ДЕТЕКТИВ..
- нажимая на картинку вы перейдете
на предыдущую главу -
- 11 -
Теперь я объясню, почему был так уверен, что убийца еще не ушел. Дело в том, что я не просто тратил драгоценные секунды на осмотр тела несчастного Марселя. Я изучал характер ранений. Рваные раны – свидетельство убойной силы снайперской винтовки. И самое главное: выстрелов было не шесть, а пять. Я успел осмотреть стену. Одна пуля ударила в стену и застряла в ней. Другая же лишь чиркнула по штукатурке, так как до этого прошила навылет тело Марселя. Значит, выстрелов было не шесть, как мне показалось вначале, а пять. Что в корне меняло дело. Я даже знал, кто именно стрелял в Марселя.
Я выбегаю из дома, сжимая в руке пистолет Марселя. Пять выстрелов. Пять одиночных выстрелов страшной убойной силы. При этом дульная энергия и начальная скорость пуль настолько высоки, что обычные патроны здесь не годятся. Использовались специальные патроны фирмы «Norma». Сомнений быть не могло: стреляли из снайперской винтовки «ремингтон-700». Я знал, что это за оружие. Каждая такая винтовка делается на заказ. Дуло – из особой высококачественной стали. И по всей длине ствола – специальные вырезы, усиливающие убойную мощь оружия. Ствол, приклад, ложе – все разбирается. Такая винтовка – мечта каждого профессионала. Ее можно перевозить в разобранном виде в небольшом чемоданчике. И при этом емкость магазина – именно пять патронов. Пять пуль выпустил убийца в Марселя. Стреляя в Кребберса, он произвел меньше выстрелов. Очевидно, потому, что тот сразу упал, а убийца боялся попасть в меня. Конечно же, тот самый третий «наблюдатель», которого отправил Кочиевский. Тот самый третий, который находится в «свободном поиске». Все верно. Двое «наблюдателей» идут за мной, а третий контролирует наше продвижение. Именно он убрал Кребберса и взорвал автомобиль Ржевкина, и я знаю, кто это такой. Это «чистильщик», как говорят на Западе, или «ликвидатор», как выражаются у нас. Он следует за нашей группой и «подчищает» наши ошибки. Его, убийцу-профессионала, специально наняли для этой операции. Но, похоже, сейчас он допустил небольшую ошибку, понятную только мне.
В любом российском городе убийца выбросил бы свое оружие, чтобы не подставляться под подозрение. Но здесь – совсем другое. Здесь Европа, просвещенная и цивилизованная. Здесь работают Интерпол и всевозможные спецслужбы, здесь налажен контроль за движением каждой винтовки, каждого патрона. На Западе нельзя разбрасываться такими винтовками, как «ремингтон-700». И убийца это знает. Именно поэтому он стрелял из одной и той же винтовки и в Хайзене, и в Париже. Значит, понимает: оружие бросать нельзя. Следовательно, у него должно уйти секунд двадцать-тридцать на разбор винтовки. Да, никак не меньше, даже если все движения заучены и отработаны. Убийца знает, что в три часа ночи его никто не остановит. Пока вызовут полицию, пока они приедут, пройдет минут пять, не меньше. Но он не учел моей реакции. Он не знает, что именно я теперь становлюсь охотником. Мне надоел этот проклятый сукин сын, который маячит у меня за спиной. И появляется всякий раз для того, чтобы убить моего очередного собеседника.
Но мною движет не жажда мести за убитого Марселя. Мной руководит холодный расчет. Этот профессионал сумел нас выследить. Сумел просчитать ситуацию и убрать Марселя, когда тот угрожал мне пистолетом. Но дело не в Марселе и не во мне. У него приказ – охранять меня до того момента, пока я не выйду на Труфилова. Именно поэтому я опасаюсь его больше всего. Он знает, что я скрыл правду от Кочиевского, скрыл настоящий адрес Сибиллы Дюверже. Он знает, что я был у нее дома. А если Кочиевский меня заподозрит, то может отказаться от моих услуг. Для меня же это равносильно потере дочери.
Я не думаю, что убийца, который носит с собой «ремингтон-700», имеет при себе мобильный телефон. И не потому, что у него нет такого телефона. Наверняка есть. Но с собой на дело он его не возьмет. По телефону могут его вычислить. Настоящий профессионал возьмет только оружие и паспорт. Паспорт нужен на случай внезапного задержания. Причем паспорт у него наверняка фальшивый. Зато оружие у этого мерзавца замечательное. Конечно, если я просчитался, значит, он уже позвонил Кочиевскому. Но в любом случае я должен его остановить.
Я бегу по улице. Ни души. Лишь изредка проносятся мимо автомобили. Смотрю по сторонам. Неужели я все-таки неправильно рассчитал? Неужели упустил его?
На улице по-прежнему ни души. Я до боли закусил губу, чтобы не закашляться. Уже чувствую боль в боку. Я убираю пистолет под пиджак – вспомнил, что оставил свой плащ у Сибиллы. Дом напротив кажется глухим и мрачным. Подхожу ближе. Все закрыто. Откуда этот тип мог стрелять? Я задираю голову. Если он все же забрался в дом, то наверняка стрелял из мансарды. Значит, кто-то его туда пустил? Нет, это не вариант. Я иду дальше. Подхожу к ветхому четырехэтажному дому. Все двери заперты. Разумеется, убийца не мог постучать в дверь и объяснить хозяевам – это в три часа ночи, – что хочет зайти к ним на минутку с винтовкой в руках. Черт побери, тогда откуда же он стрелял? Обхожу вокруг дома. Пожарная лестница! Как же я сразу не догадался? Вот она, лестница. Убийца взобрался наверх и прошел по крыше. Да, по крыше. Там и отыскал место для стрельбы.
Я зябко поежился. Но не потому, что на улице было холодно... Какой же он сукин сын, этот убийца... Как ловко умеет прятаться, как тщательно продумывает все свои действия. Я снова кусаю губы, чтобы не закашляться. Нужно возвращаться к Сибилле. Получается, что он уже успел уйти. Может, у него есть помощник? Похоже, что я ошибся в расчетах.
Я уже собрался уходить – и вдруг услышал осторожные шаги. Кто-то шел по крыше. Господи, значит, он еще здесь. Причем настолько уверен в себе, что даже не торопится. Какие же нервы надо иметь... Он настоящий охотник, настоящий профессионал. Выпустил весь магазин в несчастного Марселя, без особой спешки собрал свою винтовку и теперь преспокойно спускается.
Я отхожу в кусты. Кто бы ни был убийца, он пройдет мимо меня. Уже слышу его дыхание. Он все-таки торопится, старается уйти подальше от этого дома. Вот он спускается по лестнице. У него мягкие и плавные движения. Да, такого профессионала мог найти только Кочиевский. Как тонко работал этот киллер.
Но сейчас он просчитался. И даже не подозревает, что нарвался на такого же охотника. Он настолько уверен в себе, что мне становится не по себе. Почему он так уверен, что меня не следует бояться? Полиции он, разумеется, не боится, это понятно. Полицейские не успеют приехать, даже если их вызвать сию же минуту. Но почему он уверен, что я не стану его искать? Почему полагает, что я не отреагирую на его действия?
Убийца спустился по лестнице и ступил на асфальт. В руке чемоданчик. Так я и думал – винтовка у него с собой, уже в разобранном виде. Такое оружие – слишком ценная вещь; к тому же она ему еще понадобится.
Он стоит под лестницей, озирается. Что-то знакомое в его облике... Вернее, в его движениях. Но ведь этого не может быть. Или я схожу с ума? Может, действительно ничего не понимаю? Убийца снова смотрит по сторонам. Достает из кармана мобильный телефон. Значит, я ошибся. Телефон он все-таки носит с собой. И сейчас расскажет обо всем Кочиевскому. Полковник далеко не дурак, он сразу просчитает все варианты и поймет, что я его обманул в Антверпене. Возможно, он меня простит. А может приказать убийце убрать «идеальную мишень», раз она, мишень, так глупо каждый раз подставляется.
И тогда – конец. Даже если меня не убьют из этой винтовки, жить мне незачем. Хашимов не простит мне убийство своих людей, не простит мое предательство. Он не отпустит Илзе живой, это я точно знаю. Ему не нужны лишние свидетели. Мне даже страшно подумать, что они могут с ней сделать. А я сейчас так далеко от Москвы... Я ничего не смогу поделать, если убийца сейчас позвонит Кочиевскому и все расскажет. Если позвонит – игра закончена. Кочиевский ни за что не сообщит мне парижский адрес Эжена Бланшо. Вполне вероятно, что его вилла за городом – всего лишь место отдыха. У Бланшо должен быть парижский адрес, я уверен. Но если не сообщат этот адрес, то я не смогу выйти на Труфилова. И тогда Илзе не вернется домой. Будь они все прокляты! Ради моей дочери я пойду на все. На все.
Убийца уже набирает номер. И по-прежнему держит в левой руке чемоданчик. Я достаю пистолет – и выхожу из кустов. Теперь я вижу лицо убийцы.
– Убери телефон, – говорю я ему. – Мне нужно с тобой поговорить.
– Значит, ты меня все-таки вычислил, Эдгар? – улыбается он.
Амстердам. 14 апреля
Данные на троих уехавших срочно переправили в Москву. Дронго с мрачным видом расхаживал по комнате. Он считал, что это его личная ошибка. Считал, что обязан был сразу же ехать в «Гранд– отель»... Обязан был настоять на этом. Заехав в «Барбизон-Палас», они потеряли полчаса – именно столько времени потребовалось троице, чтобы успеть скрыться.
Через час выяснилось, что эти трое брали накануне два автомобиля напрокат и выезжали куда-то за город. Перед этим один из них спрашивал у портье, где можно купить карту пригородов Амстердама.
– Когда они вернулись? – спросил Дронго.
– Примерно через два-три часа, – ответил Вестерген, было очевидно, что он очень тяжело переживает неудачу.
– Очертите круг, центр – отель, – предложил Дронго. – И проверьте все сводки за вчерашний день. Любое чрезвычайное происшествие нужно проанализировать. Возможно, оно связано с этой троицей. Нужно проверить все вчерашние сводки. Проверить в радиусе ста километров. Даже если это обычная драка.
– Понятно, – кивнул Вестерген.
Шевцов взглянул на Дронго.
– Думаете, это они?
– Пока не знаю, – в задумчивости проговорил Дронго. – Но похоже, что они. Взяли два автомобиля, хотя явно отправились по одному маршруту. Сидели в самолете порознь, но затем приехали в один отель. Слишком много совпадений. Боюсь, что мы опоздали. Они, наверное, уже уехали из Амстердама.
– Мы их найдем, – заявил Шевцов. – Обязательно найдем.
– Посмотрим, – вздохнул Дронго.
Перед ним лежали фотографии улизнувшей троицы. Эдгар Вейдеманис, Осип Харченко, Сергей Кокотин... Три фамилии. Три человека. Двоим под тридцать, одному под пятьдесят. Фотографии были нечеткие – копии карточек, вклеенных в паспорт.
– Мы сделаем запрос через Интерпол, – сказал Шевцов.
– Боюсь, бесполезно, – покачал головой Дронго. – Голландцы наверняка уже делали подобный запрос. Но меня сейчас интересует другое. Интересно, чем занимаются эти трое? Почему они прилетели в Амстердам именно на этом самолете? И как получилось, что они «случайно» оказались в одном отеле, «случайно» взяли две машины и вернулись одновременно, а потом вместе покинули отель?
– Проверим, – кивнул Шевцов. – Мы все проверим.
Раздался телефонный звонок. Захар взял трубку и протянул ее Дронго.
