это одной из лучших операций, которые мне приходилось видеть в моей жизни. Вы задействовали весь арсенал – умение просчитывать варианты, подробный анализ возможного развития ситуации, психологию самого Филиппа Артемьева, его сотрудников, других людей, принимавших участие в этой операции.
Совершая нападение на Артемьева, вы заранее знали, что он вам ничего не скажет. Более того, вы предвидели, что долго не сможете продержаться в его машине. Охранники открыли стрельбу, и вы благополучно уехали. Несчастный Артемьев бросился звонить мне. Вы знали и это – просчитав его реакцию. А ваш человек, который подключился к телефону Филиппа, сумел довольно быстро определить, кому звонил Артемьев.
Кочиевский вздохнул, взял бутылку минеральной воды, налил себе в стакан, с удовольствием выпил. Затем продолжил:
– Ваш человек прослушивал телефон Филиппа Григорьевича и в нашем офисе. Но здесь получилась накладка. Это уже была не ваша вина. Мы установили в своем офисе самое современное оборудование, исключающее всякую возможность прослушивания наших сотрудников или считывания информации с наших компьютеров. Вы об этом знать не могли. Но ваш человек, который подключился к телефону Артемьева, должен был все проверить. Увы, вы не оставили ему времени, рассчитав все по секундам. В результате мы довольно быстро установили, что мобильный телефон Артемьева прослушивается. И сделали соответствующие выводы.
– Решили его ликвидировать, – вставил Дронго.
– Я этого не говорил, – криво ухмыльнулся Кочиевский, – но если вы изволите так думать – пожалуйста. Во всяком случае, Артемьев не имел права так глупо подставляться. Он не был дилетантом. Хотя признаюсь, в поединке с таким профессионалом, как вы, он выглядел довольно бледно. Просто разные весовые категории.
– Вы его убили, – повторил Дронго.
– Он сам себя убил, – возразил Кочиевский. – Нам удалось выяснить, что аппаратура, которая была задействована при прослушивании телефона Артемьева, работала в стационарном режиме, – таким образом вышли на Лукина. Кажется, он работает в техническом отделе? Специалист из группы Романенко. Мы могли бы легко устранить и его, но я решил сделать подарок, подарить парня вам. Да и нам ни к чему лишние сложности.
Он говорил так, словно жизнь Захара – пустячок, детская игрушка. Дронго подумал, что полковник не играет в злодея. Для него действительно жизнь человеческая ничего не стоила. Кочиевский налил себе еще стакан минеральной воды и залпом выпил его.
– А теперь я перейду к главному, – сказал он. – Вы считаете, что, сотрудничая с Романенко, вы боретесь за правое дело. Я даже могу сказать вам, что именно говорил вам Всеволод Борисович, вводя в курс столь сложного и важного дела. Но, поймите меня, вы романтик умный, а он глупый романтик. И судьба так распорядилась, что вы должны были встретиться. Романенко искренне убежден, что, найдя Труфилова, он выполнит свой прокурорский долг. На самом же деле это далеко не так.
Полковник улыбнулся. Дронго смотрел на него, ожидая продолжения разговора.
– Романенко используют в этой игре, – пояснил, кривя рот в улыбке, Кочиевский, – используют точно так же, как и вас. Это иллюзия, что вы сражаетесь за правое дело. В этом деле вообще нет ангелов. Битва идет не между Богом и Антихристом, а между двумя Антихристами. Никто даже не заметил, что Бог давно исчез. Остались только Антихристы.
– Теперь вы решили богохульничать, – заметил Дронго, – не боитесь, что Бог вас накажет?
– Я атеист. Убежденный материалист. В моем возрасте трудно менять взгляды. Что же касается Бога, то я его не боюсь даже теоретически. Я внимательно читал Библию, христианское учение об Апокалипсисе. Рано или поздно Христос все равно проиграет сражение Антихристу – так сказано в Библии. Так к чему трепыхаться, если христианство признает неизбежность конечной победы зла. Может, нас и создали по бесовскому образу и подобию, чтобы мы показали всем живым существам, населяющим Вселенную, как не надо жить. И вся наша кровавая история – это, возможно, история о том, каким не надо быть Человеку, разумному существу. Вы об этом не думали, Дронго? Если мы некое учебное пособие в руках высших сил, созданное лишь для эксперимента, – закончил Кочиевский, – то наша участь предрешена, торжество Антихриста неизбежно.
– И вы можете назвать фамилию вашего Антихриста? – спросил Дронго.
– Смешно, – снова криво усмехнулся Кочиевский, – очень смешно. Ценю ваши остроумные замечания. Но дело не в конкретных фамилиях. Дело в Дмитрии Труфилове, бывшем подполковнике ГРУ, который исчез где-то в Европе и которого вы хотите найти до двенадцатого мая. Так?
– Возможно. Зачем же спрашивать о том, что вы прекрасно знаете?
– Я хочу уточнить наши позиции. Если вы сумеете каким-то чудом найти Труфилова, в чем лично я, простите, сомневаюсь, то вы должны будете привезти его в Москву и заставить дать показания против Чиряева. Только в этом случае германский суд выдаст Чиряева российской прокуратуре. И только в этом случае Романенко сможет раскрутить цепочку от заместителя министра Ахметова и выше. Но у него ничего не получится. Все равно цепочка оборвется. Дело в том, что милейшего Всеволода Борисовича используют в этой игре втемную. Речь идет о двух известных в нашей стране политиках, о самых известных, если хотите. На стороне одного – банки, деньги, нефтяные компании, средства массовой информации. У другого – тоже деньги, плюс власть, все правоохранительные органы, машина государственного аппарата. Они примерно равны по мощи. Но именно в деле Ахметова им захотелось потягаться.
Труфилов всего лишь мелкая сошка, но, зацепившись за него, можно раскрутить очень многих чиновников. И от незначительной, в общем-то, фигуры Труфилова сегодня зависит, кто из наших «антихристов» победит. Ваш Романенко всего лишь подставная фигура в этой игре. Вот, собственно, и все. Не думайте, что вы играете на стороне добра. Это ерунда. Существует только выбор из двух зол. Но лично у вас может и не быть никакого выбора. Мы даем вам очень большую сумму денег и предлагаем выйти из игры. Скажем, уехать куда-нибудь на Гавайи до двенадцатого мая. Мы оплатим все ваши расходы. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – вздохнул Дронго, – Всеволод Борисович искренне считает, что служит закону. Он может огорчиться, если узнает о моем предательстве.
– О чем вы? – не понял Кочиевский.
– Может быть, вы и правы, и действительно существует выбор лишь между двух зол. Но я не меняю сторону, за которую играю. И не потому, что одна сторона мне нравится больше, чем другая. Вы сами сказали, что мы с Романенко два романтика. Значит, нас уже двое. А это коллектив. Если к нам присоединится третий, то потом, возможно, появятся четвертый и пятый, и так далее. Кто-то должен оставаться в мире честным и порядочным человеком. Вам это, Кочиевский, трудно понять. Но существуют, кроме материальных, такие ценности, как совесть, честь, вера...
– Я думал, вы серьезный человек, – нахмурился полковник, – а вы, оказывается, демагог.
– Это не демагогия. Это закон равновесия. Злу противостоит добро. Может, поэтому в несовершенный мир людей пришел Христос. И всегда должна оставаться надежда, что силы добра победят мрак и хаос зла.
– Так, – мрачно подвел итог Кочиевский, – теперь я знаю вашу точку зрения. Но вы не узнали мою. Вы даже не представляете, сколько мы вам готовы предложить. Вы можете стать очень обеспеченным человеком. Это же глупо, Дронго. Да при вашей опасной профессии вы в любой момент можете стать инвалидом.
– Значит, буду лечиться в государственной больничке, – упрямо сцепил зубы Дронго, – но все-таки попытаюсь с вами побороться.
– Вы будете бороться не со мной, – поднял кверху палец полковник, – против вас выступят такие силы, такие... одним словом – они вас раздавят. Раздавят, несмотря на все ваши способности, хитрость и ловкость. Нельзя в одиночку противостоять такой армаде.
– Если вы захотели меня купить, значит, вы меня опасаетесь. А это уже свидетельство вашей неуверенности, Кочиевский. Или я не прав?
– До свидания, – полковник вскочил со своего места. – Вы еще пожалеете о своем решении, – прохрипел он, – но у вас не будет ни одного шанса. Вы слышите, ни единого.
Дронго качнулся на стуле и медленно поднялся во весь свой большой рост. Полковник был ему до плеча. Кочиевский нервно закусил губу.
– Полковник, – проговорил с высоты своего роста Дронго, – игра только началась. Я играю своими фигурами, за вас делают ходы другие люди. Учтите, что в ответственный момент они могут подменить фигуру.
Кочиевский повернулся, ругнулся сквозь зубы и направился к выходу. Не проронив больше ни слова, он спустился по лестнице в общий зал, кивая на ходу своим охранникам. Через несколько минут от ресторана отъехали три автомобиля. Уже в салоне своего «Мерседеса» полковник Кочиевский спросил у сидевшего впереди начальника охраны:
– Вы все проверили?
– Так точно, – повернулся тот к шефу, – он действительно болен. Последняя стадия. Рак легких. Врачи уверяют, что он не протянет больше нескольких месяцев.
– Пусть протянет один месяц, – зло бросил Кочиевский, – завтра десятое апреля. Привезите ко мне Вейдеманиса. Я объясню ему ситуацию. Если он хочет помочь своей семье, он наверняка согласится. И возьми ему билет на двенадцатое апреля в Амстердам. Подготовьте личные дела всех пятерых.
– Вы скажете ему адреса? – удивился начальник охраны.
– Конечно, нет. Адреса он будет получать после прибытия в конкретный город. Отправишь с ним наших лучших людей.
– Двоих?
– Нет, – подумав, ответил Кочиевский, – двое не справятся. Пусть он думает, что их двое. Отправишь еще одного. Я тебе сам выберу, кого именно. У нас ведь Витя, кажется, засиделся? Надеюсь, они сумеют опередить этого хваленого Дронго.
– Может, нам его убрать прямо сейчас? – предложил начальник охраны.
– Здесь через пять минут будут машины ФСБ. Мы не успеем даже отъехать от ресторана, – зло бросил Кочиевский, – это же правительственная трасса. Я уж не говорю о его людях, которые наверняка есть в ресторане. Ничего, у нас еще будет возможность его устранить.
Он помолчал.
– А потом, мне даже интересно – неужели он в одиночку может нам противостоять? Нужно дать парню шанс...
Париж. 14 апреля
Кочиевский сказал мне, что они будут в городе только через полчаса. Значит, вся компания приезжает из Антверпена ночным поездом. От Северного вокзала, куда прибывает поезд, до моей гостиницы минут двадцать пять, тридцать. У меня в запасе ровно час. Только один час. Я быстро оделся, помня, что Кочиевский мог и соврать. Возможно, они уже в городе и нагрянут в отель через несколько минут. Хотя в любом случае им неизвестно, где именно я остановился. Им потребуется минут пятнадцать, чтобы из центра города добраться до меня. Значит, мне надо уходить из отеля немедленно. Потом скажу, что вышел подышать свежим воздухом.