– Ты, как всегда, прав, – раздался в трубке усталый голос Романенко. – Ты оказался прав, заподозрив этих троих. Как ты думаешь, где раньше работал Эдгар Вейдеманис?
– Неужели в ГРУ?
– Почти угадал. В Первом Главном управлении КГБ СССР. Он подполковник, имеет награды, знает языки. Теперь ты понял, кого послал Кочиевский? Это самый настоящий «поводырь». Он приведет своих помощников прямо к Труфилову. Он его обязательно найдет. Правда, в последние годы Вейдеманис отошел от дел, но сам знаешь – профессионалы такого уровня не остаются без работы.
– Мне нужны все его данные, – сказал Дронго. – Абсолютно все, что можно раздобыть.
– Понимаю. ФСБ уже готовит для тебя материал. Слава богу, что он не из ГРУ, иначе у нас опять возникли бы проблемы. Генерал Потапов приказал Рогову заниматься только нашими вопросами.
– Очень любезно с его стороны, – пробормотал Дронго. – А остальные двое?
– Один из них работал в агентстве Артемьева. Вы четко вышли на след. Жаль, не успели задержать. Их выслал Кочиевский на поиски Труфилова.
– Кто именно работал у Артемьева?
– Кокотин. Работал два года. А Харченко указан как бизнесмен, руководитель небольшой фирмы. Мы проверили – такой фирмы не существует. Сейчас все перепроверяем. Думаю, через несколько часов получим результаты. Рогов отслеживает по материалам ФСБ все возможные связи Труфилова. Может, что-нибудь найдем.
– Спасибо. Мы ждем вашей информации, – напомнил Дронго.
Положив трубку, Дронго взглянул на Шевцова:
– Это они. Теперь нет никаких сомнений.
Шевцов вполголоса выругался. И в этот момент дверь отворилась и вошел Вестерген с листком бумаги в руке. Всегда немного флегматичный, комиссар сейчас был сильно взволнован.
– С вами не отдохнешь, – сказал Вестерген, глядя на Дронго. – Должен признать: ваши методы вызывают восхищение. Вы оказались правы. Вот сообщение из Хайзена. Вчера утром там был убит выстрелом из снайперской винтовки бывший агент советской разведки Кребберс. Он отсидел несколько лет в тюрьме и вышел на свободу. В нашей службе безопасности убеждены, что это месть русской разведки...
– Подождите, – перебил Дронго. – Возможно, это совпадение. Чей, вы сказали, он был агент?
– Ваш, – буркнул комиссар. – Кребберс был вашим агентом, а потом его арестовали. Он признался во всем и был осужден.
– Стоп, стоп. Когда это произошло?
– Десять лет назад. В восемьдесят девятом. Он служил на нашей военно-морской базе. Его приговорили к восьми годам, а через пять лет выпустили. Жил он один. Никого у него не было. Его застрелили из снайперской винтовки вчера утром. Труп нашли только вечером, да и то случайно. Приехала его сестра, на неделю раньше, чем обещала.
– На какую разведку он работал? – спросил Дронго. – На военную разведку или на КГБ?
– На вашу разведку, – проворчал комиссар.
– У нас было две разведки. Военная и разведка КГБ. Какое обвинение ему предъявили? Чьим агентом он был?
– Странно, – пробормотал комиссар. – Этого я не знал. Сейчас выясню...
Он снова вышел из комнаты. Шевцов, нахмурившись, взглянул на Дронго.
– Зачем вам это? – удивился майор. – Какая разница, на кого именно он работал?
– Очень большая. Если он работал на КГБ – значит, его убрали из-за Вейдеманиса, чьи секреты он еще мог знать. А если работал на ГРУ, значит, группа Кочиевского получила указание убирать всех, кто мог помочь найти Труфилова.
– Понятно, – буркнул Шевцов. – Как трудно с вами работать...
В этот момент пришло сообщение из Москвы. Лукин подбежал к факсу.
– Здесь данные на Эдгара Вейдеманиса, – сказал он, передавая документы Дронго. Тот принялся читать.
«Эдгар Вейдеманис, родился в сорок девятом году в деревне Старые Галки, в Сибири. Отец – профессиональный разведчик, работал за рубежом. Мать в настоящее время проживает в Москве, недавно получила российское гражданство. Был женат, разведен. Дочь живет с ним, в Москве. После девяносто первого вышел в отставку. Работал в частной фирме. Последний год не работал. Операции в Европе. Двухлетняя командировка в Африку. Хороший стрелок, имел правительственные награды, в том числе орден Красного Знамени».
– Странно, – сказал Дронго. – Странная жизнь у этого отставного подполковника. Родился в Сибири – туда была сослана его семья. Отец – профессиональный разведчик. Сын пошел по стопам отца, но вышел в отставку. Уехал с женой в Африку, прожил с ней там два года, а потом развелся. Мало того, бросил все и переехал в Москву, уже в девяносто четвертом, в самое трудное время. Дочь забрал с собой. А сейчас согласился работать на полковника Кочиевского. И еще: Труфилов и Кочиевский из ГРУ, а Вейдеманис из КГБ. Тогда почему же Кочиевский ему поверил? Почему Кочиевский поверил чужаку? А ведь они никогда с ним прежде не сталкивались. И почему Вейдеманис согласился?
– Деньги большие заплатили – вот и согласился, – с раздражением проговорил Шевцов. – У нас сейчас все покупаются. Не то что подполковника, генерала купить могут. Пообещали ему сто тысяч, так он и про КГБ, и про совесть свою забыл.
– Вы не поняли меня, майор, – сказал Дронго. – Он может забыть про свою совесть, может забыть про свою прежнюю работу. Может оказаться потенциальным предателем. Но подполковник КГБ не может так быстро превратиться в идиота.
– Что-то я не очень вас понимаю, – пожал плечами Шевцов.
– Вы прекрасно все поняли, – усмехнулся Дронго. – Его, конечно же, могли купить, и я не исключаю такой возможности. Но ему поручили найти Труфилова, и он знает, кого именно должен искать, верно? Более того, бывший разведчик должен понимать, что его едва ли оставят в живых после завершения такой операции. И вот у меня вопрос: почему он пошел на такой риск? Он ведь обязан понимать, что шансов остаться в живых у него нет. Ни единого шанса. Его не оставят в покое. Как только найдут Труфилова, уберут и его. И тем не менее он согласился. Почему? Почему он согласился на роль «идеальной мишени»? Получается, что он смертник. Или идиот. Вы можете представить, что подполковник КГБ, имеющий немало наград, стал полнейшим идиотом? Я не могу.
Воцарилась тишина. Подчиненные Шевцова молча переглянулись. Майор же в изумлении уставился на Дронго – майору нечего было возразить.
Дронго тем временем снял телефонную трубку, набрал номер.
– Здравствуйте, Всеволод Борисович, – сказал он, – у меня к вам большая просьба. Поручите Гале Сиренко узнать об Эдгаре Вейдеманисе все, что можно. Не по документам, а лично. Пусть побывает у них дома, пусть опросит соседей. У вас есть его московский адрес. И было бы очень неплохо, если бы она побеседовала с его матерью и с дочерью. Я хочу понять психологию этого странного человека. Хочу понять, почему он согласился работать на Кочиевского, хотя прекрасно понимает, что может в итоге поплатиться за это жизнью.
– Да, сделаем, – ответил Романенко. – У нас новые сведения о Труфилове. Нам удалось выяснить имя человека, с которым Труфилов контактировал уже после ухода из военной разведки. Можете записать. Это Игорь Семенович Ржевкин, живет в Антверпене. У него там своя фирма. Вы можете немедленно выехать в Антверпен? Сейчас мы передадим по факсу все данные на него.
– Выезжаем немедленно, – выдохнул Дронго. – Спасибо, Всеволод Борисович.
В комнате снова появился комиссар Вестерген. Он подошел к Дронго и сказал:
– Кребберс работал на военную разведку бывшего СССР. В нашей службе безопасности сообщили, что она раньше называлась... – Он посмотрел на листок бумаги, который держал в руке, и прочел: – Г.Р.У.
– Едем в Антверпен, – заключил Дронго. – К сожалению, я оказался прав. Они убирают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Труфилову. Надо торопиться. Господин комиссар, вы не знаете, где можно арендовать вертолет или самолет?
– Это так срочно? – спросил комиссар.
– Боюсь, что да. Если я прав, то вся эта компания выехала именно в Антверпен. И очень боюсь, что мы можем снова опоздать.
Париж. 15 апреля
Он смотрит на меня, и я гадаю: кто из нас больше удивлен? Он или я? Даже понимая, что в Кребберса и в Марселя стрелял профессионал, даже сознавая, что со мной не послали бы дилетанта, даже вычислив, кто именно мог отправиться третьим наблюдателем, – я все же не ожидал его здесь встретить. Именно он предложил мне работать на полковника Кочиевского. Именно он был терпеливым охотником в горах, где обучал молодых пограничников. И он – вместе со мной – брал все призы на соревнованиях по стрельбе. Майор-пограничник Виктор Кузьмин, мой бывший товарищ, а ныне профессиональный убийца.
– Здорово ты меня вычислил, – улыбается Виктор, улыбается так, словно мы встретились с ним в парке Горького. – Молодец. Я, признаться, даже не ожидал, что ты так быстро здесь появишься.
Он убрал телефон в карман – и это было сейчас самое главное. Чемоданчик же по-прежнему держал в левой руке.
– Зачем ты его? – спрашиваю я, все еще ошеломленный нашей встречей.
– Как это зачем? – удивляется Виктор. – Он ведь мог тебя убить. Я прекрасно видел, как он тебе угрожал. Или ты хотел, чтобы он разрядил свой пистолет в тебя? Ну, знаешь, нельзя быть таким неблагодарным. Я только что, можно сказать, спас тебе жизнь, а ты выбегаешь из кустов, наставив на меня пистолет.
– Тише, – говорю я, – нас могут услышать соседи.
– Тем более, – соглашается он, переходя на шепот. – Чего ты хотел? Чтобы он твои мозги по стене размазал? Я уже сколько дней тебя охраняю, а вместо благодарности...
– В Хайзене твоя работа была? – перебил я.
– Моя, – кивает он с улыбкой. – Нелегко было, Эдгар, попасть в него и не попасть в тебя. Но я сумел, вспомнил, как ты меня учил, и сумел.
– А в Антверпене тоже ты сработал?
– Там было просто, – улыбается он еще шире. – Там вообще проблем не было.
– Сукин ты сын, – говорю я безо всяких эмоций в голосе.
– Почему? – искренне удивляется он.
На круглом лице Виктора впервые появляется озабоченное выражение. Странно, у него самое заурядное, круглое лицо. Ломброзо, вероятно, ошибался – у Витьки обычный круглый череп.
– Господи, ты даже не понимаешь, почему ты мерзавец, – говорю я своему бывшему товарищу.
– Действительно, не понимаю, – говорит он, пристально глядя на меня. – Я убирал всякую мразь, можно сказать, помогал полиции избавлять мир от разной шпаны. В Хайзене я застрелил бывшего агента, сначала предавшего свою страну, а потом и тех, на кого работал. Когда ты к нему пришел, я терпеливо ждал окончания вашего разговора. И, только сообразив, что ничего не вышло, убрал Кребберса. Или в Антверпене... Я ведь сидел у офиса с самого утра. Ждал, когда ты приедешь. И только когда ты вошел в офис, я пошел к машине Ржевкина. Для меня важнее всего был твой разговор с ним. И только после разговора Ржевкину пришлось замолчать. Навсегда замолчать.
– Ты сам-то хоть слышишь, что говоришь? – спрашиваю я. – Ты человек или робот? О живых людях ведь говоришь...
– Да ладно тебе. – Он поморщился. – О каких живых людях речь? О мерзавцах. Моему брату в Чечне ноги перебило, из его роты половина в живых остались. Брат от гангрены умер, его даже в Москву привезти успели. Так вот, из их роты только один офицер остался. Лейтенант. Который от вида крови маму звал и даже мух давить не умел. Это до войны. А сейчас он сам людей режет. Не стреляет, он этого не любит. Именно режет. Мерзавцев всяких, наркоманов, шваль всякую. Когда в Москву вернемся, ты ему о живых людях расскажи, пусть он и тебе свои шрамы покажет.
– При чем тут это?! – Я повысил голос. – На войне люди звереют, сам знаешь. Но ты сейчас не на войне. Ты в Париже. Тебя никто не просил убивать ни в чем не повинных людей.
– Как это ни в чем не повинных? Он тебе пистолетом грозил? Убить тебя хотел? А я должен был сидеть и ждать, когда он в тебя выстрелит? У меня такого приказа не было. Я тебя, дурака, охранять должен.
– А если бы приказали – и меня бы убрал? – усмехнулся я. – И еще заплатили бы.
– Убрал бы, – кивает Виктор. – Только чего ты печешься об этом придурке-наркомане, который тебе угрожал? Или о его придурочной бабе? Кстати, нужно будет ее тоже убрать, пока она полицию не вызвала. Красивая она, но нужно.
Последние слова Виктора меня взбесили.
– Пошли! – заорал я, поводя дулом пистолета.
– Ты что, с ума сошел? – Он смотрит на меня в изумлении.
– Идем, говорю. – Я бью его рукояткой по спине. Он охает, невольно морщится и поворачивает к дому Сибиллы.
Мы доходим до дома, и я нажимаю на кнопку диктофона. Только бы она мне ответила... Только бы она мне ответила...
– Да, – слышу безучастный голос.
– Это я, Вейдеманис. – И тотчас же щелкает замок, дверь открывается. – Идем, – говорю я Виктору, толкая его в спину.
– Она тебе нравится? – подмигивает мой бывший товарищ, и мы входим в кабину лифта.
На четвертом этаже выходим. Дверь все еще открыта. Выбегая, я только прикрыл входную дверь, а Сибилла не стала ее закрывать. Несчастная женщина... Она сидит на полу перед трупом Марселя и даже не плачет. Только смотрит на него и раскачивается из стороны в сторону. Хорошо еще, что она открыла нам наружную дверь.
Наше с Виктором появление ее совсем не волнует. У Виктора в руке чемоданчик, и он похож скорее на практикующего врача, чем на убийцу. Убийца косится на меня, потом подходит к голубому дивану и садится, демонстративно положив чемоданчик рядом с собой.
Я подхожу к Сибилле. Кладу руку ей на плечо. Но она даже не оборачивается. По-прежнему смотрит на труп друга. Человек, купивший ей квартиру, нужен для обеспечения жизни, а Марсель был «для души». Она так и сказала – «для души». Я уставился на Виктора. Может, все-таки поймет, что натворил? Неужели можно вот так, запросто, убить совершенно незнакомого человека? Неужели можно разрушить целый мир надежд, устремлений, радостей? Ведь человек, убивающий другого человека, берет на себя такой грех.
Виктор смотрит на меня. Хмурится. Ему явно не нравится эта квартира. Не нравится и Сибилла, сидящая над трупом Марселя. Виктор снова достает свой мобильник. Он действительно не понимает, что произошло. Полагает, что сможет позвонить полковнику.
– Подожди. – Я подхожу к нему и вырываю из его руки аппарат.
– Тебе нужно позвонить? – спрашивает Виктор.
Вместо ответа я со всей силы запускаю телефоном в стену.
– Рехнулся! – вскакивает Виктор. – Ты знаешь, сколько он стоит?
– Сиди. – Я толкаю его обратно на диван.
Виктор пытается что-то сообразить. Смотрит то на меня, то на Сибиллу.
– Вы с ней были раньше знакомы? – Ничего другого ему в голову не приходит. – Она была с тобой?
Сибилла поднимает на меня глаза. Неужели она понимает по-русски? Впрочем, мать у нее полька... Может, и понимает.
– Чего тебе от меня нужно? – Виктор начинает нервничать.
– Кто это? – спрашивает Сибилла, указывая дрожащим пальцем на убийцу. Она уже догадалась, что он не доктор. И не из полиции.
– Это он стрелял в Марселя. Я привел его сюда, чтобы он увидел, что натворил, – отвечаю я, глядя на Виктора.
– Он?.. – спросила Сибилла. И вдруг, вскочив на ноги, метнулась к нему, словно собиралась убить голыми руками.
– Убери! – дико орет Виктор, отбиваясь. – Убери от меня эту стерву!
Сибилла же, вцепившись ногтями в его физиономию, пытается добраться до глаз. На круглом лице Виктора появляются кровавые полосы.
– Убери, – он, уже не стесняясь меня, бьет ее изо всех сил. Я слышу удары – один, второй, третий. Он знает, как бьют, он умеет бить даже женщин. Она падает на пол после очередного удара, кусая губы от боли. Он попал ей в солнечное сплетение. Волосы падают на лицо женщины. Он, тяжело дыша, поднимает голову за волосы, с ненавистью смотрит на нее, потом на меня.
– Психованная дура, – громко говорит он, – чуть глаза не выдрала. И ты тоже идиот, решил дурацкий эксперимент поставить. Давай твой пистолет.
Наверное, он так ничего и не поймет. Его воодушевила моя неподвижность. Я в таком состоянии, что не могу адекватно реагировать на все. В эти минуты я больше всего думаю об Илзе. Я не успел прийти на помощь женщине, так стремительно она рванулась к нему. А потом даже не понял, что же произошло, когда он несколькими точными ударами сшиб ее на пол.
– Сволочь, – прохрипел он, касаясь пальцами своего кровоточащего лица. И снова ударил ее ногой. Легко, без злобы, как пинают назойливую собаку.
– Понравилось? – спрашивает он меня. Ему все еще кажется, что я провожу эксперимент. Или ему хочется, чтобы так казалось.
Она лежит на полу, глядя в потолок. Наверное, он ударил ее слишком сильно. Я начинаю кашлять, и он ждет, когда я закончу. Странно, что Сибилла лежит без движения. Туфли она давно отбросила куда-то в сторону. Юбка порвалась, обнажив колено. Странно, но у нее не очень красивое колено. И вообще не очень красивые ноги. Я смотрю на ее обнаженную ногу. Может, поэтому у нее длинное платье. Не хочет показывать свои ноги. Ведь она наполовину полька, у нее должна быть идеальная фигура. Господи, о чем я думаю в такой момент.
– Давай пистолет, – снова рычит Виктор, – уже четвертый час утра, нужно сматываться. Того и гляди сюда может подняться консьерж. Или кто-то из соседей вызовет полицию, кто слышал, как ломалось стекло. Давай пистолет.
Он снова трогает свое лицо и снова с ненавистью смотрит на женщину. Его волнует только то, что имеет отношение лично к нему. Подлец! Видимо, он действительно ударил ее очень сильно. Она все еще лежит на полу, не двигаясь. Я вдруг замечаю, что она беззвучно плачет. Не знаю почему, но это трогает меня, очень сильно трогает. Возможно, я вспомнил Илзе. Она тоже не любит громко плакать. Она никогда не плачет при посторонних, а если такое случалось, то плакала беззвучно, словно стесняясь своих чувств. Девочка выросла без матери.
– Черт с тобой, – шепчет Виктор, оглядываясь по сторонам, – не хочешь стрелять, не нужно. Вообще-то ты прав, шуму будет много. Можно без пистолета обойтись.
Он оборачивается и берет большую подушку с дивана. Подходит к женщине, лежащей на полу. В этом есть какой-то дикий эротизм. Его грубые башмаки у ее лица. Он поднимает башмак и легко бьет ее по лицу.
– Стерва, – говорит он почти ласково, – сейчас успокоишься.
В эту секунду я понимаю, что высшим проявлением эротики для этого подонка является момент убийства. Он получает от этого удовольствие. От сознания собственной значимости, мужской силы, своей власти, которая позволяет ему давить других людей. Он наслаждается убийством.
Мерзавец наклонился, собираясь положить подушку на лицо Сибиллы. Кажется, он собирается ее удавить. Она даже не сопротивляется, уставясь на него ненавидящими глазами. Мне кажется, что она решила, будто я ее предал, и поэтому она так неподвижна. Разве сбежишь от двух вооруженных мужчин, так страшно и нагло ворвавшихся в ее жизнь?
Виктор наклоняется совсем низко, наслаждаясь созерцанием своей жертвы. Когда жертва захрипит, этот подонок наверняка захрюкает от удовольствия. Каким идиотом я был! Неужели я не видел в его глазах этот вожделенный блеск?
– Погоди-ка, – останавливаю я его сдавленным шепотом, – дай мне подушку.
Он оборачивается ко мне. Изумление на его лице сменяется восторгом. Он понял – я такой же, как он. Я – удушитель. И хочу получить свою долю удовольствия. Да и мне невыгодно оставлять живого свидетеля. Мы с ним сейчас в одной связке. Я нахожу, а он убивает. До тех пор пока я не найду Труфилова, я для него приманка для дичи. А вот когда найду – стану идеальной мишенью. А пока я должен убрать свидетельницу. Но я хочу сделать это сам. Он так думает. Значит, каждому воздается по вере его.
– Бери, – говорит он, улыбаясь. Я делаю к нему два шага. Хватаю подушку, достаю пистолет и вдруг, прислонив подушку к его груди, стреляю. Раз, второй, третий. Я вижу, как меняется его лицо. Вижу, как ему больно. Чувствую, как он дергается. Господи, что со мной? Я хочу понять логику садиста. Хочу почувствовать такое же удовольствие от самого процесса убийства, которого ждал он. Ему не просто больно, ему очень страшно. У него подгибаются ноги, и он падает на пол. Я отбрасываю подушку, наклоняюсь к нему.
– Что ты чувствуешь? – кричу я, словно безумный. – Тебе хорошо? Тебе очень хорошо?
Он пытается что-то сказать и не может. Хочет говорить, но у него нет сил. Он застывает, оскалив рот в предсмертной усмешке. Я отворачиваюсь. Беру подушку и бросаю ему на лицо. Будь ты проклят! Первый раз в жизни убиваю человека, первый раз в жизни я решился на такое.
И снова кашель раздирает мою грудь. Я скрючиваюсь, чтобы сохранить хотя бы остатки сил, – кашель раздирает меня изнутри. Когда меня немного отпустило, я обнаружил, что сижу на полу, а рядом лежит Сибилла. Она по-прежнему смотрит в потолок. Повернув голову ко мне, она спрашивает:
– Зачем?
– Не знаю. – Я действительно не знаю, зачем я его убил. Какой-то подсознательный импульс! Или же меня потряс ее беззвучный плач. А возможно, это связано с событиями последних дней. Но оказалось, Сибилла спрашивала не о том.
– Зачем он его убил? – прошептала она.
Я отвернулся. Что можно объяснить потрясенной женщине? Что вообще я могу сказать? Уже утро, а я все еще здесь. И неизвестно, когда вернусь в отель. А если вернусь, оставив здесь два трупа, то меня найдут через несколько часов. И тогда моя девочка погибнет. И моя мать сойдет с ума от горя. А я буду умирать в страшных мучениях во французской тюрьме. Я сижу на полу и постоянно прокручиваю эти мысли. Рядом со мной лежит женщина и смотрит куда-то сквозь меня. И два трупа. Бог знает, что мне с ними делать.