По данным Кочиевского, в Париже жили два человека, с которыми мог контактировать Дмитрий Труфилов, – это Сибилла Дюверже и Эжен Бланшо. Первая встречалась с Труфиловым во время его работы в Польше. Мать ее – полька из Кракова, во время войны угнанная во Францию, где она познакомилась со своим будущим мужем – французом. Эжен Бланшо был сотрудником военной миссии Франции, он работал с Труфиловым пятнадцать лет назад. В отличие от Кребберса Бланшо не был русским агентом, но отношения его с Труфиловым являлись достаточно близкими, и в ГРУ считали, что в случае необходимости тот мог обратиться к Эжену Бланшо за помощью.
Я знал, что подобные оперативки готовили на многих разведчиков. Дело в том, что в разведывательных учреждениях всех стран мира существуют свои внутренние контрразведки. В КГБ эта структура называлась управлением внешней контрразведки Первого Главного управления КГБ СССР. В свое время его возглавлял молодой генерал Калугин. Я знал его лично. Тогда он мне казался умным и честным человеком, но в девяностые годы он фактически отрекся от всей своей прежней жизни, перекрасился в «демократа» и даже стал делиться своими секретами с американцами. Кажется, он переехал жить в Америку, а в ЦРУ вряд ли забыли, какую именно должность он занимал. Хотя с какой стати я ругаю этого человека, если сам стал мерзавцем, готовым на все ради денег.
Управления или отделы внешней контрразведки – это самые секретные структуры разведок, своего рода внутренняя полиция для надзора за разведчиками. Именно они готовят особые папки на каждого разведчика, выполняющего ту или иную миссию за рубежом. Все контакты разведчика, все его связи заносятся в особую папку – своего рода внутренний документ о связях разведчика. Его готовят в ПГУ три управления – само управление внешней разведки, управление оперативного планирования и анализа, а также управление разведывательной информации.
В случае, если разведчик попадает под подозрение или пытается скрыться, эта папка и извлекается на свет божий. Конечно, доступ к ней имеют только руководители управления внешней контрразведки в СВР или аналогичного подразделения в ГРУ. И поэтому я очень удивился, когда Кочиевский назвал мне пять фамилий и позволил ознакомиться с биографией каждого из «связных» Труфилова. Это значило одно – полковник Кочиевский до сих пор имеет очень хорошие связи в своем бывшем ведомстве.
Об Эжене Бланшо я пока забываю. Занимаюсь исключительно Сибиллой Дюверже. Я надеваю свой плащ и выхожу из отеля. Надеюсь, мои «наблюдатели» еще не успели добраться сюда. Останавливаю такси и еду к вокзалу Монпарнас. Там легко можно затеряться, есть выходы с нескольких сторон. На вокзале я покупаю телефонную карточку. Кажется, за мной никто не следит. Можно позвонить в справочную и узнать адрес Сибиллы Дюверже. На авеню генерала Леклерка, как выясняется, живет только одна Сибилла Дюверже. Да здравствует европейский порядок! Мне кажется, что я уже близок к цели. С одной стороны, я, конечно, делаю все, чтобы возненавидеть Дмитрия Труфилова, из-за которого погибло уже столько людей – убитый в самолете неизвестный, застреленный у меня на глазах Кребберс, двое убитых в Схетоне, погибший во время взрыва Игорь Ржевкин. С другой стороны, все, кроме Кребберса, которого я не знал, были далеко не ангелами. Жуликоватый Ржевкин и трое бандитов не могли вызвать у меня чувства жалости.
Но я твердо знаю, что это не последние жертвы. Даже найдя Труфилова, убийцы не остановятся. Они убьют всех, кто имел хоть какое-то отношение к исчезнувшему офицеру ГРУ. Они уберут и Сибиллу Дюверже, и неизвестного мне Эжена Бланшо. Убьют заодно и меня, я им не нужен в Москве. Я звоню каждое утро и проверяю – деньги уже три дня исправно поступают в немецкий банк. Каждый день по тысяче долларов. Счет открыт на имя моей девочки. На имя Илзе Вейдеманис. Только она может получить деньги. Или ее доверитель, которым я оформил свою мать.
Пятьдесят тысяч долларов, которые мне дал Кочиевский, я потратил в первый же день. Я не имел права рисковать, так как не надеялся на свое благополучное возвращение. Значит, обязан был хоть как-то гарантировать жизнь своим близким. Я купил за сорок две тысячи квартиру – двухкомнатную квартиру в центре, рядом с метро. После августовского кризиса цены упали, и квартиру, которая раньше стоила восемьдесят тысяч, я приобрел за сорок две. Куда можно еще вложить деньги за один день? Покупать ценности глупо. В случае нужды они не продадут их даже за половину цены, да и грабители могут похитить и ценности, и деньги. Оставалось вложить деньги в недвижимость. Сорок две тысячи ушли за квартиру и еще четыре тысячи – агенту по недвижимости, чтобы все оформил за один день.
А вечером следующего дня у меня состоялся самый трудный разговор с матерью.
Еще осенью, когда я начал кашлять, она впервые как-то изучающе посмотрела на меня и спросила:
– Ты давно был у врача? Он поставил какой-то диагноз?
На что я ответил:
– Надо сходить на рентген.
– Ты же был на рентгене месяц назад. Разве не вредно так часто облучаться?
– Кажется, ты путаешь, – сказал я, пряча глаза, – это было гораздо раньше.
– Может быть, – сказала моя мудрая мать, – может быть, я действительно путаю.
Больше на эту тему мы не говорили. Еще через месяц, когда я начал кашлять уже очень сильно, мать вышла из спальни, где они спали вместе с девочкой – в нашей маленькой квартирке я спал в столовой, на диване, – и сказала мне, садясь рядом:
– Эдгар, давай наконец поговорим откровенно.
– Да, конечно. – Я решил, что она начнет расспрашивать меня о лекарствах, которые я прячу в стенном шкафу у дверей.
– Как у тебя дела? – начала мама.
– Все нормально. Ты ведь знаешь, сейчас всем трудно. Но мне твердо обещали найти неплохую работу.
– Да я не о работе. Как ты себя чувствуешь? – спросила она напрямик, и я напрягся, ожидая следующего вопроса.
– Врачи говорят, что у меня хронический бронхит. – Я старался говорить так, чтобы она поверила. Она всегда легко распознавала, когда я вру. Я умолк, и она молчала. Долго молчала. А потом вздохнула и неожиданно сказала:
– Меня беспокоит Илзе.
– Что? – Я поднял голову. – Что ты сказала?
– Меня беспокоит Илзе, – повторила мама.
Только этого не хватало. Я поднялся и сел рядом с ней.
– Что случилось?
– Она ведь уже не ребенок, – сказала мама, – ей уже четырнадцать. Кажется, у нее появился друг.
– Господи, – сказал я улыбаясь, – только этого не хватало.
– Перестань улыбаться, – покачала головой мать, – я говорю серьезно, Эдгар.
– Я понимаю. Но, видишь ли, я считаю, что не стоит вмешиваться в дела детей. Тем более таких уже взрослых, как наша Илзе. А что, ты полагаешь, я должен сделать? Поговорить с ней? Или с ним? Ты можешь представить меня в роли отца-ментора?
– Я не об этом. У Илзе появился друг, – продолжала моя мать, – а она не хочет с ним встречаться.
– Значит, он не настоящий друг, – пожал я плечами, собираясь ложиться спать.
– Она все время думает о тебе, – вдруг сказала мать, – она нашла твои лекарства в стенном шкафу. Ее парень – студент медицинского института. Ему девятнадцать, а ей четырнадцать. И он рассказал ей, для чего нужны эти лекарства. От какой болезни они помогают. Ты меня понимаешь? Теперь она не хочет с ним встречаться. Все время плачет.
Черт возьми! Только этого не хватало. Я ошеломленно посмотрел на мать. Она не сказала мне ни слова про мою болезнь. Она вообще меня ни о чем не спрашивала. Она говорила только про Илзе, но сумела сказать все, что нужно. Я понял, что она давно все знала. Знала и молчала. Как это было похоже на мою мать. Она молча страдала, не решаясь заговорить со мной на эту тему.
– Что мне теперь делать? – спросил я, глядя матери в глаза.
– Поговори с Илзе. Объясни, что ты принимаешь лекарство для профилактики. И скажи, чтобы она не злилась на своего парня.
– Да, конечно, – машинально сказал я, соглашаясь. Наверное, моя выдержка – от матери. И мое хладнокровие – тоже от нее.
Она встала, собираясь уйти в спальню, не говоря больше ни слова. Кремень – не женщина.
– Мама, – окликнул я ее.
– Да, – обернулась она ко мне. В темноте мне трудно было рассмотреть выражение ее лица.
– У меня на самом деле нет ничего серьезного.
– Слава богу. – Она снова направилась в спальню.
– Мама, – позвал я снова.
– Я здесь, – произнесла она так, как говорила в детстве, когда мне снились страшные сны и она успокаивала меня, укладывая рядом с собой в постель.
– Все будет хорошо, – сказал я ей. Но мои слова, наверное, звучали не очень убедительно.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Нет. – Мне не хотелось так отвечать ей, но мне действительно уже ничем нельзя помочь.
Почти сразу же после этого разговора меня позвали к полковнику Кочиевскому. Десятого апреля я поговорил с ним, а потом весь день знакомился с личными делами «связных» Труфилова. Затем я получил деньги и позвонил агенту по недвижимости. Следующий день заняли хлопоты по оформлению квартиры. Я взял такси, заехал за матерью и дочкой. А через несколько часов – переезд на новую квартиру.
Мы подъехали к многоэтажному дому. Нужно было видеть восторг Илзе. Мы прошли к подъезду. Я набрал код, открыл дверь, и мы вошли в шикарный, по нашим понятиям, подъезд. Поднялись на четвертый этаж, и я открыл дверь ключом.
– Это наша новая квартира, – сказал я торжественно и закашлялся, смазывая эффект. Мать посмотрела на меня. Она теперь часто смотрела на меня таким вот вопрошающим взглядом. Илзе первая ворвалась в квартиру и замерла на пороге. Потом подошла к окну. Отсюда открывался вид на реку. Я снова закашлялся, подходя к ней.
– Тебе нравится здесь? – спросил я ее.
– Да, – прошептала она и почему-то помрачнела. – Это наша квартира? – с сомнением спросила она.
– Я купил ее на имя твоей бабушки, – ответил я, отводя глаза.
– У тебя появились такие деньги? – Илзе была уже взрослой. Я даже не заметил, как она выросла.
– Появились. Я раньше вкладывал деньги в акции одной компании и теперь, продав их, получил неплохую сумму.
– Это действительно наша квартира? – переспросила Илзе.
– Конечно. Я могу показать документы.
– Не нужно. – Дочь снова подошла к окну, посмотрела на панораму, открывавшуюся из окна. И отвернулась.
– Так тебе нравится, дочь?