Антверпен. 14 апреля
Они вылетели на вертолете. Вместе с Дронго в салоне большегрузного голландского вертолета находились комиссар Вестерген, майор Шевцов, Захар Лукин и помощник комиссара. Все время пути они молчали, думая об одном – надо успеть в Антверпен так, чтобы переговорить с неизвестным им Ржевкиным. Вертолет приземлился в Антверпене через сорок минут. Комиссар Вестерген вышел первым. Его встречал у трапа бельгийский коллега – комиссар Верье. Плотный, румяный здоровяк, который мог служить образцом шеф-повара или хозяина кондитерской, но этот человек занимался самыми громкими преступлениями в Бельгии, считаясь высококлассным специалистом, в том числе и по «русской мафии».
Вестерген пожал руку своему коллеге. Тот кивнул и мрачно заметил:
– Вы опоздали, Вестерген. Вы немного опоздали.
– Что случилось? – спросил Дронго, спускавшийся следом по трапу. Он придерживал рукой черную широкополую шляпу. Головной убор не совсем привычный для него. Обычно он предпочитал кепи, купленное в Лондоне. Но в эту поездку изменил своим правилам. В Европе эта шляпа, которую он приобрел несколько лет назад в Ницце, не казалась столь экзотичной, как дома или на Востоке.
По лицу комиссара Верье он понял, что они снова опоздали.
– Что произошло? – повторил он, протягивая руку комиссару.
– Полчаса назад взорвали автомобиль с мистером Ржевкиным. Наши сотрудники опоздали буквально на десять-пятнадцать минут. Мои люди уже на месте.
Даже обычно невозмутимый Вестерген отпустил крепкое словцо. Шевцов, вышедший из вертолета, выслушал Дронго, нервно пожал плечами, и лицо его исказила презрительная гримаса.
– К чему нужны все ваши логические построения, если все равно у нас ничего не получается. Занимайтесь своим анализом и не мешайте нам делать свое дело. Мне Шерлоки Холмсы ни к чему. Мне нужны реальные бандиты, которых я могу арестовать и доставить в Москву.
– Договорились, – холодно ответил Дронго, – отныне каждый из нас будет заниматься своим делом.
– А ты отойди от меня, – отмахнулся от Лукина майор Шевцов, – и без тебя тошно. Надо осмотреть место, где его взорвали.
Приехавшие рассаживались по автомобилям. В первом разместились комиссары Вестерген и Верье, а также их помощники. Во втором – гости, прилетевшие из Москвы. Шевцов сел впереди и демонстративно не оборачивался всю дорогу. Его раздражали постоянные неудачи. Дважды они опаздывали к месту событий, и дважды преступники уходили буквально у них из-под носа.
На место происшествия группа прибыла минут через двадцать. Они увидели черный остов автомобиля Ржевкина, толпу испуганных горожан, обезумевшую от ужаса секретаршу, которая давала показания следователям. Остатки того, что когда-то было самим Ржевкиным, уже погрузили в машину «Скорой помощи» и увезли. К комиссару Верье подошел один из сотрудников полиции.
– В машину была заложена взрывчатка, – доложил он, – очевидцы уверяют, что она взорвалась, как только он сел в автомобиль. Явно работали профессионалы. Свидетелей много, мы работаем со всеми, но никто не видел, как к этому автомобилю подходил кто-то чужой.
– Что говорит его секретарь? – спросил Верье.
– Уверяет, что за несколько минут до взрыва у него был незнакомец, который угрожал президенту компании. Она убеждена, что он угрожал.
– Они вышли вместе? – спросил Верье.
– Нет. Сначала его гость, а потом мистер Ржевкин. Но гость был из России, в этом она убеждена.
Дронго, услышавший слово «Россия», подошел чуть ближе.
– Что она говорит? – спросил Дронго у Верье. Он не знал французского. Верье коротко изложил суть:
– Говорит, что у Ржевкина был какой-то гость, который ему угрожал. Девушка считает, что он был из России. Она сама из Вильнюса, но понимает русский язык.
– Конечно, понимает, – улыбнулся Дронго, – можно мне с ней поговорить?
– Говорите, – пожал плечами Верье, – если вы считаете, что так нужно.
Дронго подошел к девушке. Та была не просто напугана, она находилась в состоянии шока. На вопросы отвечала судорожными кивками головы.
– Извините меня, – тихо сказал Дронго, – вы запомнили человека, который к вам приходил?
– Да, да, – кивнула она сквозь слезы. Девушка вытирала лицо платком, еще больше размазывая косметику. Спокойный голос Дронго немного привел ее в чувство. – Я его запомнила, – она обрадовалась, что среди бельгийских полицейских оказался и бывший соотечественник.
– Он говорил по-русски? – спросил Дронго. Майор Шевцов подошел ближе, но не вмешивался в допрос.
– Да, он хорошо говорил по-русски, – кивнула она, – очень хорошо.
– Он угрожал Ржевкину? Вспомните, он действительно угрожал вашему хозяину?
– Угрожал, – заплакала она, – он угрожал. Сказал, что посадит его в бельгийскую тюрьму.
– В бельгийскую тюрьму? – задумчиво повторил Дронго.
– У него был литовский акцент? – спросил вступивший в разговор Сергей Шевцов.
– Нет, – удивилась девушка, – не было. Он очень хорошо говорил по-русски.
– Вейдеманис родился в Сибири и провел там первые пять лет, – напомнил Дронго, не глядя на майора. Он подозвал Лукина и взял у него фотографию Вейдеманиса, полученную по факсу. Фотография была смазанная, бывший подполковник КГБ был изображен на ней еще довольно молодым. Но как только он показал фотографию девушке, она вскочила со скамьи, едва не опрокидывая ее.
– Это был он! Он! Я его узнала. Это он приходил к нам. – Девушка снова заплакала.
Верье ловко выхватил фотографию из рук Лукина, уже собиравшегося убрать ее в папку.
– Я думаю, она нам пригодится, – строго сказал бельгиец.
– Эдгар Вейдеманис, – задумчиво повторил Дронго.
– Это ясно и без ваших умозаключений, – с вызовом сказал Шевцов. – Они наверняка вернулись в Голландию. Нужно снова начинать с Амстердама.
– Возможно, – кивнул Дронго, – но у меня отпало всякое желание лететь с вами обратно. Я останусь в Антверпене. Захар, не забудь переслать мои вещи в отель «Антверпен Хилтон». Я останусь здесь, пока не найду Вейдеманиса.
– Решили помочь бельгийской полиции? – спросил Шевцов. – Думаете, вы сможете найти преступников раньше бельгийцев?
– Я постараюсь это сделать, – коротко ответил Дронго. – Мне не нравится это дело с самого начала. Я должен попытаться опередить их группу хотя бы один раз.
– Это ваше дело, – пожал плечами Шевцов, – можете оставаться.
Он пошел к автомобилю. Лукин вопросительно посмотрел на Дронго.
– Ты тоже уезжай, – разрешил Дронго, – если будут новости – сразу звони на мой телефон. Самое главное – узнать все про Вейдеманиса. Мне нужно понять, почему он согласился отправиться в такую опасную командировку.
– А как же вы тут один? – с испугом спросил Лукин. – У вас есть план действий?
– План один – думать. Нужно просто успокоиться, сесть и подумать. Нельзя бегать за ними по всей Европе. Нужно просчитать варианты и попытаться их опередить. Только в этом случае появятся шансы на успех. Иначе я могу успеть тогда, когда они найдут и убьют Труфилова. А насчет меня ты не беспокойся. В любой стране мира, особенно в Европе, я чувствую себя как дома. Я знаю здесь каждый город, в котором побывал раньше. Здесь у меня есть знакомые и даже друзья. Оставь мне только фотографии Харченко и Кокотина. И не забудь выслать мои вещи.
– До свидания, – Лукин пожал ему руку, – я буду вам звонить.
Группа отъезжающих села в автомобиль. Вестерген попрощался со своим бельгийским коллегой, пожал руку Дронго.
– Меня трудно удивить, – признался на прощание флегматичный голландец, доставая трубку, – но вам, похоже, это удалось. Удачи вам, мистер Дронго. Кажется, под этим именем вас знают в Европе.
– Спасибо, – Дронго попрощался с комиссаром и подошел к оставшемуся у обгоревшей машины Верье.
– Решил остаться с вами, – сказал он по-английски, – надеюсь, вы не будете возражать, господин комиссар?
– Как вам угодно, – сухо заметил тот, – у нас и так хватает своих проблем, а теперь еще проблемы с этими бандитами. Вы предполагали нечто подобное, когда просили нас взять под наблюдение офис компании мистера Ржевкина?
– Предполагали, – признался Дронго, – но мы все время опаздываем.
– Очевидно, работает специальная группа террористов, – задумчиво сказал Верье, – их перебросили в Европу.
– Боюсь, что это не обычные террористы, – горько заметил Дронго, – судя по всему, они ищут бывшего сотрудника военной разведки. А тот, кто возглавляет поиски, – бывший сотрудник разведки КГБ. Это не обычные бандиты и не обычные террористы.
– Понятно, – прошептал Верье, – я примерно так и полагал. Взгляните, какой профессионал работал здесь. Взрыв строго направленного действия. У несчастного мистера Ржевкина не было ни одного шанса выжить.
– Да, – кивнул Дронго, подходя к обгоревшей машине, – они, очевидно, установили взрывное устройство, подключив его к системе зажигания.
– Эксперты разберутся, – вздохнул комиссар, – надеюсь, та группа убралась из Бельгии...
На полуслове комиссара прервал один из сотрудников, подбежавший к нему. Комиссар выслушал своего помощника и ошеломленно посмотрел на Дронго. В его глазах мелькнуло нечто похожее на страх.
– Только что сообщили из Схетона, – сказал комиссар Верье, – там найдены трупы двоих убитых мужчин. Их мучили перед смертью. В эту квартиру шел страховой агент, он и услышал крики несчастных. Негодяи поняли, что им могут помешать, убили обоих и скрылись. Я еду в Схетон. Кажется, мы опять опоздали... Вы поедете со мной? – спросил комиссар Дронго.
– Да, – ответил тот. – По-моему, число загадочных убийств за последние дни катастрофически растет... Чья рука направляет их?
Москва. 14 апреля
Галина Сиренко приехала в Ясенево, в штаб-квартиру Службы внешней разведки, в половине двенадцатого утра. Два часа ее знакомили с личным делом бывшего подполковника ПГУ КГБ СССР Эдгара Вейдеманиса. Все, что можно было показать, включая материалы о событиях десятилетней давности, ей показали. Она тщательно делала выписки, понимая, как важны все детали для Дронго, ожидавшго ее материалов в Голландии и Бельгии. Затем ее принял генерал СВР, один из бывших сослуживцев Вейдеманиса. Серый элегантный костюм и яркий галстук, завязанный двойным американским узлом, придавали генералу некий штатский шарм.
– Вы собираете материалы на Вейдеманиса? – спросил он.
– Я ознакомилась с выдержками из дела, которое мне любезно показали ваши сотрудники, – подтвердила Галина.
– Мы не можем дать вам его личное дело, – объяснил генерал, – некоторые операции, в которых он принимал участие, до сих пор засекречены. Вы должны нас понять.
– Понимаю, – кивнула Сиренко, – но данные, которые мне дали, имелись и в ФСБ. Там нет почти ничего нового.
– Разумеется, – согласился генерал, – там и не может быть ничего нового. Он ведь ушел из разведки сразу после событий девяносто первого года. Мотивы ухода можно понять, он был тогда гражданином Латвии, а в республике в это время разыгрался националистический шабаш.
– Вы знали его лично?
– Немного знал. Мы с ним работали вместе в одной африканской стране. Он был человек дисциплинированный, пунктуальный и обязательный. Но в нем чувствовался какой-то надрыв. И эти нелады в семье. Они с супругой жили не очень дружно, и об этом знали все сотрудники посольства. В маленькой колонии трудно скрывать такие вещи. Я слышал, что потом они развелись. И еще он производил впечатление человека, занимающегося то ли нелюбимым, то ли не своим делом. Тут тоже было внутреннее напряжение. Мне это непонятно. Отец у него тоже работал в разведке... В общем-то, по большому счету, жизнь у Вейдеманиса не сложилась. В девяносто четвертом он переехал в Москву.
– У вас были какие-то контакты в это время? – спросила Галина. – Ваше ведомство не пыталось его снова использовать?
– Нет, – улыбнулся генерал, – это в милиции используют людей, которые работали раньше осведомителями. Я знаю случаи, когда человека отправляли в колонию и там снова требовали продолжения работы. Думаю, и вы знаете массу подобных случаев. У нас несколько другая специфика. Он три года не был с нами связан, три года жил в другом государстве, настроенном к нам не очень дружески. Мы не можем использовать такого человека, даже с учетом того, что он был подполковником, нашим бывшим коллегой.
– Понятно, – подвела неутешительный итог Сиренко, – я надеялась, что у вас будет больше информации.
– Честно говоря, нам довелось еще раз заниматься Эдгаром Вейдеманисом, – сказал генерал, – когда он получал российское гражданство. Мы провели негласную проверку – все же он бывший разведчик и профессионал достаточно высокого класса. Все оказалось чисто. Если, конечно, не считать его тяжелой болезни.
– Что? – сразу же вскинулась Галина. – А чем он болен?
– А вы разве не знаете? – удивился генерал. – Вы можете получить все медицинские показания в Онкологическом центре. Собственно, поэтому мы тогда и не стали больше его разрабатывать. Ему предлагали обратиться в ассоциацию бывших сотрудников КГБ и МВД, которая помогает всем нуждающимся и инвалидам. Но он отказался. И я его понимаю, он гордый человек. И таким был всегда. В Африке, когда он узнал, что один актеришка решил развлечься с его женой, он так накостылял тому в туалете, что дамский угодник надолго запомнил его науку.
– Мне этот мужик нравится, – подвела итог разговора Галина. – Спасибо за информацию, господин генерал.
Генерал встал, протягивая руку.
– Рад, если помог. Только у нас в разведке не любят этого слова – «господин»... Успехов вам.
Из Ясенева Галина отправилась сначала в прокуратуру, а затем в Онкологический центр на Каширском шоссе. По словам врачей, наблюдавших Вейдеманиса, его болезнь была изрядно запущена. Помочь могла только операция, если он на нее решится. Но и от химиотерапии пациент отказался, после десятого апреля не приезжал в больницу.
В четвертом часу дня Галина позвонила Дронго и рассказала обо всем, что узнала.
– Он тяжело болен, – говорила Сиренко. – В Онкологическом центре ему рекомендовали немедленную операцию. С очень небольшими, правда, шансами на успех. Но он отказался и от операции, и от химиотерапии.
– И он все знает о своей болезни? – спросил ошеломленный Дронго.
– Знает. Может быть, поэтому он и согласился на предложение Кочиевского. Ведь ему уже нечего терять.
– Спасибо, Гала, вы мне очень помогли, – взволнованно сказал Дронго. – Если вам удастся поговорить еще и с его родными, будет совсем хорошо. И узнайте, где он раньше работал.
– Постараюсь. Успехов вам...
В фирмах, где раньше трудился Вейдеманис, ничего нового узнать не удалось. Все то же самое: исполнительный, добросовестный работник. Кое-кто вспомнил, что он дружил с убитым Федором Гаско, но никто не связывал смерть коммерсанта с Вейдеманисом. В шесть часов вечера Галина поехала к Вейдеманисам. Нашла нужный подъезд, квартиру. Позвонила. Ей никто не ответил. Она позвонила еще раз. И снова – никого. Галина позвонила к соседям. Соседка оказалась словоохотливой.
– Сейчас их дома нет, – объяснила она. – Девочка задержалась в школе, а бабушка пошла за ней.
– Понятно, – Галина вышла из подъезда. Достала телефон, собиралась было позвонить, но передумала. Решила, что вернется сюда через час. Но и через час в квартире по-прежнему никого не было.
Она поехала в прокуратуру, надеясь найти Всеволода Борисовича, и не ошиблась. Романенко сидел в своем кабинете. Очевидно, у него слезились глаза от постоянного недосыпания. Хмуро взглянув на Галину, он предложил ей сесть. Она знала, что он не любит слушать новости с порога. Романенко считал, что торопливость – признак легкомыслия. Сначала приведи в порядок свои мысли, а потом говори.
– Все данные на Вейдеманиса я уже оставила у вас, – начала она, – я была в Онкологическом центре. Там подтвердились наши подозрения – он тяжело болен. Именно поэтому и согласился стать проводником группы Кочиевского в Европе. Они нашли своего рода идеальный вариант: профессионал, бывший сотрудник разведки, знающий иностранные языки, умело ориентирующийся в европейских странах. Он ищет Труфилова, а за ним идет группа убийц, которая устраняет всех, кто имел какое-либо отношение к этому делу.
– Понятно, – вздохнул Романенко, – мы искали демона зла, а нашли несчастного человека, которому осталось жить совсем ничего. Он потерял работу и заболел. Представляю его самочувствие. У него на руках мать и дочь, будущее которых он обязан обеспечить. Вы сообщили Дронго о вашей поездке в Онкоцентр?
– Сообщила, – кивнул Галина, – но я не смогла поговорить с родными Вейдеманиса. Два раза приезжала, но их не было дома.
– И что думаешь? Где они?
– Соседка сообщила, что бабушка отправилась за внучкой, та не пришла из школы.
– Странно... – Романенко нахмурился, – нужно проверить все еще раз. Поедешь с нашим сотрудником. Все, что касается Вейдеманиса, нас интересует в первую очередь.
– Я поеду сама, – предложила Галина, – у вас и так хватает забот.
– Добро, – согласился Всеволод Борисович, – только осторожнее. Если увидишь что-то подозрительное, звони. И немедленно, без лишнего героизма. И так проблем выше крыши.
– Что-нибудь случилось?
– У нас каждый час что-то случается, – пробормотал Романенко, – сначала в Хайзене застрелили Кребберса, бывшего связного Труфилова, затем в Антверпене взорвали автомобиль с Игорем Ржевкиным. А днем в Схетоне, рядом с Антверпеном, нашли трупы двоих туристов, прилетевших из Москвы. Если добавить еще и убийство в самолете два дня назад, то получается, что мы все время опаздываем. Честно говоря, я даже не представляю себе, как Дронго может справиться с этой проблемой. Не нужно было вообще его подключать. Мы все равно не успеем найти Труфилова. Против нас слишком крупные силы.
– Он так не считает, – возразила Сиренко. – И мы не можем останавливаться на полпути.
– Не можем, – кивнул Романенко. – Будем надеяться, что Дронго все же сумеет остановить их раньше, чем они найдут Труфилова. Это наш последний шанс.
Антверпен. 14 апреля
Они приехали в Схетон, когда эксперты еще работали на месте трагедии. Все произошло в одном из заброшенных домов, на окраине Схетона. Дом был оцеплен, и журналисты рвались сквозь кордон полицейских, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию. Работали телевизионные камеры, сразу несколько человек комментировали происходящее с места событий. Комиссар хмурился, понимая, как вреден расследованию шум вокруг преступления. Он протиснулся вместе с Дронго сквозь толпу журналистов, не отвечая на их вопросы.
Войдя в дом, они прошли на второй этаж, где и произошли оба убийства. Комиссар Верье подошел к одному из экспертов.
– Как он погиб?
– Его застрелили, – сообщил эксперт, – но перед смертью пытали. Прижигали руки, ноги, половые органы. Перед этим связали. Взгляните, на руках характерные борозды. Очевидно, использовали и повязки, чтобы пленные не кричали. Мы нашли одну из таких повязок в углу. Но убили их совсем недавно, примерно час назад.
– Почему не были слышны выстрелы?
– Очевидно, стреляли из пистолетов с глушителями. Использовали два пистолета.
– Что-нибудь нашли при убитых?
– Да, документы. Оба русские туристы из Москвы, прилетели к нам пять дней назад. В карманах были даже деньги. Видимо, убийцы спешили. Но это в любом случае не ограбление. У одного из убитых даже не сняли золотые часы.
Дронго, не любивший смотреть на трупы, отвернулся. Затем снова вернулся и все-таки заставил себя сесть на корточки перед одним из убитых, взглянул на искаженное предсмертной гримасой лицо. Жестокость убийства потрясла его, но что за этой жестокостью?
Комиссар хотел вытащить какие-то подробности из своих сотрудников.
– Как все это случилось?
– Страховой агент приехал, чтобы проверить состояние строения, – рассказывал инспектор, – услышав крики, попытался войти в дом. Но передумал и поспешил на улицу. Из автомата позвонил в полицию. Когда приехала полиция, в доме уже никого не было. А наверху – два теплых трупа, кровь даже не успела свернуться. На первом этаже мы нашли два пистолета с глушителями. Убийцы их выбросили.
– Значит, кто-то захватил этих двоих, – сделал вывод комиссар, – затем пленников привезли сюда, в заброшенный дом, начали пытать, а когда услышали шаги страхового агента, убрали обоих. Так?
– Да, видимо, все так и было, – подтвердил инспектор.
Комиссар Верье подошел к Дронго, тот показал ему на достаточно четкий след – отпечаток ноги сорок пятого или сорок шестого размера.
– А что вы думаете насчет этих русских? – спросил комиссар. – Мы нашли документы у них в карманах. А внизу кто-то выбросил пистолеты с глушителями. Они туристы, прилетели в Голландию несколько дней назад.
– Двенадцатого? – переспросил Дронго.
– Нет, кажется, десятого, – ответил комисcар, – а почему вы спрашиваете?
– Вместе с основным подозреваемым в Голландию прилетели еще два человека, которые находятся у нас на подозрении, – объяснил Дронго. – Но судя по всему – по лицам убитых, это не они. У меня есть фотографии людей, прилетевших вместе с Вейдеманисом.
– Вы хотите сказать, что прилетела еще парочка? – иронично протянул комиссар. – Не слишком ли много для нашей маленькой страны?
– Я все проверю, – дернул плечом Дронго, – разрешите, я позвоню в Амстердам и узнаю, значились ли эти фамилии в списке пассажиров на двенадцатое апреля.
– Ради бога, – пожал плечами комиссар, – но мы нашли в их карманах билеты. Они прилетели десятого. У них есть и паспорта, с отметками. Десятого они прошли голландскую границу. Десятого апреля.
– Непонятно, – задумчиво протянул Дронго, – кто же эти люди? Если друзья Труфилова, то почему они прилетели именно в Голландию, а затем переехали в Бельгию? Если враги, то кто их убил? И почему? Что хотели у них узнать?
– У меня нет ответов на эти вопросы, – чуть раздраженно сказал комиссар, – мне казалось, что вы сможете нам помочь. Теперь выясняется, что это двойное убийство для вас такая же неожиданность, как и для меня.
– Еще большая, – честно признался Дронго, – более того, я не представляю себе, как теперь действовать. Остался единственный шанс.
– Какой? – спросил комиссар.
– Проверить все отели в Антверпене. Мне нужно знать, где остановились трое людей – Эдгар Вейдеманис, Осип Харченко и Сергей Кокотин. Нужно проверить все центральные отели Антверпена. Если понадобится, вообще все отели.
– Сделаем, – кивнул комиссар, – давайте мне их фамилии. Только напишите в латинской транскрипции.
Он взял список и передал своему помощнику. Затем снова подошел к одному из убитых.