Илзе промолчала. И я отправился по делам. Вечером я сам позвал мать для последнего разговора. Возможно, вообще последнего разговора с матерью в моей жизни.
– Мы должны поговорить, – сказал я, когда мы расположились на кухне после общего ужина. Я выложил на стол оставшиеся деньги – четыре тысячи долларов.
– Откуда у тебя столько денег? – спросила мать.
– Мне заплатили, – в эту ночь мне не хотелось ей врать.
– Заплатили? Такие деньги? Квартиру ты тоже купил на эти деньги? Я не видела у тебя никаких акций.
– Да. И квартиру – тоже.
– Я могу быть уверена, что ты не сделал ничего такого, о чем мне даже страшно подумать?
– Можешь. Я не сделал ничего плохого. Я завтра улечу в Европу.
– Это срочно, – поняла мать.
– Очень. – Я не стал ей говорить, куда именно я собираюсь лететь. Ей не нужно этого знать, а мне будет спокойнее, что она ничего не знает.
– Когда ты вернешься?
– Я не знаю. – Лицо матери стало каменной маской. Она понимала гораздо больше, чем я думал. – Я действительно не знаю, – сказал я и мучительно закашлялся.
– Ты серьезно болен, – она уже не спрашивала, она утверждала.
– Да, – честно признался я, – может быть, мне удастся там показаться врачам.
– Зачем ты хочешь уехать? Это как-то связано с теми деньгами, которые ты получил?
– С ними тоже. Послушай, мама, когда мы сюда переезжали, я тебе говорил, что у нас могут быть некоторые трудности, а потом все нормализуется. Но все получилось немного по-другому. Я тебе ничего не говорил о своей болезни. Сегодня я тебе могу сказать. Я болен. Очень серьезно болен.
– Я знаю, – сказала она, глядя мне в глаза, – я уже давно все знаю. И не только от друга Илзе.
– Врачи считают, что мне уже нельзя помочь. – В эту ночь мне нужно было забыть о жалости, забыть о своих чувствах, иначе я не смог бы ей ничего рассказать.
Она молчала. Я не представляю себе, как она смогла это выдержать. Я понимал, какую боль я ей причиняю. Но я обязан был сказать все. В нашем последнем разговоре.
– Может быть, лучше отдать эти деньги на твою операцию? – спросила она.
– Нет. Во-первых, их не хватит. А во-вторых, уже поздно, – безжалостно ответил я, – ничем помочь уже невозможно. И поэтому я купил квартиру на твое имя. Можешь ее сдавать и жить на эти деньги. В немецком банке я открою счет на имя Илзе. И сообщу вам номер счета. Ты будешь ее доверителем. Я думаю, туда тоже поступят деньги. Пока не знаю, сколько. Пять тысяч. Или десять.
– Когда ты вернешься? – снова спросила она.
– Не знаю. Я могу не вернуться вообще. Обещаю тебе, что я не сделаю ничего плохого. Но боюсь, что меня могут использовать. И поэтому не могу сказать тебе ничего определенного. Поэтому я и купил для вас квартиру. Извини, что не могу больше ничего для вас сделать. Илзе уже взрослая, она сама о себе позаботится, и о тебе, если понадобится.
И тут моя мама заплакала. Беззвучно, горестно. Первый раз в жизни. Я не видел ее плачущей даже тогда, когда умер отец. Тогда она держалась, чтобы не показать нам своего горя. Сейчас она сидела передо мной и молча плакала. Будь проклята моя жизнь! Что я мог ей сказать? И что я мог сделать? Победить свою проклятую болезнь? Вернуть деньги и остаться умирать с голоду вместе с матерью и дочерью? Что я должен был делать?
Нас все время учили, что социализм лучше капитализма. Но это были одни слова. Дешевая пропаганда. И как мы смеялись над собственными идеологическими лозунгами. Как мы над ними издевались. Мы выезжали на Запад и видели, что там люди живут гораздо лучше. Там было изобилие в магазинах, там ходили счастливые, улыбающиеся люди, там было все, а у нас – масло и водка по талонам и в парткомах – кретины и карьеристы.
Нам тогда казалось, что стоит убрать эту дурацкую систему, унижающую человека, и мы заживем прекрасно. Откуда нам было знать, что власть грязных денег ничуть не лучше власти любого государства. Но при социализме я мог все же надеяться, что после моей смерти мать и дочь будут получать приличную пенсию, а дочь закончит школу и поступит в институт. Конечно, им пришлось бы нелегко, но они бы жили. Сносно жили. А сейчас? Не будь этих чертовых денег, их бы ждало нищенское существование на пенсию моей матери.
Да, «постсоветский» капитализм не принес нам никакого облегчения. Кто-то сказал великую фразу: «Все, что нам говорили про социализм, было ложью, все, что нам говорили про капитализм, оказалось правдой».
С другой стороны, никто не виноват, что все так случилось в нашей семье. Моя болезнь, моя неудачная судьба, исковерканная личная жизнь. По большому счету, мне в конце жизни даже повезло. Удалось найти полковника Кочиевского, моего «благодетеля», давшего неожиданный шанс решить как-то наши проблемы. Я смотрел, как плачет моя мать, и молчал. Мы оба боялись разбудить Илзе.
– Ты можешь продать обе квартиры и вернуться в Ригу, к сестре, – предложил я матери, – только не доверяй маклерам. Лучше переведи деньги через солидную фирму или банк. Они помогут тебе купить домик в Риге. Этих денег хватит на неплохой дом.
Она вытерла слезы. Посмотрела мне в глаза.
– Когда ты родился, Эдгар, – сказала она, – я чуть не умерла. Сегодня я первый раз в жизни пожалела, что тогда осталась жива.
– Не говори так, мама.
– Я очень переживала тогда из-за твоего отца. От него не было никаких вестей. Может, это сказалось на твоей нервной системе?
– Нет, – улыбнулся я, – врачи считают, что я много курил. Это наказание за мое легкомыслие и несдержанность.
– Ты очень похож на отца, – вздохнула мать. – Мне казалось, что ты будешь его продолжением. Я так хотела, чтобы у тебя тоже был сын. Но Илзе похожа на вас обоих.
– Ты ей ничего не говори, – попросил я мать, – может, еще все кончится хорошо и я вернусь.
Она всегда чувствовала малейшую фальшивую ноту в моих словах. И теперь она медленно покачала головой:
– Ты говоришь мне неправду.
Я наклоняю голову, беру ее руки в свои и замечаю, как сам начинаю плакать. Что мне ей сказать? Как мне ее утешить?
– Прости, прости меня, – шепчу я ей, словно сам виноват в своей болезни.
Она кладет мне руку на голову.
– Будь сильным, – говорит она чуть дрогнувшим голосом, – я знаю, как это страшно. Твой отец умер от похожей болезни. Будь сильным, Эдгар. Он держался до самого конца. Только об одном тебя прошу: постарайся вернуться. Я хочу еще раз увидеть тебя. Ты мне обещаешь?
– Да, – шептал я, уткнувшись в ее ладони и сам не веря в свои слова, – да, да...
Вот уже четыре дня я вспоминаю наш разговор. Деньги исправно поступают на счет, а я все не решаюсь еще раз позвонить домой. Поймав такси, которое везет меня на авеню генерала Леклерка, в южную часть города, я прошу остановиться у телефонной будки. Достаю карточку и быстро набираю номер телефона. Со своего телефонного аппарата спутниковой связи я не хочу звонить. Если Хашимову удалось подсоединиться к моему мобильному телефону, то вполне вероятно, что Кочиевский может прослушивать и мой телефон спутниковой связи. Лучше позвонить с обычного автомата.
Наш домашний телефон не отвечает. Странно, сейчас в Москве уже вечер. Куда они могли пойти? Отправились в гости к знакомой мамы? Позвоню попозже. Я снова сажусь в такси, и мы едем к нужному мне дому. Здесь установлены диктофоны. Я нажимаю на кнопку под табличкой с фамилией «Дюверже» и долго жду. Но в ответ – молчание. Я снова нажимаю кнопку. Кажется, в доме никого нет. Очень плохо.
Большой семиэтажный дом с мансардами. Куда могла уйти мадемуазель Дюверже? Хотя по парижским меркам сейчас совсем не поздно. Она может явиться домой и за полночь. Я нажимаю кнопку еще раз. Снова молчание. Не получилось! От досады хочется кусать губы. Я еще не знаю, что, когда приеду сюда еще раз, все будет еще хуже для меня. Перед глазами всплыла сцена, увиденная по телевизору. Мои спутники не только пристрелили посланцев Хашимова – «они их еще и пытали, перед тем как убить», сказал диктор. Интересно, что они хотели узнать у несчастных?
Погуляв полчаса, я возвращаюсь к дому. Опять никого. Глупо и обидно. У меня в запасе была всего одна ночь. Я все еще надеялся, что смогу уговорить Труфилова уехать куда-нибудь и потянуть несколько дней, увеличивая свой счет в банке. Мне все еще казалось, что можно оставаться порядочным человеком, начав игру на стороне отъявленных негодяев.
Похоже, что сегодня мне уже не дождаться мадемуазель Дюверже. Я снова иду к телефону-автомату и звоню домой. И сразу слышу тревожный голос матери.
– Алло, – кричит она, – алло, я вас слушаю. Кто это говорит?
Она никогда раньше не кричала. Мне сразу не понравился этот крик, в нем слышалось предчувствие большой беды.
– Это я, мама, что случилось?
– Илзе пропала, – сообщает мне мама убитым голосом, – она не вернулась из школы. Я весь день бегала по городу, искала ее. Только сейчас вернулась, и мне позвонили. Они сказали, что девочка у них. Сказали, чтобы я не беспокоилась. И еще у меня была какая-то женщина от них.
– Кто позвонил? – У меня от волнения задрожали руки. Даже если бы в меня сейчас выстрелил убийца, я бы оставался спокойнее. Если это дело рук Кочиевского, я прямо сейчас возьму билет обратно в Москву и найду этого мерзавца, чтобы убить его. – Какая женщина? – заорал я.
– Они просили передать, что будут ждать твоего звонка, – сообщает мне мама, – я записала их телефон. Они будут ждать твоего звонка. Ты меня слышишь, Эдгар?
– Конечно, слышу. Ты не волнуйся, мама. Ты только не волнуйся. Дай мне номер телефона, – говорю я, чувствуя, как начинаю дрожать от ненависти. Кто бы это ни сделал – он покойник. Но почему Кочиевский пошел на такую авантюру? Зачем ему моя дочь? Ведь я исправно выполнял все его приказы.
Мама диктует мне номер телефона в Москве. Я запоминаю номер и еще раз говорю:
– Ты только не волнуйся. И не нужно никуда звонить. Ты меня понимаешь. Не нужно сообщать в милицию. Мы сами во всем разберемся. Ты меня поняла?
– Да, да. Я очень боюсь, Эдгар. Она уже взрослая девочка, они могут ее обидеть.
– Не обидят. Закрой двери и никому не открывай. Я тебе попозже перезвоню. Какая женщина к тебе приходила?
– Я не знаю. Она расспрашивала про Илзе. Может, она из милиции. Она, кажется, что-то знает.
– Ничего не бойся! – кричу я ей. – Главное – ничего не бойся.
Я быстро набираю московский номер, который дала мама. Кто мог сыграть со мной такую шутку? Кому понадобилась моя дочь? Наконец я слышу знакомый голос, от которого судорога сводит мое тело.
– Здравствуйте, Вейдеманис. Я очень рад, что вы позвонили. Мы уже думали, что вы пропали. После того как вы так здорово подставили наших людей, мы очень на вас обиделись. Мы даже не думали, что вы способны на такую подлость.
Это Самар Хашимов. Значит, он остался жив. Значит, сам не поехал в Схетон и там убили его боевиков. Более того, он вычислил, что это с моей помощью были подставлены его люди. Вычислил и сделал единственно верный ход. Похитил мою дочь, чтобы заставить меня снова позвонить ему.
– Что вы хотите? – спрашиваю я с дрожью в голосе.
– Вы прекрасно знаете, кто нас интересует, – говорит он. – И я знаю, что вы в Париже. Я сейчас нахожусь в машине, еду из Амстердама в Париж. Боюсь, что Амстердам стал ненадежным убежищем. Вы видели новости из Схетона? Их крутят по всем каналам. Какие-то негодяи убили двух туристов из России. И представляете, они даже пытали их перед смертью. Очевидно, хотели узнать, кто их туда послал. Ужасно, вы не находите?
Я крепко сжимаю трубку. Они нашли мое самое уязвимое место. У них в руках моя Илзе, моя девочка, из-за которой я решился отправиться в командировку.
– Где моя дочь? – спрашиваю я Хашимова.
– Она у наших людей в Москве.
– Если с ней что-то случится...
– Не нужно нам угрожать, – перебивает меня Хашимов. – В отличие от вас мы не ведем двойной игры. С головы девочки не упадет ни один волосок, пока вы будете выполнять наши указания. Вы меня понимаете, Вейдеманис?
Москва. 10 апреля
Утром десятого апреля в квартире, которую снимал Дронго, раздался телефонный звонок. Он нахмурился, посмотрел на часы. После встречи с Кочиевским Дронго назначил встречу своим помощникам во второй половине дня, решив до этого еще раз проанализировать ситуацию. И вот звонок в одиннадцать утра. Может, Романенко? Неужели опять что-то случилось? Кроме Всеволода Борисовича и двух помощников, которых он выделил, никто не знал этого телефона. А может, ошиблись номером? Дронго, с сожалением вспомнив о телефоне с автоответчиком, который остался дома, протянул руку к аппарату.
– Доброе утро, Дронго, – послышался знакомый голос, заставивший его вскочить с постели. – Вы, наверно, еще спите?
– Уже нет, – проговорил он. – Значит, вы меня нашли?
– А вы сомневались? – рассмеялись на том конце провода. – Искать людей – моя обязанность. Тем более таких специалистов, как вы, Дронго.
В трубке снова раздался смех. Да, конечно... Он все равно бы его нашел, например, узнал бы номер телефона у Романенко. Всеволод Борисович не отказал бы этому человеку, генералу Федеральной службы безопасности Леониду Потапову. Они познакомились два года назад, когда Дронго поручили расследовать убийство известного тележурналиста. Убийство популярного ведущего потрясло страну. Дронго же сумел довольно быстро вычислить заказчика убийства, но Потапов тогда приказал закрыть расследование и не сообщать никому о своих подозрениях.
Спустя несколько месяцев они встретились еще раз – тогда в глухом сибирском поселке Чогунаше произошло убийство двух сотрудников научного центра, раскрытое Дронго. В общем, генерал Потапов знал возможности человека, которому сейчас звонил. Дронго же, в свою очередь, знал: генерал, безусловно, порядочный человек, пусть и слишком высокого о себе мнения. Более того, Потапов умел сохранять хорошие отношения с вышестоящими чиновниками и при этом не терять лицо перед своими подчиненными. Будучи мастером компромиссов, он почти никогда не действовал вопреки собственной совести.
– Не сомневался в ваших способностях, Леонид Владимирович, – усмехнулся Дронго. – Позвонили из-за вчерашней встречи в ресторане?
– С вами неинтересно разговаривать, – сухо заметил Потапов. – Вы все знаете наперед. Мне нужно с вами встретиться.
– Это я уже понял. Когда?
– Сегодня. Отмените все встречи и приезжайте ко мне.
– Да! – ору я в трубку, уже зная, что позвонить может только Кочиевский.
– Вы уже в Париже? – спрашивает он меня. – В каком отеле вы остановились? Наши люди будут в городе через полчаса.
За несколько дней до начала
Москва. 9 апреля
Утром в двенадцать к нему приехала Галина Сиренко. Довольно элегантная – в темных брюках и темной водолазке. Пройдя в комнату и сухо кивнув, села на свое привычное место.
– Добрый день, – приветливо поздоровался Дронго.
– Всеволод Борисович говорил мне, что вы вернулись вчера в Москву, – сообщила Галина. – Мне кажется, что вы зря так рискуете. Вам лучше было бы не приезжать сюда. Они могут вычислить и этот адрес.
– Сегодня – нет, – возразил Дронго, – сегодня они будут ждать нашей встречи в «Царской охоте».
– Я знаю. Романенко попросил всех своих сотрудников выехать в Жуковку. Мы постараемся сделать все, чтобы не допустить никаких эксцессов с их стороны.
– Никаких эксцессов и не будет, – сообщил Дронго, – я в этом абсолютно уверен. Сегодня утром мне позвонил Давид Самуилович Бергман. Он гарантировал безопасность нашей встречи. Я давно его знаю. Это не тот человек, который может подставить. Уверен, что и Кочиевский, и те люди, которые стоят за ним, доверяют ему полностью. Поэтому я мог бы поехать на встречу даже один.
– Всеволод Борисович не разрешит, – возразила Галина, – в самом ресторане будут сотрудники ФСБ. А мы составим внешнее кольцо оцепления.
– Хорошо, – согласился Дронго, – но до встречи у меня еще много времени. Вам удалось что-нибудь узнать о Кочиевском?
– Немного. Несмотря на все наши запросы, они, конечно, не разрешили знакомиться с его личным делом.
– Я так и думал. Они всегда были достаточно закрытой организацией.
– Как я вам докладывала, он работал в ГРУ восемнадцать лет. Его характеризуют как решительного, смелого, напористого человека. Очень энергичный. И после ухода из военной разведки пользуется у коллег большим авторитетом. Говорят, что у него очень хорошие связи.
– В прошлый раз вы говорили, что он ушел из военной разведки в девяносто втором и только в девяносто шестом стал руководителем службы безопасности «Роснефтегаза». Вам не удалось установить, где он провел четыре года – с девяносто второго по девяносто шестой?
– Удалось. В девяносто втором его видели в Приднестровье. Там он был что-то около года. Затем переехал в Москву. С девяносто третьего находился в Таджикистане. Судя по всему, там изрядно отличился. Говорят, в некоторых кишлаках «маленьким бровастым человеком» до сих пор пугают детей. Когда требовали обстоятельства, он становился жестоким до беспредела. Сжег однажды живьем двоих боевиков, не признававшихся, где находится склад оружия. Третий, оставшийся в живых, все ему рассказал и сошел с ума.
– Колоритная личность, – пробормотал Дронго.
– Мне не удалось установить, встречался ли он с Труфиловым, но то, что они могли встречаться, не вызывает сомнений. Кочиевский работал в так называемом «Аквариуме» – центральном аппарате ГРУ. Там же работал некоторое время и Труфилов. Думаю, они наверняка встречались.
– Думаю – это еще не резон, – недовольно заметил Дронго, – мне нужны были точные данные. Они встречались или нет?
– Почти наверняка встречались. Но об их совместных операциях ничего не известно. Правда, я обратила внимание на такое совпадение: после того как полковник Кочиевский стал руководителем службы безопасности концерна «Роснефтегаз», через два месяца директором компании «ЛИК» был утвержден Дмитрий Труфилов. Если это совпадение, то достаточно странное. Тем более что Силаков, который рекомендовал Труфилова, оказывается, был другом Кочиевского. Во всяком случае, Кочиевского иногда видели в компании Силакова.
– Интересно, – задумчиво произнес Дронго, – очень интересно. Судя по вашему рассказу, Кочиевский не просто мерзавец, а настоящий сукин сын.
– Я не поняла, о чем вы?
– Силаков был его знакомым, может быть, даже другом. И тем не менее, когда выяснилось, что цепочка от арестованного Ахметова может привести к Труфилову, Силакова сразу убрали. То же случилось и с Артемьевым. Его убрали немедленно, как только Кочиевский понял, что произошло и каким образом мы прослушали их разговор. Получается, что он «специализируется» на смерти своих знакомых. Есть такая поговорка: злейшие враги – это бывшие друзья. Боюсь, что дружить с Кочиевским достаточно опасно. Все, кто оказываются рядом с ним, плохо кончают.
– Да, – согласилась Галина, – именно поэтому Всеволод Борисович так беспокоится за сегодняшнюю встречу.
– Мне даже интересно будет встретиться с этим полковником, – сказал Дронго. – У вас есть еще что-нибудь?
– Есть, – кивнула она. – Романенко предупредил, что, по сведениям ФСБ, Кочиевский готовит группу профессионалов для выезда в Европу и поиска исчезнувшего Труфилова. Они хотят опередить вас.
– Это я уже знаю. Он мне вчера рассказывал. Вам удалось выяснить, кто такой неизвестный представитель «Роснефтегаза» с отчеством Иннокентьевич?
– Пока нет. Среди руководства и акционеров компании нет человека с таким отчеством.
– Жаль, – пробормотал Дронго, – я рассчитывал, что Жучкова сказала мне правду. Как вы думаете, удастся ли нам узнать через ФСБ возможные адреса знакомых Труфилова в Европе?
– Думаю, что нет. Мы пытались, но это невозможно. У Кочиевского есть свои выходы на ГРУ, мы таких выходов не имеем. Он может узнать адреса всех друзей и знакомых Труфилова, с которыми тот встречался в Европе. Но в ФСБ нет никаких данных о Труфилове и его возможных связях. Мы даже сделали запрос в Службу внешней разведки. Там тоже ничего.
– Ясно, – кивнул Дронго, – значит, придется идти по следам группы, которую Кочиевский отправит в Европу. Интересный он тип. Другой бы сидел спокойно и ждал, пока я найду Труфилова, а этот не желает ждать, хочет все решить сам. Ладно. Вечером я еду в «Царскую охоту».
– Я буду на месте, – поднялась Галина. Пройдя к двери, она замерла и, оглянувшись, спросила: – Как прошла ваша поездка?
– Неплохо...
Она явно хотела задать еще один вопрос. Хотела. Но вместо этого отвернулась, прошла в коридор и вышла из квартиры, хлопнув дверью чуть сильнее обычного.