– Все же почему их пытали? – задал себе тот же вопрос комиссар. – Они прилетели только десятого числа. Что они могли за несколько дней узнать такого, чтобы их так зверски мучили? Какой тайной они владели?
– Если бы я знал ответ на этот вопрос, то, возможно, ответил бы и на второй – почему их убили, – раздумчиво сказал Дронго.
– Заканчивайте осмотр, и все материалы ко мне, – приказал комиссар, – страхового агента тоже привезете сюда. Я лично его допрошу. Возможно, он вспомнит еще что-нибудь.
– Не хочу вам мешать, – сказал Дронго в раздумье. – Боюсь, что я немного ошибался. Эти двое явно неучтенные фигуры в той игре, которую я себе вроде бы представлял. А пока я буду ждать вашего звонка в отеле «Антверпен Хилтон». Я ведь все равно не знаю французского, – сказал Дронго. – Если вам удастся что-либо найти, очень прошу вас позвонить мне.
– До свидания, – кивнул комиссар, вновь обернувшись к своим сотрудникам. Забот у него хватало.
Дронго с трудом пробился через автомобильную пробку и довольно долго выходил к центру города, надеясь найти машину. Лишь через полчаса он нашел такси и поехал в Антверпен, заказав себе отель по телефону. Обратная дорога заняла гораздо больше времени, чем он себе представлял. Сказывались пробки в центре города, особенно при подъезде к отелю.
Добравшись в отель, он поднялся в свой забронированный четыреста семидесятый номер. Он выходил окнами на какое-то учреждение. А в самом номере – невероятно большой комнате – впечатляла широченная двухспальная кровать. Он подошел к окну, по привычке закрывая темные занавески. В любом помещении он всегда задергивал шторы и закрывал занавески.
Я выбегаю из дома, сжимая в руке пистолет Марселя. Пять выстрелов. Пять одиночных выстрелов страшной убойной силы. При этом дульная энергия и начальная скорость пуль настолько высоки, что обычные патроны здесь не годятся. Использовались специальные патроны фирмы «Norma». Сомнений быть не могло: стреляли из снайперской винтовки «ремингтон-700». Я знал, что это за оружие. Каждая такая винтовка делается на заказ. Дуло – из особой высококачественной стали. И по всей длине ствола – специальные вырезы, усиливающие убойную мощь оружия. Ствол, приклад, ложе – все разбирается. Такая винтовка – мечта каждого профессионала. Ее можно перевозить в разобранном виде в небольшом чемоданчике. И при этом емкость магазина – именно пять патронов. Пять пуль выпустил убийца в Марселя. Стреляя в Кребберса, он произвел меньше выстрелов. Очевидно, потому, что тот сразу упал, а убийца боялся попасть в меня. Конечно же, тот самый третий «наблюдатель», которого отправил Кочиевский. Тот самый третий, который находится в «свободном поиске». Все верно. Двое «наблюдателей» идут за мной, а третий контролирует наше продвижение. Именно он убрал Кребберса и взорвал автомобиль Ржевкина, и я знаю, кто это такой. Это «чистильщик», как говорят на Западе, или «ликвидатор», как выражаются у нас. Он следует за нашей группой и «подчищает» наши ошибки. Его, убийцу-профессионала, специально наняли для этой операции. Но, похоже, сейчас он допустил небольшую ошибку, понятную только мне.
В любом российском городе убийца выбросил бы свое оружие, чтобы не подставляться под подозрение. Но здесь – совсем другое. Здесь Европа, просвещенная и цивилизованная. Здесь работают Интерпол и всевозможные спецслужбы, здесь налажен контроль за движением каждой винтовки, каждого патрона. На Западе нельзя разбрасываться такими винтовками, как «ремингтон-700». И убийца это знает. Именно поэтому он стрелял из одной и той же винтовки и в Хайзене, и в Париже. Значит, понимает: оружие бросать нельзя. Следовательно, у него должно уйти секунд двадцать-тридцать на разбор винтовки. Да, никак не меньше, даже если все движения заучены и отработаны. Убийца знает, что в три часа ночи его никто не остановит. Пока вызовут полицию, пока они приедут, пройдет минут пять, не меньше. Но он не учел моей реакции. Он не знает, что именно я теперь становлюсь охотником. Мне надоел этот проклятый сукин сын, который маячит у меня за спиной. И появляется всякий раз для того, чтобы убить моего очередного собеседника.
Но мною движет не жажда мести за убитого Марселя. Мной руководит холодный расчет. Этот профессионал сумел нас выследить. Сумел просчитать ситуацию и убрать Марселя, когда тот угрожал мне пистолетом. Но дело не в Марселе и не во мне. У него приказ – охранять меня до того момента, пока я не выйду на Труфилова. Именно поэтому я опасаюсь его больше всего. Он знает, что я скрыл правду от Кочиевского, скрыл настоящий адрес Сибиллы Дюверже. Он знает, что я был у нее дома. А если Кочиевский меня заподозрит, то может отказаться от моих услуг. Для меня же это равносильно потере дочери.
Я не думаю, что убийца, который носит с собой «ремингтон-700», имеет при себе мобильный телефон. И не потому, что у него нет такого телефона. Наверняка есть. Но с собой на дело он его не возьмет. По телефону могут его вычислить. Настоящий профессионал возьмет только оружие и паспорт. Паспорт нужен на случай внезапного задержания. Причем паспорт у него наверняка фальшивый. Зато оружие у этого мерзавца замечательное. Конечно, если я просчитался, значит, он уже позвонил Кочиевскому. Но в любом случае я должен его остановить.
Я бегу по улице. Ни души. Лишь изредка проносятся мимо автомобили. Смотрю по сторонам. Неужели я все-таки неправильно рассчитал? Неужели упустил его?
На улице по-прежнему ни души. Я до боли закусил губу, чтобы не закашляться. Уже чувствую боль в боку. Я убираю пистолет под пиджак – вспомнил, что оставил свой плащ у Сибиллы. Дом напротив кажется глухим и мрачным. Подхожу ближе. Все закрыто. Откуда этот тип мог стрелять? Я задираю голову. Если он все же забрался в дом, то наверняка стрелял из мансарды. Значит, кто-то его туда пустил? Нет, это не вариант. Я иду дальше. Подхожу к ветхому четырехэтажному дому. Все двери заперты. Разумеется, убийца не мог постучать в дверь и объяснить хозяевам – это в три часа ночи, – что хочет зайти к ним на минутку с винтовкой в руках. Черт побери, тогда откуда же он стрелял? Обхожу вокруг дома. Пожарная лестница! Как же я сразу не догадался? Вот она, лестница. Убийца взобрался наверх и прошел по крыше. Да, по крыше. Там и отыскал место для стрельбы.
Я зябко поежился. Но не потому, что на улице было холодно... Какой же он сукин сын, этот убийца... Как ловко умеет прятаться, как тщательно продумывает все свои действия. Я снова кусаю губы, чтобы не закашляться. Нужно возвращаться к Сибилле. Получается, что он уже успел уйти. Может, у него есть помощник? Похоже, что я ошибся в расчетах.
Я уже собрался уходить – и вдруг услышал осторожные шаги. Кто-то шел по крыше. Господи, значит, он еще здесь. Причем настолько уверен в себе, что даже не торопится. Какие же нервы надо иметь... Он настоящий охотник, настоящий профессионал. Выпустил весь магазин в несчастного Марселя, без особой спешки собрал свою винтовку и теперь преспокойно спускается.
Я отхожу в кусты. Кто бы ни был убийца, он пройдет мимо меня. Уже слышу его дыхание. Он все-таки торопится, старается уйти подальше от этого дома. Вот он спускается по лестнице. У него мягкие и плавные движения. Да, такого профессионала мог найти только Кочиевский. Как тонко работал этот киллер.
Но сейчас он просчитался. И даже не подозревает, что нарвался на такого же охотника. Он настолько уверен в себе, что мне становится не по себе. Почему он так уверен, что меня не следует бояться? Полиции он, разумеется, не боится, это понятно. Полицейские не успеют приехать, даже если их вызвать сию же минуту. Но почему он уверен, что я не стану его искать? Почему полагает, что я не отреагирую на его действия?
Убийца спустился по лестнице и ступил на асфальт. В руке чемоданчик. Так я и думал – винтовка у него с собой, уже в разобранном виде. Такое оружие – слишком ценная вещь; к тому же она ему еще понадобится.
Он стоит под лестницей, озирается. Что-то знакомое в его облике... Вернее, в его движениях. Но ведь этого не может быть. Или я схожу с ума? Может, действительно ничего не понимаю? Убийца снова смотрит по сторонам. Достает из кармана мобильный телефон. Значит, я ошибся. Телефон он все-таки носит с собой. И сейчас расскажет обо всем Кочиевскому. Полковник далеко не дурак, он сразу просчитает все варианты и поймет, что я его обманул в Антверпене. Возможно, он меня простит. А может приказать убийце убрать «идеальную мишень», раз она, мишень, так глупо каждый раз подставляется.
И тогда – конец. Даже если меня не убьют из этой винтовки, жить мне незачем. Хашимов не простит мне убийство своих людей, не простит мое предательство. Он не отпустит Илзе живой, это я точно знаю. Ему не нужны лишние свидетели. Мне даже страшно подумать, что они могут с ней сделать. А я сейчас так далеко от Москвы... Я ничего не смогу поделать, если убийца сейчас позвонит Кочиевскому и все расскажет. Если позвонит – игра закончена. Кочиевский ни за что не сообщит мне парижский адрес Эжена Бланшо. Вполне вероятно, что его вилла за городом – всего лишь место отдыха. У Бланшо должен быть парижский адрес, я уверен. Но если не сообщат этот адрес, то я не смогу выйти на Труфилова. И тогда Илзе не вернется домой. Будь они все прокляты! Ради моей дочери я пойду на все. На все.
Убийца уже набирает номер. И по-прежнему держит в левой руке чемоданчик. Я достаю пистолет – и выхожу из кустов. Теперь я вижу лицо убийцы.
– Убери телефон, – говорю я ему. – Мне нужно с тобой поговорить.
– Значит, ты меня все-таки вычислил, Эдгар? – улыбается он.
Амстердам. 14 апреля
Данные на троих уехавших срочно переправили в Москву. Дронго с мрачным видом расхаживал по комнате. Он считал, что это его личная ошибка. Считал, что обязан был сразу же ехать в «Гранд– отель»... Обязан был настоять на этом. Заехав в «Барбизон-Палас», они потеряли полчаса – именно столько времени потребовалось троице, чтобы успеть скрыться.
Через час выяснилось, что эти трое брали накануне два автомобиля напрокат и выезжали куда-то за город. Перед этим один из них спрашивал у портье, где можно купить карту пригородов Амстердама.
– Когда они вернулись? – спросил Дронго.
– Примерно через два-три часа, – ответил Вестерген, было очевидно, что он очень тяжело переживает неудачу.
– Очертите круг, центр – отель, – предложил Дронго. – И проверьте все сводки за вчерашний день. Любое чрезвычайное происшествие нужно проанализировать. Возможно, оно связано с этой троицей. Нужно проверить все вчерашние сводки. Проверить в радиусе ста километров. Даже если это обычная драка.
– Понятно, – кивнул Вестерген.
Шевцов взглянул на Дронго.
– Думаете, это они?
– Пока не знаю, – в задумчивости проговорил Дронго. – Но похоже, что они. Взяли два автомобиля, хотя явно отправились по одному маршруту. Сидели в самолете порознь, но затем приехали в один отель. Слишком много совпадений. Боюсь, что мы опоздали. Они, наверное, уже уехали из Амстердама.
– Мы их найдем, – заявил Шевцов. – Обязательно найдем.