Через час за ним приехали сотрудники ФСБ, чтобы проинструктировать его, как себя вести. Еще через час они отправились в Жуковку. Рядом с рестораном они будут ждать до шести часов вечера, когда появится Кочиевский. Начиная с четырех в ресторан начали прибывать посетители. Некоторые даже здоровались друг с другом. В большом зале сидели несколько сотрудников ФСБ и бывших сотрудников ГРУ. Без пяти шесть у ресторана появились три автомобиля. Полковник Кочиевский приехал в сопровождении всей своей охраны. Похоже, опасался ареста непосредственно в ресторане. Прямо из зала он поднялся наверх, в небольшую комнату, предназначенную для встречи.
Через десять минут к ресторану подъехал Дронго. В машине, кроме него, за рулем сидел офицер ФСБ. Выйдя из машины, Дронго огляделся, понимая, как много глаз следит за ним в это мгновение, – и вошел в ресторан. Его сразу проводили наверх; поднявшись по лестнице, он оказался лицом к лицу с Кочиевским. Кроме самого полковника, в комнате находились двое его охранников. Полковник был гораздо меньше ростом, чем Дронго, и это неприятно поразило Кочиевского. Как и все коротышки, он подсознательно не любил высоких людей.
Кивнув в знак приветствия и не протягивая руки, Кочиевский пригласил Дронго сесть. Когда они уселись друг против друга, полковник спросил:
– Что вы будете есть?
– Я не ем с незнакомыми людьми, – серьезно ответил Дронго, – скажите, чтобы нам принесли минеральной воды.
– Минеральной воды, – приказал Кочиевский застывшему в ожидании приказа официанту.
– У вас есть оружие? – спросил один из охранников Кочиевского.
– Вы боитесь, что я могу убить вашего патрона? – улыбнулся Дронго.
– Уходите, – нахмурился полковник.
– Мы его не проверили... – оправдывался один из охранников.
– Убирайтесь! – рявкнул Кочиевский.
Оба охранника вышли из комнаты. Испуганный официант принес две бутылки минеральной воды, поставил стаканы и мгновенно исчез, споткнувшись на лестнице, по которой он буквально взлетел.
– Вы, кажется, нервничаете, – добродушно заметил Дронго. – Если вы боитесь, меня могут обыскать. Я приехал без оружия.
– Не боюсь, – криво усмехнулся полковник, – я знаю, что вы не любите ходить с оружием. И уж наверняка не станете в меня стрелять.
– Спасибо. Но боюсь, что не смогу вернуть вам подобный комплимент. По моим данным, вы практикуете отстрел своих бывших друзей и знакомых. У вас, судя по всему, такое хобби.
Кочиевский сжал кулаки, отрывисто рассмеялся.
– Неплохо, – сказал он, – вы специально меня провоцируете, хотите вывести из состояния равновесия. Очень неплохо. Но это старый трюк. Давайте поговорим спокойно, без срывов, – предложил он, – в конце концов, Давид Самуилович гарантировал нам конфиденциальность и безопасность нашей встречи.
– И я должен был поверить, что вы приедете на встречу без своих людей? – усмехнулся Дронго.
– Конечно, нет. Как и вы. Ваши люди наверняка сидят где-нибудь в ресторане. Или вокруг него.
– Не будем спорить, – согласился Дронго, – зачем вы хотели меня видеть?
– Чтобы поговорить. Я много о вас слышал. Очень много. Говорят, что вы не просто аналитик, не просто человек, умеющий разгадывать любые комбинации. Многие профессионалы считают вас супераналитиком, человеком с компьютерными мозгами. Говорят, что вы можете найти любого преступника, раскрыть любое дело. Удивляюсь, что вас еще не пригласили работать Генеральным прокурором страны.
– Я не веду государственных расследований, – сухо ответил Дронго, – и я не состою на службе ни в одной государственной организации. Я действительно иногда провожу частные расследования по просьбам моих друзей. И только...
– Я все знаю, – усмехнулся Кочиевский, – я даже знаю больше, чем вы думаете. Многие ваши операции стали достаточно широко известны в наших кругах. Должен признаться, что профессионалы вас очень ценят.
– Зачем вы говорите мне столько комплиментов? Переходите к основной теме нашего разговора.
– Это и есть основная тема. Жаль будет, если такой «суперкомпьютер» разлетится вдребезги.
– Вы мне угрожаете? – спросил Дронго.
– Если хотите – да. Но у меня есть конкретное предложение. Вы отказываетесь от розысков известного вам человека и вместо этого получаете достаточно приличное вознаграждение, компенсирующее уже проведенные вами поиски.
– То есть вы хотите меня купить?
– А вы хотите сказать, что не продаетесь? Послушайте, Дронго, в нашем мире все и всегда продается. И ваши услуги тоже продаются. Вы ведь получаете гонорары за свои расследования. Вот теперь и я предлагаю вам неплохой гонорар. Весьма неплохой, смею вас заверить.
– На что вы рассчитываете, полковник? Вы ведь наверняка изучали не только мои дела. Перед тем как встретиться со мной, вы побеседовали с психологами, которые твердо заверили вас в невозможности меня купить. И не только потому, что я такой честный или богатый. Просто я никогда не играю на стороне мерзавцев. Это, если хотите, мое кредо.
– Вы наивный романтик, Дронго, – ухмыльнулся Кочиевский, – такие иногда встречаются в нашей жизни. Я думал, что это порождение писательской фантазии, но вижу, что подобные персонажи встречаются и в реальной жизни. Только ваш героизм абсолютно никому не нужен. Это я и хочу вам объяснить.
– Вы полагаете, что меня легко переубедить?
– Нет. Убедить. Вы же аналитик. Вы верите только фактам. Поэтому я буду говорить исключительно фактами.
Кочиевский помолчал, как бы собираясь с мыслями.
– Во-первых, – начал он, – вы действительно исключительно сильный аналитик. За несколько дней вам удалось сделать то, что другим не удалось бы и за целый год. Вы специально провели беседу с Давидом Самуиловичем, чтобы подставиться под наше наблюдение. Мы клюнули на ваш крючок. Должен сказать, что вы все продумали безупречно, никто не предвидел подобного хода. Затем вы с безупречной точностью вычислили, кто следит за вами, и вышли на Артемьева. Я верно излагаю?
– Мне интересно вас слушать, полковник, – признался Дронго, – поэтому не стану вас перебивать, подтверждать или опровергать ваши слова. Пусть каждый остается при своем мнении.
– Хорошо. Сцену с нападением на Артемьева вы разыграли просто красиво. Надо же так рассчитать психологию бывшего офицера милиции. Учли все до мельчайших деталей. Я готов признать это одной из лучших операций, которые мне приходилось видеть в моей жизни. Вы задействовали весь арсенал – умение просчитывать варианты, подробный анализ возможного развития ситуации, психологию самого Филиппа Артемьева, его сотрудников, других людей, принимавших участие в этой операции.
Совершая нападение на Артемьева, вы заранее знали, что он вам ничего не скажет. Более того, вы предвидели, что долго не сможете продержаться в его машине. Охранники открыли стрельбу, и вы благополучно уехали. Несчастный Артемьев бросился звонить мне. Вы знали и это – просчитав его реакцию. А ваш человек, который подключился к телефону Филиппа, сумел довольно быстро определить, кому звонил Артемьев.
Кочиевский вздохнул, взял бутылку минеральной воды, налил себе в стакан, с удовольствием выпил. Затем продолжил:
– Ваш человек прослушивал телефон Филиппа Григорьевича и в нашем офисе. Но здесь получилась накладка. Это уже была не ваша вина. Мы установили в своем офисе самое современное оборудование, исключающее всякую возможность прослушивания наших сотрудников или считывания информации с наших компьютеров. Вы об этом знать не могли. Но ваш человек, который подключился к телефону Артемьева, должен был все проверить. Увы, вы не оставили ему времени, рассчитав все по секундам. В результате мы довольно быстро установили, что мобильный телефон Артемьева прослушивается. И сделали соответствующие выводы.
– Решили его ликвидировать, – вставил Дронго.
– Я этого не говорил, – криво ухмыльнулся Кочиевский, – но если вы изволите так думать – пожалуйста. Во всяком случае, Артемьев не имел права так глупо подставляться. Он не был дилетантом. Хотя признаюсь, в поединке с таким профессионалом, как вы, он выглядел довольно бледно. Просто разные весовые категории.
– Вы его убили, – повторил Дронго.
– Он сам себя убил, – возразил Кочиевский. – Нам удалось выяснить, что аппаратура, которая была задействована при прослушивании телефона Артемьева, работала в стационарном режиме, – таким образом вышли на Лукина. Кажется, он работает в техническом отделе? Специалист из группы Романенко. Мы могли бы легко устранить и его, но я решил сделать подарок, подарить парня вам. Да и нам ни к чему лишние сложности.
Он говорил так, словно жизнь Захара – пустячок, детская игрушка. Дронго подумал, что полковник не играет в злодея. Для него действительно жизнь человеческая ничего не стоила. Кочиевский налил себе еще стакан минеральной воды и залпом выпил его.
– А теперь я перейду к главному, – сказал он. – Вы считаете, что, сотрудничая с Романенко, вы боретесь за правое дело. Я даже могу сказать вам, что именно говорил вам Всеволод Борисович, вводя в курс столь сложного и важного дела. Но, поймите меня, вы романтик умный, а он глупый романтик. И судьба так распорядилась, что вы должны были встретиться. Романенко искренне убежден, что, найдя Труфилова, он выполнит свой прокурорский долг. На самом же деле это далеко не так.
Полковник улыбнулся. Дронго смотрел на него, ожидая продолжения разговора.
– Романенко используют в этой игре, – пояснил, кривя рот в улыбке, Кочиевский, – используют точно так же, как и вас. Это иллюзия, что вы сражаетесь за правое дело. В этом деле вообще нет ангелов. Битва идет не между Богом и Антихристом, а между двумя Антихристами. Никто даже не заметил, что Бог давно исчез. Остались только Антихристы.
– Теперь вы решили богохульничать, – заметил Дронго, – не боитесь, что Бог вас накажет?
– Я атеист. Убежденный материалист. В моем возрасте трудно менять взгляды. Что же касается Бога, то я его не боюсь даже теоретически. Я внимательно читал Библию, христианское учение об Апокалипсисе. Рано или поздно Христос все равно проиграет сражение Антихристу – так сказано в Библии. Так к чему трепыхаться, если христианство признает неизбежность конечной победы зла. Может, нас и создали по бесовскому образу и подобию, чтобы мы показали всем живым существам, населяющим Вселенную, как не надо жить. И вся наша кровавая история – это, возможно, история о том, каким не надо быть Человеку, разумному существу. Вы об этом не думали, Дронго? Если мы некое учебное пособие в руках высших сил, созданное лишь для эксперимента, – закончил Кочиевский, – то наша участь предрешена, торжество Антихриста неизбежно.
– И вы можете назвать фамилию вашего Антихриста? – спросил Дронго.