– Посмотрим, – вздохнул Дронго.
Перед ним лежали фотографии улизнувшей троицы. Эдгар Вейдеманис, Осип Харченко, Сергей Кокотин... Три фамилии. Три человека. Двоим под тридцать, одному под пятьдесят. Фотографии были нечеткие – копии карточек, вклеенных в паспорт.
– Мы сделаем запрос через Интерпол, – сказал Шевцов.
– Боюсь, бесполезно, – покачал головой Дронго. – Голландцы наверняка уже делали подобный запрос. Но меня сейчас интересует другое. Интересно, чем занимаются эти трое? Почему они прилетели в Амстердам именно на этом самолете? И как получилось, что они «случайно» оказались в одном отеле, «случайно» взяли две машины и вернулись одновременно, а потом вместе покинули отель?
– Проверим, – кивнул Шевцов. – Мы все проверим.
Раздался телефонный звонок. Захар взял трубку и протянул ее Дронго.
– Ты, как всегда, прав, – раздался в трубке усталый голос Романенко. – Ты оказался прав, заподозрив этих троих. Как ты думаешь, где раньше работал Эдгар Вейдеманис?
– Неужели в ГРУ?
– Почти угадал. В Первом Главном управлении КГБ СССР. Он подполковник, имеет награды, знает языки. Теперь ты понял, кого послал Кочиевский? Это самый настоящий «поводырь». Он приведет своих помощников прямо к Труфилову. Он его обязательно найдет. Правда, в последние годы Вейдеманис отошел от дел, но сам знаешь – профессионалы такого уровня не остаются без работы.
– Мне нужны все его данные, – сказал Дронго. – Абсолютно все, что можно раздобыть.
– Понимаю. ФСБ уже готовит для тебя материал. Слава богу, что он не из ГРУ, иначе у нас опять возникли бы проблемы. Генерал Потапов приказал Рогову заниматься только нашими вопросами.
– Очень любезно с его стороны, – пробормотал Дронго. – А остальные двое?
– Один из них работал в агентстве Артемьева. Вы четко вышли на след. Жаль, не успели задержать. Их выслал Кочиевский на поиски Труфилова.
– Кто именно работал у Артемьева?
– Кокотин. Работал два года. А Харченко указан как бизнесмен, руководитель небольшой фирмы. Мы проверили – такой фирмы не существует. Сейчас все перепроверяем. Думаю, через несколько часов получим результаты. Рогов отслеживает по материалам ФСБ все возможные связи Труфилова. Может, что-нибудь найдем.
– Спасибо. Мы ждем вашей информации, – напомнил Дронго.
Положив трубку, Дронго взглянул на Шевцова:
– Это они. Теперь нет никаких сомнений.
Шевцов вполголоса выругался. И в этот момент дверь отворилась и вошел Вестерген с листком бумаги в руке. Всегда немного флегматичный, комиссар сейчас был сильно взволнован.
– С вами не отдохнешь, – сказал Вестерген, глядя на Дронго. – Должен признать: ваши методы вызывают восхищение. Вы оказались правы. Вот сообщение из Хайзена. Вчера утром там был убит выстрелом из снайперской винтовки бывший агент советской разведки Кребберс. Он отсидел несколько лет в тюрьме и вышел на свободу. В нашей службе безопасности убеждены, что это месть русской разведки...
– Подождите, – перебил Дронго. – Возможно, это совпадение. Чей, вы сказали, он был агент?
– Ваш, – буркнул комиссар. – Кребберс был вашим агентом, а потом его арестовали. Он признался во всем и был осужден.
– Стоп, стоп. Когда это произошло?
– Десять лет назад. В восемьдесят девятом. Он служил на нашей военно-морской базе. Его приговорили к восьми годам, а через пять лет выпустили. Жил он один. Никого у него не было. Его застрелили из снайперской винтовки вчера утром. Труп нашли только вечером, да и то случайно. Приехала его сестра, на неделю раньше, чем обещала.
– На какую разведку он работал? – спросил Дронго. – На военную разведку или на КГБ?
– На вашу разведку, – проворчал комиссар.
– У нас было две разведки. Военная и разведка КГБ. Какое обвинение ему предъявили? Чьим агентом он был?
– Странно, – пробормотал комиссар. – Этого я не знал. Сейчас выясню...
Он снова вышел из комнаты. Шевцов, нахмурившись, взглянул на Дронго.
– Зачем вам это? – удивился майор. – Какая разница, на кого именно он работал?
– Очень большая. Если он работал на КГБ – значит, его убрали из-за Вейдеманиса, чьи секреты он еще мог знать. А если работал на ГРУ, значит, группа Кочиевского получила указание убирать всех, кто мог помочь найти Труфилова.
– Понятно, – буркнул Шевцов. – Как трудно с вами работать...
В этот момент пришло сообщение из Москвы. Лукин подбежал к факсу.
– Здесь данные на Эдгара Вейдеманиса, – сказал он, передавая документы Дронго. Тот принялся читать.
«Эдгар Вейдеманис, родился в сорок девятом году в деревне Старые Галки, в Сибири. Отец – профессиональный разведчик, работал за рубежом. Мать в настоящее время проживает в Москве, недавно получила российское гражданство. Был женат, разведен. Дочь живет с ним, в Москве. После девяносто первого вышел в отставку. Работал в частной фирме. Последний год не работал. Операции в Европе. Двухлетняя командировка в Африку. Хороший стрелок, имел правительственные награды, в том числе орден Красного Знамени».
– Странно, – сказал Дронго. – Странная жизнь у этого отставного подполковника. Родился в Сибири – туда была сослана его семья. Отец – профессиональный разведчик. Сын пошел по стопам отца, но вышел в отставку. Уехал с женой в Африку, прожил с ней там два года, а потом развелся. Мало того, бросил все и переехал в Москву, уже в девяносто четвертом, в самое трудное время. Дочь забрал с собой. А сейчас согласился работать на полковника Кочиевского. И еще: Труфилов и Кочиевский из ГРУ, а Вейдеманис из КГБ. Тогда почему же Кочиевский ему поверил? Почему Кочиевский поверил чужаку? А ведь они никогда с ним прежде не сталкивались. И почему Вейдеманис согласился?
– Деньги большие заплатили – вот и согласился, – с раздражением проговорил Шевцов. – У нас сейчас все покупаются. Не то что подполковника, генерала купить могут. Пообещали ему сто тысяч, так он и про КГБ, и про совесть свою забыл.
– Вы не поняли меня, майор, – сказал Дронго. – Он может забыть про свою совесть, может забыть про свою прежнюю работу. Может оказаться потенциальным предателем. Но подполковник КГБ не может так быстро превратиться в идиота.
– Что-то я не очень вас понимаю, – пожал плечами Шевцов.
– Вы прекрасно все поняли, – усмехнулся Дронго. – Его, конечно же, могли купить, и я не исключаю такой возможности. Но ему поручили найти Труфилова, и он знает, кого именно должен искать, верно? Более того, бывший разведчик должен понимать, что его едва ли оставят в живых после завершения такой операции. И вот у меня вопрос: почему он пошел на такой риск? Он ведь обязан понимать, что шансов остаться в живых у него нет. Ни единого шанса. Его не оставят в покое. Как только найдут Труфилова, уберут и его. И тем не менее он согласился. Почему? Почему он согласился на роль «идеальной мишени»? Получается, что он смертник. Или идиот. Вы можете представить, что подполковник КГБ, имеющий немало наград, стал полнейшим идиотом? Я не могу.
Воцарилась тишина. Подчиненные Шевцова молча переглянулись. Майор же в изумлении уставился на Дронго – майору нечего было возразить.
Дронго тем временем снял телефонную трубку, набрал номер.
– Здравствуйте, Всеволод Борисович, – сказал он, – у меня к вам большая просьба. Поручите Гале Сиренко узнать об Эдгаре Вейдеманисе все, что можно. Не по документам, а лично. Пусть побывает у них дома, пусть опросит соседей. У вас есть его московский адрес. И было бы очень неплохо, если бы она побеседовала с его матерью и с дочерью. Я хочу понять психологию этого странного человека. Хочу понять, почему он согласился работать на Кочиевского, хотя прекрасно понимает, что может в итоге поплатиться за это жизнью.
– Да, сделаем, – ответил Романенко. – У нас новые сведения о Труфилове. Нам удалось выяснить имя человека, с которым Труфилов контактировал уже после ухода из военной разведки. Можете записать. Это Игорь Семенович Ржевкин, живет в Антверпене. У него там своя фирма. Вы можете немедленно выехать в Антверпен? Сейчас мы передадим по факсу все данные на него.
– Выезжаем немедленно, – выдохнул Дронго. – Спасибо, Всеволод Борисович.
В комнате снова появился комиссар Вестерген. Он подошел к Дронго и сказал:
– Кребберс работал на военную разведку бывшего СССР. В нашей службе безопасности сообщили, что она раньше называлась... – Он посмотрел на листок бумаги, который держал в руке, и прочел: – Г.Р.У.
– Едем в Антверпен, – заключил Дронго. – К сожалению, я оказался прав. Они убирают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Труфилову. Надо торопиться. Господин комиссар, вы не знаете, где можно арендовать вертолет или самолет?
– Это так срочно? – спросил комиссар.
– Боюсь, что да. Если я прав, то вся эта компания выехала именно в Антверпен. И очень боюсь, что мы можем снова опоздать.
Париж. 15 апреля
Он смотрит на меня, и я гадаю: кто из нас больше удивлен? Он или я? Даже понимая, что в Кребберса и в Марселя стрелял профессионал, даже сознавая, что со мной не послали бы дилетанта, даже вычислив, кто именно мог отправиться третьим наблюдателем, – я все же не ожидал его здесь встретить. Именно он предложил мне работать на полковника Кочиевского. Именно он был терпеливым охотником в горах, где обучал молодых пограничников. И он – вместе со мной – брал все призы на соревнованиях по стрельбе. Майор-пограничник Виктор Кузьмин, мой бывший товарищ, а ныне профессиональный убийца.
– Здорово ты меня вычислил, – улыбается Виктор, улыбается так, словно мы встретились с ним в парке Горького. – Молодец. Я, признаться, даже не ожидал, что ты так быстро здесь появишься.
Он убрал телефон в карман – и это было сейчас самое главное. Чемоданчик же по-прежнему держал в левой руке.
– Зачем ты его? – спрашиваю я, все еще ошеломленный нашей встречей.
– Как это зачем? – удивляется Виктор. – Он ведь мог тебя убить. Я прекрасно видел, как он тебе угрожал. Или ты хотел, чтобы он разрядил свой пистолет в тебя? Ну, знаешь, нельзя быть таким неблагодарным. Я только что, можно сказать, спас тебе жизнь, а ты выбегаешь из кустов, наставив на меня пистолет.
– Тише, – говорю я, – нас могут услышать соседи.
– Тем более, – соглашается он, переходя на шепот. – Чего ты хотел? Чтобы он твои мозги по стене размазал? Я уже сколько дней тебя охраняю, а вместо благодарности...
– В Хайзене твоя работа была? – перебил я.
– Моя, – кивает он с улыбкой. – Нелегко было, Эдгар, попасть в него и не попасть в тебя. Но я сумел, вспомнил, как ты меня учил, и сумел.
– А в Антверпене тоже ты сработал?
– Там было просто, – улыбается он еще шире. – Там вообще проблем не было.
– Сукин ты сын, – говорю я безо всяких эмоций в голосе.
– Почему? – искренне удивляется он.
На круглом лице Виктора впервые появляется озабоченное выражение. Странно, у него самое заурядное, круглое лицо. Ломброзо, вероятно, ошибался – у Витьки обычный круглый череп.