– Смешно, – снова криво усмехнулся Кочиевский, – очень смешно. Ценю ваши остроумные замечания. Но дело не в конкретных фамилиях. Дело в Дмитрии Труфилове, бывшем подполковнике ГРУ, который исчез где-то в Европе и которого вы хотите найти до двенадцатого мая. Так?
– Возможно. Зачем же спрашивать о том, что вы прекрасно знаете?
– Я хочу уточнить наши позиции. Если вы сумеете каким-то чудом найти Труфилова, в чем лично я, простите, сомневаюсь, то вы должны будете привезти его в Москву и заставить дать показания против Чиряева. Только в этом случае германский суд выдаст Чиряева российской прокуратуре. И только в этом случае Романенко сможет раскрутить цепочку от заместителя министра Ахметова и выше. Но у него ничего не получится. Все равно цепочка оборвется. Дело в том, что милейшего Всеволода Борисовича используют в этой игре втемную. Речь идет о двух известных в нашей стране политиках, о самых известных, если хотите. На стороне одного – банки, деньги, нефтяные компании, средства массовой информации. У другого – тоже деньги, плюс власть, все правоохранительные органы, машина государственного аппарата. Они примерно равны по мощи. Но именно в деле Ахметова им захотелось потягаться.
Труфилов всего лишь мелкая сошка, но, зацепившись за него, можно раскрутить очень многих чиновников. И от незначительной, в общем-то, фигуры Труфилова сегодня зависит, кто из наших «антихристов» победит. Ваш Романенко всего лишь подставная фигура в этой игре. Вот, собственно, и все. Не думайте, что вы играете на стороне добра. Это ерунда. Существует только выбор из двух зол. Но лично у вас может и не быть никакого выбора. Мы даем вам очень большую сумму денег и предлагаем выйти из игры. Скажем, уехать куда-нибудь на Гавайи до двенадцатого мая. Мы оплатим все ваши расходы. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – вздохнул Дронго, – Всеволод Борисович искренне считает, что служит закону. Он может огорчиться, если узнает о моем предательстве.
– О чем вы? – не понял Кочиевский.
– Может быть, вы и правы, и действительно существует выбор лишь между двух зол. Но я не меняю сторону, за которую играю. И не потому, что одна сторона мне нравится больше, чем другая. Вы сами сказали, что мы с Романенко два романтика. Значит, нас уже двое. А это коллектив. Если к нам присоединится третий, то потом, возможно, появятся четвертый и пятый, и так далее. Кто-то должен оставаться в мире честным и порядочным человеком. Вам это, Кочиевский, трудно понять. Но существуют, кроме материальных, такие ценности, как совесть, честь, вера...
– Я думал, вы серьезный человек, – нахмурился полковник, – а вы, оказывается, демагог.
– Это не демагогия. Это закон равновесия. Злу противостоит добро. Может, поэтому в несовершенный мир людей пришел Христос. И всегда должна оставаться надежда, что силы добра победят мрак и хаос зла.
– Так, – мрачно подвел итог Кочиевский, – теперь я знаю вашу точку зрения. Но вы не узнали мою. Вы даже не представляете, сколько мы вам готовы предложить. Вы можете стать очень обеспеченным человеком. Это же глупо, Дронго. Да при вашей опасной профессии вы в любой момент можете стать инвалидом.
– Значит, буду лечиться в государственной больничке, – упрямо сцепил зубы Дронго, – но все-таки попытаюсь с вами побороться.
– Вы будете бороться не со мной, – поднял кверху палец полковник, – против вас выступят такие силы, такие... одним словом – они вас раздавят. Раздавят, несмотря на все ваши способности, хитрость и ловкость. Нельзя в одиночку противостоять такой армаде.
– Если вы захотели меня купить, значит, вы меня опасаетесь. А это уже свидетельство вашей неуверенности, Кочиевский. Или я не прав?
– До свидания, – полковник вскочил со своего места. – Вы еще пожалеете о своем решении, – прохрипел он, – но у вас не будет ни одного шанса. Вы слышите, ни единого.
Дронго качнулся на стуле и медленно поднялся во весь свой большой рост. Полковник был ему до плеча. Кочиевский нервно закусил губу.
– Полковник, – проговорил с высоты своего роста Дронго, – игра только началась. Я играю своими фигурами, за вас делают ходы другие люди. Учтите, что в ответственный момент они могут подменить фигуру.
Кочиевский повернулся, ругнулся сквозь зубы и направился к выходу. Не проронив больше ни слова, он спустился по лестнице в общий зал, кивая на ходу своим охранникам. Через несколько минут от ресторана отъехали три автомобиля. Уже в салоне своего «Мерседеса» полковник Кочиевский спросил у сидевшего впереди начальника охраны:
– Вы все проверили?
– Так точно, – повернулся тот к шефу, – он действительно болен. Последняя стадия. Рак легких. Врачи уверяют, что он не протянет больше нескольких месяцев.
– Пусть протянет один месяц, – зло бросил Кочиевский, – завтра десятое апреля. Привезите ко мне Вейдеманиса. Я объясню ему ситуацию. Если он хочет помочь своей семье, он наверняка согласится. И возьми ему билет на двенадцатое апреля в Амстердам. Подготовьте личные дела всех пятерых.
– Вы скажете ему адреса? – удивился начальник охраны.
– Конечно, нет. Адреса он будет получать после прибытия в конкретный город. Отправишь с ним наших лучших людей.
– Двоих?
– Нет, – подумав, ответил Кочиевский, – двое не справятся. Пусть он думает, что их двое. Отправишь еще одного. Я тебе сам выберу, кого именно. У нас ведь Витя, кажется, засиделся? Надеюсь, они сумеют опередить этого хваленого Дронго.
– Может, нам его убрать прямо сейчас? – предложил начальник охраны.
– Здесь через пять минут будут машины ФСБ. Мы не успеем даже отъехать от ресторана, – зло бросил Кочиевский, – это же правительственная трасса. Я уж не говорю о его людях, которые наверняка есть в ресторане. Ничего, у нас еще будет возможность его устранить.
Он помолчал.
– А потом, мне даже интересно – неужели он в одиночку может нам противостоять? Нужно дать парню шанс...
Париж. 14 апреля
Кочиевский сказал мне, что они будут в городе только через полчаса. Значит, вся компания приезжает из Антверпена ночным поездом. От Северного вокзала, куда прибывает поезд, до моей гостиницы минут двадцать пять, тридцать. У меня в запасе ровно час. Только один час. Я быстро оделся, помня, что Кочиевский мог и соврать. Возможно, они уже в городе и нагрянут в отель через несколько минут. Хотя в любом случае им неизвестно, где именно я остановился. Им потребуется минут пятнадцать, чтобы из центра города добраться до меня. Значит, мне надо уходить из отеля немедленно. Потом скажу, что вышел подышать свежим воздухом.
По данным Кочиевского, в Париже жили два человека, с которыми мог контактировать Дмитрий Труфилов, – это Сибилла Дюверже и Эжен Бланшо. Первая встречалась с Труфиловым во время его работы в Польше. Мать ее – полька из Кракова, во время войны угнанная во Францию, где она познакомилась со своим будущим мужем – французом. Эжен Бланшо был сотрудником военной миссии Франции, он работал с Труфиловым пятнадцать лет назад. В отличие от Кребберса Бланшо не был русским агентом, но отношения его с Труфиловым являлись достаточно близкими, и в ГРУ считали, что в случае необходимости тот мог обратиться к Эжену Бланшо за помощью.
Я знал, что подобные оперативки готовили на многих разведчиков. Дело в том, что в разведывательных учреждениях всех стран мира существуют свои внутренние контрразведки. В КГБ эта структура называлась управлением внешней контрразведки Первого Главного управления КГБ СССР. В свое время его возглавлял молодой генерал Калугин. Я знал его лично. Тогда он мне казался умным и честным человеком, но в девяностые годы он фактически отрекся от всей своей прежней жизни, перекрасился в «демократа» и даже стал делиться своими секретами с американцами. Кажется, он переехал жить в Америку, а в ЦРУ вряд ли забыли, какую именно должность он занимал. Хотя с какой стати я ругаю этого человека, если сам стал мерзавцем, готовым на все ради денег.
Управления или отделы внешней контрразведки – это самые секретные структуры разведок, своего рода внутренняя полиция для надзора за разведчиками. Именно они готовят особые папки на каждого разведчика, выполняющего ту или иную миссию за рубежом. Все контакты разведчика, все его связи заносятся в особую папку – своего рода внутренний документ о связях разведчика. Его готовят в ПГУ три управления – само управление внешней разведки, управление оперативного планирования и анализа, а также управление разведывательной информации.
В случае, если разведчик попадает под подозрение или пытается скрыться, эта папка и извлекается на свет божий. Конечно, доступ к ней имеют только руководители управления внешней контрразведки в СВР или аналогичного подразделения в ГРУ. И поэтому я очень удивился, когда Кочиевский назвал мне пять фамилий и позволил ознакомиться с биографией каждого из «связных» Труфилова. Это значило одно – полковник Кочиевский до сих пор имеет очень хорошие связи в своем бывшем ведомстве.
Об Эжене Бланшо я пока забываю. Занимаюсь исключительно Сибиллой Дюверже. Я надеваю свой плащ и выхожу из отеля. Надеюсь, мои «наблюдатели» еще не успели добраться сюда. Останавливаю такси и еду к вокзалу Монпарнас. Там легко можно затеряться, есть выходы с нескольких сторон. На вокзале я покупаю телефонную карточку. Кажется, за мной никто не следит. Можно позвонить в справочную и узнать адрес Сибиллы Дюверже. На авеню генерала Леклерка, как выясняется, живет только одна Сибилла Дюверже. Да здравствует европейский порядок! Мне кажется, что я уже близок к цели. С одной стороны, я, конечно, делаю все, чтобы возненавидеть Дмитрия Труфилова, из-за которого погибло уже столько людей – убитый в самолете неизвестный, застреленный у меня на глазах Кребберс, двое убитых в Схетоне, погибший во время взрыва Игорь Ржевкин. С другой стороны, все, кроме Кребберса, которого я не знал, были далеко не ангелами. Жуликоватый Ржевкин и трое бандитов не могли вызвать у меня чувства жалости.
Но я твердо знаю, что это не последние жертвы. Даже найдя Труфилова, убийцы не остановятся. Они убьют всех, кто имел хоть какое-то отношение к исчезнувшему офицеру ГРУ. Они уберут и Сибиллу Дюверже, и неизвестного мне Эжена Бланшо. Убьют заодно и меня, я им не нужен в Москве. Я звоню каждое утро и проверяю – деньги уже три дня исправно поступают в немецкий банк. Каждый день по тысяче долларов. Счет открыт на имя моей девочки. На имя Илзе Вейдеманис. Только она может получить деньги. Или ее доверитель, которым я оформил свою мать.
Пятьдесят тысяч долларов, которые мне дал Кочиевский, я потратил в первый же день. Я не имел права рисковать, так как не надеялся на свое благополучное возвращение. Значит, обязан был хоть как-то гарантировать жизнь своим близким. Я купил за сорок две тысячи квартиру – двухкомнатную квартиру в центре, рядом с метро. После августовского кризиса цены упали, и квартиру, которая раньше стоила восемьдесят тысяч, я приобрел за сорок две. Куда можно еще вложить деньги за один день? Покупать ценности глупо. В случае нужды они не продадут их даже за половину цены, да и грабители могут похитить и ценности, и деньги. Оставалось вложить деньги в недвижимость. Сорок две тысячи ушли за квартиру и еще четыре тысячи – агенту по недвижимости, чтобы все оформил за один день.
А вечером следующего дня у меня состоялся самый трудный разговор с матерью.
Еще осенью, когда я начал кашлять, она впервые как-то изучающе посмотрела на меня и спросила:
– Ты давно был у врача? Он поставил какой-то диагноз?
На что я ответил:
– Надо сходить на рентген.
– Ты же был на рентгене месяц назад. Разве не вредно так часто облучаться?
– Кажется, ты путаешь, – сказал я, пряча глаза, – это было гораздо раньше.
– Может быть, – сказала моя мудрая мать, – может быть, я действительно путаю.
Больше на эту тему мы не говорили. Еще через месяц, когда я начал кашлять уже очень сильно, мать вышла из спальни, где они спали вместе с девочкой – в нашей маленькой квартирке я спал в столовой, на диване, – и сказала мне, садясь рядом:
– Эдгар, давай наконец поговорим откровенно.
– Да, конечно. – Я решил, что она начнет расспрашивать меня о лекарствах, которые я прячу в стенном шкафу у дверей.
– Как у тебя дела? – начала мама.
– Все нормально. Ты ведь знаешь, сейчас всем трудно. Но мне твердо обещали найти неплохую работу.
– Да я не о работе. Как ты себя чувствуешь? – спросила она напрямик, и я напрягся, ожидая следующего вопроса.
– Врачи говорят, что у меня хронический бронхит. – Я старался говорить так, чтобы она поверила. Она всегда легко распознавала, когда я вру. Я умолк, и она молчала. Долго молчала. А потом вздохнула и неожиданно сказала:
– Меня беспокоит Илзе.
– Что? – Я поднял голову. – Что ты сказала?
– Меня беспокоит Илзе, – повторила мама.
Только этого не хватало. Я поднялся и сел рядом с ней.
– Что случилось?
– Она ведь уже не ребенок, – сказала мама, – ей уже четырнадцать. Кажется, у нее появился друг.
– Господи, – сказал я улыбаясь, – только этого не хватало.
– Перестань улыбаться, – покачала головой мать, – я говорю серьезно, Эдгар.
– Я понимаю. Но, видишь ли, я считаю, что не стоит вмешиваться в дела детей. Тем более таких уже взрослых, как наша Илзе. А что, ты полагаешь, я должен сделать? Поговорить с ней? Или с ним? Ты можешь представить меня в роли отца-ментора?
– Я не об этом. У Илзе появился друг, – продолжала моя мать, – а она не хочет с ним встречаться.
– Значит, он не настоящий друг, – пожал я плечами, собираясь ложиться спать.
– Она все время думает о тебе, – вдруг сказала мать, – она нашла твои лекарства в стенном шкафу. Ее парень – студент медицинского института. Ему девятнадцать, а ей четырнадцать. И он рассказал ей, для чего нужны эти лекарства. От какой болезни они помогают. Ты меня понимаешь? Теперь она не хочет с ним встречаться. Все время плачет.
Черт возьми! Только этого не хватало. Я ошеломленно посмотрел на мать. Она не сказала мне ни слова про мою болезнь. Она вообще меня ни о чем не спрашивала. Она говорила только про Илзе, но сумела сказать все, что нужно. Я понял, что она давно все знала. Знала и молчала. Как это было похоже на мою мать. Она молча страдала, не решаясь заговорить со мной на эту тему.
– Что мне теперь делать? – спросил я, глядя матери в глаза.
– Поговори с Илзе. Объясни, что ты принимаешь лекарство для профилактики. И скажи, чтобы она не злилась на своего парня.
– Да, конечно, – машинально сказал я, соглашаясь. Наверное, моя выдержка – от матери. И мое хладнокровие – тоже от нее.
Она встала, собираясь уйти в спальню, не говоря больше ни слова. Кремень – не женщина.
– Мама, – окликнул я ее.
– Да, – обернулась она ко мне. В темноте мне трудно было рассмотреть выражение ее лица.
– У меня на самом деле нет ничего серьезного.
– Слава богу. – Она снова направилась в спальню.
– Мама, – позвал я снова.
– Я здесь, – произнесла она так, как говорила в детстве, когда мне снились страшные сны и она успокаивала меня, укладывая рядом с собой в постель.
– Все будет хорошо, – сказал я ей. Но мои слова, наверное, звучали не очень убедительно.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Нет. – Мне не хотелось так отвечать ей, но мне действительно уже ничем нельзя помочь.
Почти сразу же после этого разговора меня позвали к полковнику Кочиевскому. Десятого апреля я поговорил с ним, а потом весь день знакомился с личными делами «связных» Труфилова. Затем я получил деньги и позвонил агенту по недвижимости. Следующий день заняли хлопоты по оформлению квартиры. Я взял такси, заехал за матерью и дочкой. А через несколько часов – переезд на новую квартиру.
Мы подъехали к многоэтажному дому. Нужно было видеть восторг Илзе. Мы прошли к подъезду. Я набрал код, открыл дверь, и мы вошли в шикарный, по нашим понятиям, подъезд. Поднялись на четвертый этаж, и я открыл дверь ключом.
– Это наша новая квартира, – сказал я торжественно и закашлялся, смазывая эффект. Мать посмотрела на меня. Она теперь часто смотрела на меня таким вот вопрошающим взглядом. Илзе первая ворвалась в квартиру и замерла на пороге. Потом подошла к окну. Отсюда открывался вид на реку. Я снова закашлялся, подходя к ней.
– Тебе нравится здесь? – спросил я ее.
– Да, – прошептала она и почему-то помрачнела. – Это наша квартира? – с сомнением спросила она.
– Я купил ее на имя твоей бабушки, – ответил я, отводя глаза.
– У тебя появились такие деньги? – Илзе была уже взрослой. Я даже не заметил, как она выросла.
– Появились. Я раньше вкладывал деньги в акции одной компании и теперь, продав их, получил неплохую сумму.
– Это действительно наша квартира? – переспросила Илзе.
– Конечно. Я могу показать документы.
– Не нужно. – Дочь снова подошла к окну, посмотрела на панораму, открывавшуюся из окна. И отвернулась.
– Так тебе нравится, дочь?
Илзе промолчала. И я отправился по делам. Вечером я сам позвал мать для последнего разговора. Возможно, вообще последнего разговора с матерью в моей жизни.
– Мы должны поговорить, – сказал я, когда мы расположились на кухне после общего ужина. Я выложил на стол оставшиеся деньги – четыре тысячи долларов.
– Откуда у тебя столько денег? – спросила мать.
– Мне заплатили, – в эту ночь мне не хотелось ей врать.
– Заплатили? Такие деньги? Квартиру ты тоже купил на эти деньги? Я не видела у тебя никаких акций.
– Да. И квартиру – тоже.
– Я могу быть уверена, что ты не сделал ничего такого, о чем мне даже страшно подумать?
– Можешь. Я не сделал ничего плохого. Я завтра улечу в Европу.
– Это срочно, – поняла мать.
– Очень. – Я не стал ей говорить, куда именно я собираюсь лететь. Ей не нужно этого знать, а мне будет спокойнее, что она ничего не знает.
– Когда ты вернешься?
– Я не знаю. – Лицо матери стало каменной маской. Она понимала гораздо больше, чем я думал. – Я действительно не знаю, – сказал я и мучительно закашлялся.
– Ты серьезно болен, – она уже не спрашивала, она утверждала.
– Да, – честно признался я, – может быть, мне удастся там показаться врачам.
– Зачем ты хочешь уехать? Это как-то связано с теми деньгами, которые ты получил?
– С ними тоже. Послушай, мама, когда мы сюда переезжали, я тебе говорил, что у нас могут быть некоторые трудности, а потом все нормализуется. Но все получилось немного по-другому. Я тебе ничего не говорил о своей болезни. Сегодня я тебе могу сказать. Я болен. Очень серьезно болен.
– Я знаю, – сказала она, глядя мне в глаза, – я уже давно все знаю. И не только от друга Илзе.
– Врачи считают, что мне уже нельзя помочь. – В эту ночь мне нужно было забыть о жалости, забыть о своих чувствах, иначе я не смог бы ей ничего рассказать.
Она молчала. Я не представляю себе, как она смогла это выдержать. Я понимал, какую боль я ей причиняю. Но я обязан был сказать все. В нашем последнем разговоре.
– Может быть, лучше отдать эти деньги на твою операцию? – спросила она.
– Нет. Во-первых, их не хватит. А во-вторых, уже поздно, – безжалостно ответил я, – ничем помочь уже невозможно. И поэтому я купил квартиру на твое имя. Можешь ее сдавать и жить на эти деньги. В немецком банке я открою счет на имя Илзе. И сообщу вам номер счета. Ты будешь ее доверителем. Я думаю, туда тоже поступят деньги. Пока не знаю, сколько. Пять тысяч. Или десять.
– Когда ты вернешься? – снова спросила она.
– Не знаю. Я могу не вернуться вообще. Обещаю тебе, что я не сделаю ничего плохого. Но боюсь, что меня могут использовать. И поэтому не могу сказать тебе ничего определенного. Поэтому я и купил для вас квартиру. Извини, что не могу больше ничего для вас сделать. Илзе уже взрослая, она сама о себе позаботится, и о тебе, если понадобится.
И тут моя мама заплакала. Беззвучно, горестно. Первый раз в жизни. Я не видел ее плачущей даже тогда, когда умер отец. Тогда она держалась, чтобы не показать нам своего горя. Сейчас она сидела передо мной и молча плакала. Будь проклята моя жизнь! Что я мог ей сказать? И что я мог сделать? Победить свою проклятую болезнь? Вернуть деньги и остаться умирать с голоду вместе с матерью и дочерью? Что я должен был делать?
Нас все время учили, что социализм лучше капитализма. Но это были одни слова. Дешевая пропаганда. И как мы смеялись над собственными идеологическими лозунгами. Как мы над ними издевались. Мы выезжали на Запад и видели, что там люди живут гораздо лучше. Там было изобилие в магазинах, там ходили счастливые, улыбающиеся люди, там было все, а у нас – масло и водка по талонам и в парткомах – кретины и карьеристы.
Нам тогда казалось, что стоит убрать эту дурацкую систему, унижающую человека, и мы заживем прекрасно. Откуда нам было знать, что власть грязных денег ничуть не лучше власти любого государства. Но при социализме я мог все же надеяться, что после моей смерти мать и дочь будут получать приличную пенсию, а дочь закончит школу и поступит в институт. Конечно, им пришлось бы нелегко, но они бы жили. Сносно жили. А сейчас? Не будь этих чертовых денег, их бы ждало нищенское существование на пенсию моей матери.
Да, «постсоветский» капитализм не принес нам никакого облегчения. Кто-то сказал великую фразу: «Все, что нам говорили про социализм, было ложью, все, что нам говорили про капитализм, оказалось правдой».
С другой стороны, никто не виноват, что все так случилось в нашей семье. Моя болезнь, моя неудачная судьба, исковерканная личная жизнь. По большому счету, мне в конце жизни даже повезло. Удалось найти полковника Кочиевского, моего «благодетеля», давшего неожиданный шанс решить как-то наши проблемы. Я смотрел, как плачет моя мать, и молчал. Мы оба боялись разбудить Илзе.
– Ты можешь продать обе квартиры и вернуться в Ригу, к сестре, – предложил я матери, – только не доверяй маклерам. Лучше переведи деньги через солидную фирму или банк. Они помогут тебе купить домик в Риге. Этих денег хватит на неплохой дом.
Она вытерла слезы. Посмотрела мне в глаза.
– Когда ты родился, Эдгар, – сказала она, – я чуть не умерла. Сегодня я первый раз в жизни пожалела, что тогда осталась жива.
– Не говори так, мама.
– Я очень переживала тогда из-за твоего отца. От него не было никаких вестей. Может, это сказалось на твоей нервной системе?
– Нет, – улыбнулся я, – врачи считают, что я много курил. Это наказание за мое легкомыслие и несдержанность.
– Ты очень похож на отца, – вздохнула мать. – Мне казалось, что ты будешь его продолжением. Я так хотела, чтобы у тебя тоже был сын. Но Илзе похожа на вас обоих.
– Ты ей ничего не говори, – попросил я мать, – может, еще все кончится хорошо и я вернусь.
Она всегда чувствовала малейшую фальшивую ноту в моих словах. И теперь она медленно покачала головой:
– Ты говоришь мне неправду.
Я наклоняю голову, беру ее руки в свои и замечаю, как сам начинаю плакать. Что мне ей сказать? Как мне ее утешить?
– Прости, прости меня, – шепчу я ей, словно сам виноват в своей болезни.
Она кладет мне руку на голову.
– Будь сильным, – говорит она чуть дрогнувшим голосом, – я знаю, как это страшно. Твой отец умер от похожей болезни. Будь сильным, Эдгар. Он держался до самого конца. Только об одном тебя прошу: постарайся вернуться. Я хочу еще раз увидеть тебя. Ты мне обещаешь?
– Да, – шептал я, уткнувшись в ее ладони и сам не веря в свои слова, – да, да...
Вот уже четыре дня я вспоминаю наш разговор. Деньги исправно поступают на счет, а я все не решаюсь еще раз позвонить домой. Поймав такси, которое везет меня на авеню генерала Леклерка, в южную часть города, я прошу остановиться у телефонной будки. Достаю карточку и быстро набираю номер телефона. Со своего телефонного аппарата спутниковой связи я не хочу звонить. Если Хашимову удалось подсоединиться к моему мобильному телефону, то вполне вероятно, что Кочиевский может прослушивать и мой телефон спутниковой связи. Лучше позвонить с обычного автомата.
Наш домашний телефон не отвечает. Странно, сейчас в Москве уже вечер. Куда они могли пойти? Отправились в гости к знакомой мамы? Позвоню попозже. Я снова сажусь в такси, и мы едем к нужному мне дому. Здесь установлены диктофоны. Я нажимаю на кнопку под табличкой с фамилией «Дюверже» и долго жду. Но в ответ – молчание. Я снова нажимаю кнопку. Кажется, в доме никого нет. Очень плохо.
Большой семиэтажный дом с мансардами. Куда могла уйти мадемуазель Дюверже? Хотя по парижским меркам сейчас совсем не поздно. Она может явиться домой и за полночь. Я нажимаю кнопку еще раз. Снова молчание. Не получилось! От досады хочется кусать губы. Я еще не знаю, что, когда приеду сюда еще раз, все будет еще хуже для меня. Перед глазами всплыла сцена, увиденная по телевизору. Мои спутники не только пристрелили посланцев Хашимова – «они их еще и пытали, перед тем как убить», сказал диктор. Интересно, что они хотели узнать у несчастных?
Погуляв полчаса, я возвращаюсь к дому. Опять никого. Глупо и обидно. У меня в запасе была всего одна ночь. Я все еще надеялся, что смогу уговорить Труфилова уехать куда-нибудь и потянуть несколько дней, увеличивая свой счет в банке. Мне все еще казалось, что можно оставаться порядочным человеком, начав игру на стороне отъявленных негодяев.
Похоже, что сегодня мне уже не дождаться мадемуазель Дюверже. Я снова иду к телефону-автомату и звоню домой. И сразу слышу тревожный голос матери.
– Алло, – кричит она, – алло, я вас слушаю. Кто это говорит?
Она никогда раньше не кричала. Мне сразу не понравился этот крик, в нем слышалось предчувствие большой беды.
– Это я, мама, что случилось?
– Илзе пропала, – сообщает мне мама убитым голосом, – она не вернулась из школы. Я весь день бегала по городу, искала ее. Только сейчас вернулась, и мне позвонили. Они сказали, что девочка у них. Сказали, чтобы я не беспокоилась. И еще у меня была какая-то женщина от них.
– Кто позвонил? – У меня от волнения задрожали руки. Даже если бы в меня сейчас выстрелил убийца, я бы оставался спокойнее. Если это дело рук Кочиевского, я прямо сейчас возьму билет обратно в Москву и найду этого мерзавца, чтобы убить его. – Какая женщина? – заорал я.
– Они просили передать, что будут ждать твоего звонка, – сообщает мне мама, – я записала их телефон. Они будут ждать твоего звонка. Ты меня слышишь, Эдгар?
– Конечно, слышу. Ты не волнуйся, мама. Ты только не волнуйся. Дай мне номер телефона, – говорю я, чувствуя, как начинаю дрожать от ненависти. Кто бы это ни сделал – он покойник. Но почему Кочиевский пошел на такую авантюру? Зачем ему моя дочь? Ведь я исправно выполнял все его приказы.
Мама диктует мне номер телефона в Москве. Я запоминаю номер и еще раз говорю:
– Ты только не волнуйся. И не нужно никуда звонить. Ты меня понимаешь. Не нужно сообщать в милицию. Мы сами во всем разберемся. Ты меня поняла?
– Да, да. Я очень боюсь, Эдгар. Она уже взрослая девочка, они могут ее обидеть.
– Не обидят. Закрой двери и никому не открывай. Я тебе попозже перезвоню. Какая женщина к тебе приходила?
– Я не знаю. Она расспрашивала про Илзе. Может, она из милиции. Она, кажется, что-то знает.
– Ничего не бойся! – кричу я ей. – Главное – ничего не бойся.
Я быстро набираю московский номер, который дала мама. Кто мог сыграть со мной такую шутку? Кому понадобилась моя дочь? Наконец я слышу знакомый голос, от которого судорога сводит мое тело.
– Здравствуйте, Вейдеманис. Я очень рад, что вы позвонили. Мы уже думали, что вы пропали. После того как вы так здорово подставили наших людей, мы очень на вас обиделись. Мы даже не думали, что вы способны на такую подлость.
Это Самар Хашимов. Значит, он остался жив. Значит, сам не поехал в Схетон и там убили его боевиков. Более того, он вычислил, что это с моей помощью были подставлены его люди. Вычислил и сделал единственно верный ход. Похитил мою дочь, чтобы заставить меня снова позвонить ему.
– Что вы хотите? – спрашиваю я с дрожью в голосе.
– Вы прекрасно знаете, кто нас интересует, – говорит он. – И я знаю, что вы в Париже. Я сейчас нахожусь в машине, еду из Амстердама в Париж. Боюсь, что Амстердам стал ненадежным убежищем. Вы видели новости из Схетона? Их крутят по всем каналам. Какие-то негодяи убили двух туристов из России. И представляете, они даже пытали их перед смертью. Очевидно, хотели узнать, кто их туда послал. Ужасно, вы не находите?
Я крепко сжимаю трубку. Они нашли мое самое уязвимое место. У них в руках моя Илзе, моя девочка, из-за которой я решился отправиться в командировку.
– Где моя дочь? – спрашиваю я Хашимова.
– Она у наших людей в Москве.
– Если с ней что-то случится...
– Не нужно нам угрожать, – перебивает меня Хашимов. – В отличие от вас мы не ведем двойной игры. С головы девочки не упадет ни один волосок, пока вы будете выполнять наши указания. Вы меня понимаете, Вейдеманис?
Москва. 10 апреля
Утром десятого апреля в квартире, которую снимал Дронго, раздался телефонный звонок. Он нахмурился, посмотрел на часы. После встречи с Кочиевским Дронго назначил встречу своим помощникам во второй половине дня, решив до этого еще раз проанализировать ситуацию. И вот звонок в одиннадцать утра. Может, Романенко? Неужели опять что-то случилось? Кроме Всеволода Борисовича и двух помощников, которых он выделил, никто не знал этого телефона. А может, ошиблись номером? Дронго, с сожалением вспомнив о телефоне с автоответчиком, который остался дома, протянул руку к аппарату.
– Доброе утро, Дронго, – послышался знакомый голос, заставивший его вскочить с постели. – Вы, наверно, еще спите?
– Уже нет, – проговорил он. – Значит, вы меня нашли?
– А вы сомневались? – рассмеялись на том конце провода. – Искать людей – моя обязанность. Тем более таких специалистов, как вы, Дронго.
В трубке снова раздался смех. Да, конечно... Он все равно бы его нашел, например, узнал бы номер телефона у Романенко. Всеволод Борисович не отказал бы этому человеку, генералу Федеральной службы безопасности Леониду Потапову. Они познакомились два года назад, когда Дронго поручили расследовать убийство известного тележурналиста. Убийство популярного ведущего потрясло страну. Дронго же сумел довольно быстро вычислить заказчика убийства, но Потапов тогда приказал закрыть расследование и не сообщать никому о своих подозрениях.
Спустя несколько месяцев они встретились еще раз – тогда в глухом сибирском поселке Чогунаше произошло убийство двух сотрудников научного центра, раскрытое Дронго. В общем, генерал Потапов знал возможности человека, которому сейчас звонил. Дронго же, в свою очередь, знал: генерал, безусловно, порядочный человек, пусть и слишком высокого о себе мнения. Более того, Потапов умел сохранять хорошие отношения с вышестоящими чиновниками и при этом не терять лицо перед своими подчиненными. Будучи мастером компромиссов, он почти никогда не действовал вопреки собственной совести.
– Не сомневался в ваших способностях, Леонид Владимирович, – усмехнулся Дронго. – Позвонили из-за вчерашней встречи в ресторане?
– С вами неинтересно разговаривать, – сухо заметил Потапов. – Вы все знаете наперед. Мне нужно с вами встретиться.
– Это я уже понял. Когда?
– Сегодня. Отмените все встречи и приезжайте ко мне.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ .....
Комментариев нет :
Отправить комментарий