– Господи, ты даже не понимаешь, почему ты мерзавец, – говорю я своему бывшему товарищу.
– Действительно, не понимаю, – говорит он, пристально глядя на меня. – Я убирал всякую мразь, можно сказать, помогал полиции избавлять мир от разной шпаны. В Хайзене я застрелил бывшего агента, сначала предавшего свою страну, а потом и тех, на кого работал. Когда ты к нему пришел, я терпеливо ждал окончания вашего разговора. И, только сообразив, что ничего не вышло, убрал Кребберса. Или в Антверпене... Я ведь сидел у офиса с самого утра. Ждал, когда ты приедешь. И только когда ты вошел в офис, я пошел к машине Ржевкина. Для меня важнее всего был твой разговор с ним. И только после разговора Ржевкину пришлось замолчать. Навсегда замолчать.
– Ты сам-то хоть слышишь, что говоришь? – спрашиваю я. – Ты человек или робот? О живых людях ведь говоришь...
– Да ладно тебе. – Он поморщился. – О каких живых людях речь? О мерзавцах. Моему брату в Чечне ноги перебило, из его роты половина в живых остались. Брат от гангрены умер, его даже в Москву привезти успели. Так вот, из их роты только один офицер остался. Лейтенант. Который от вида крови маму звал и даже мух давить не умел. Это до войны. А сейчас он сам людей режет. Не стреляет, он этого не любит. Именно режет. Мерзавцев всяких, наркоманов, шваль всякую. Когда в Москву вернемся, ты ему о живых людях расскажи, пусть он и тебе свои шрамы покажет.
– При чем тут это?! – Я повысил голос. – На войне люди звереют, сам знаешь. Но ты сейчас не на войне. Ты в Париже. Тебя никто не просил убивать ни в чем не повинных людей.
– Как это ни в чем не повинных? Он тебе пистолетом грозил? Убить тебя хотел? А я должен был сидеть и ждать, когда он в тебя выстрелит? У меня такого приказа не было. Я тебя, дурака, охранять должен.
– А если бы приказали – и меня бы убрал? – усмехнулся я. – И еще заплатили бы.
– Убрал бы, – кивает Виктор. – Только чего ты печешься об этом придурке-наркомане, который тебе угрожал? Или о его придурочной бабе? Кстати, нужно будет ее тоже убрать, пока она полицию не вызвала. Красивая она, но нужно.
Последние слова Виктора меня взбесили.
– Пошли! – заорал я, поводя дулом пистолета.
– Ты что, с ума сошел? – Он смотрит на меня в изумлении.
– Идем, говорю. – Я бью его рукояткой по спине. Он охает, невольно морщится и поворачивает к дому Сибиллы.
Мы доходим до дома, и я нажимаю на кнопку диктофона. Только бы она мне ответила... Только бы она мне ответила...
– Да, – слышу безучастный голос.
– Это я, Вейдеманис. – И тотчас же щелкает замок, дверь открывается. – Идем, – говорю я Виктору, толкая его в спину.
– Она тебе нравится? – подмигивает мой бывший товарищ, и мы входим в кабину лифта.
На четвертом этаже выходим. Дверь все еще открыта. Выбегая, я только прикрыл входную дверь, а Сибилла не стала ее закрывать. Несчастная женщина... Она сидит на полу перед трупом Марселя и даже не плачет. Только смотрит на него и раскачивается из стороны в сторону. Хорошо еще, что она открыла нам наружную дверь.
Наше с Виктором появление ее совсем не волнует. У Виктора в руке чемоданчик, и он похож скорее на практикующего врача, чем на убийцу. Убийца косится на меня, потом подходит к голубому дивану и садится, демонстративно положив чемоданчик рядом с собой.
Я подхожу к Сибилле. Кладу руку ей на плечо. Но она даже не оборачивается. По-прежнему смотрит на труп друга. Человек, купивший ей квартиру, нужен для обеспечения жизни, а Марсель был «для души». Она так и сказала – «для души». Я уставился на Виктора. Может, все-таки поймет, что натворил? Неужели можно вот так, запросто, убить совершенно незнакомого человека? Неужели можно разрушить целый мир надежд, устремлений, радостей? Ведь человек, убивающий другого человека, берет на себя такой грех.
Виктор смотрит на меня. Хмурится. Ему явно не нравится эта квартира. Не нравится и Сибилла, сидящая над трупом Марселя. Виктор снова достает свой мобильник. Он действительно не понимает, что произошло. Полагает, что сможет позвонить полковнику.
– Подожди. – Я подхожу к нему и вырываю из его руки аппарат.
– Тебе нужно позвонить? – спрашивает Виктор.
Вместо ответа я со всей силы запускаю телефоном в стену.
– Рехнулся! – вскакивает Виктор. – Ты знаешь, сколько он стоит?
– Сиди. – Я толкаю его обратно на диван.
Виктор пытается что-то сообразить. Смотрит то на меня, то на Сибиллу.
– Вы с ней были раньше знакомы? – Ничего другого ему в голову не приходит. – Она была с тобой?
Сибилла поднимает на меня глаза. Неужели она понимает по-русски? Впрочем, мать у нее полька... Может, и понимает.
– Чего тебе от меня нужно? – Виктор начинает нервничать.
– Кто это? – спрашивает Сибилла, указывая дрожащим пальцем на убийцу. Она уже догадалась, что он не доктор. И не из полиции.
– Это он стрелял в Марселя. Я привел его сюда, чтобы он увидел, что натворил, – отвечаю я, глядя на Виктора.
– Он?.. – спросила Сибилла. И вдруг, вскочив на ноги, метнулась к нему, словно собиралась убить голыми руками.
– Убери! – дико орет Виктор, отбиваясь. – Убери от меня эту стерву!
Сибилла же, вцепившись ногтями в его физиономию, пытается добраться до глаз. На круглом лице Виктора появляются кровавые полосы.
– Убери, – он, уже не стесняясь меня, бьет ее изо всех сил. Я слышу удары – один, второй, третий. Он знает, как бьют, он умеет бить даже женщин. Она падает на пол после очередного удара, кусая губы от боли. Он попал ей в солнечное сплетение. Волосы падают на лицо женщины. Он, тяжело дыша, поднимает голову за волосы, с ненавистью смотрит на нее, потом на меня.
– Психованная дура, – громко говорит он, – чуть глаза не выдрала. И ты тоже идиот, решил дурацкий эксперимент поставить. Давай твой пистолет.
Наверное, он так ничего и не поймет. Его воодушевила моя неподвижность. Я в таком состоянии, что не могу адекватно реагировать на все. В эти минуты я больше всего думаю об Илзе. Я не успел прийти на помощь женщине, так стремительно она рванулась к нему. А потом даже не понял, что же произошло, когда он несколькими точными ударами сшиб ее на пол.
– Сволочь, – прохрипел он, касаясь пальцами своего кровоточащего лица. И снова ударил ее ногой. Легко, без злобы, как пинают назойливую собаку.
– Понравилось? – спрашивает он меня. Ему все еще кажется, что я провожу эксперимент. Или ему хочется, чтобы так казалось.
Она лежит на полу, глядя в потолок. Наверное, он ударил ее слишком сильно. Я начинаю кашлять, и он ждет, когда я закончу. Странно, что Сибилла лежит без движения. Туфли она давно отбросила куда-то в сторону. Юбка порвалась, обнажив колено. Странно, но у нее не очень красивое колено. И вообще не очень красивые ноги. Я смотрю на ее обнаженную ногу. Может, поэтому у нее длинное платье. Не хочет показывать свои ноги. Ведь она наполовину полька, у нее должна быть идеальная фигура. Господи, о чем я думаю в такой момент.
– Давай пистолет, – снова рычит Виктор, – уже четвертый час утра, нужно сматываться. Того и гляди сюда может подняться консьерж. Или кто-то из соседей вызовет полицию, кто слышал, как ломалось стекло. Давай пистолет.
Он снова трогает свое лицо и снова с ненавистью смотрит на женщину. Его волнует только то, что имеет отношение лично к нему. Подлец! Видимо, он действительно ударил ее очень сильно. Она все еще лежит на полу, не двигаясь. Я вдруг замечаю, что она беззвучно плачет. Не знаю почему, но это трогает меня, очень сильно трогает. Возможно, я вспомнил Илзе. Она тоже не любит громко плакать. Она никогда не плачет при посторонних, а если такое случалось, то плакала беззвучно, словно стесняясь своих чувств. Девочка выросла без матери.
– Черт с тобой, – шепчет Виктор, оглядываясь по сторонам, – не хочешь стрелять, не нужно. Вообще-то ты прав, шуму будет много. Можно без пистолета обойтись.
Он оборачивается и берет большую подушку с дивана. Подходит к женщине, лежащей на полу. В этом есть какой-то дикий эротизм. Его грубые башмаки у ее лица. Он поднимает башмак и легко бьет ее по лицу.
– Стерва, – говорит он почти ласково, – сейчас успокоишься.
В эту секунду я понимаю, что высшим проявлением эротики для этого подонка является момент убийства. Он получает от этого удовольствие. От сознания собственной значимости, мужской силы, своей власти, которая позволяет ему давить других людей. Он наслаждается убийством.
Мерзавец наклонился, собираясь положить подушку на лицо Сибиллы. Кажется, он собирается ее удавить. Она даже не сопротивляется, уставясь на него ненавидящими глазами. Мне кажется, что она решила, будто я ее предал, и поэтому она так неподвижна. Разве сбежишь от двух вооруженных мужчин, так страшно и нагло ворвавшихся в ее жизнь?
Виктор наклоняется совсем низко, наслаждаясь созерцанием своей жертвы. Когда жертва захрипит, этот подонок наверняка захрюкает от удовольствия. Каким идиотом я был! Неужели я не видел в его глазах этот вожделенный блеск?
– Погоди-ка, – останавливаю я его сдавленным шепотом, – дай мне подушку.
Он оборачивается ко мне. Изумление на его лице сменяется восторгом. Он понял – я такой же, как он. Я – удушитель. И хочу получить свою долю удовольствия. Да и мне невыгодно оставлять живого свидетеля. Мы с ним сейчас в одной связке. Я нахожу, а он убивает. До тех пор пока я не найду Труфилова, я для него приманка для дичи. А вот когда найду – стану идеальной мишенью. А пока я должен убрать свидетельницу. Но я хочу сделать это сам. Он так думает. Значит, каждому воздается по вере его.
– Бери, – говорит он, улыбаясь. Я делаю к нему два шага. Хватаю подушку, достаю пистолет и вдруг, прислонив подушку к его груди, стреляю. Раз, второй, третий. Я вижу, как меняется его лицо. Вижу, как ему больно. Чувствую, как он дергается. Господи, что со мной? Я хочу понять логику садиста. Хочу почувствовать такое же удовольствие от самого процесса убийства, которого ждал он. Ему не просто больно, ему очень страшно. У него подгибаются ноги, и он падает на пол. Я отбрасываю подушку, наклоняюсь к нему.
– Что ты чувствуешь? – кричу я, словно безумный. – Тебе хорошо? Тебе очень хорошо?
Он пытается что-то сказать и не может. Хочет говорить, но у него нет сил. Он застывает, оскалив рот в предсмертной усмешке. Я отворачиваюсь. Беру подушку и бросаю ему на лицо. Будь ты проклят! Первый раз в жизни убиваю человека, первый раз в жизни я решился на такое.
И снова кашель раздирает мою грудь. Я скрючиваюсь, чтобы сохранить хотя бы остатки сил, – кашель раздирает меня изнутри. Когда меня немного отпустило, я обнаружил, что сижу на полу, а рядом лежит Сибилла. Она по-прежнему смотрит в потолок. Повернув голову ко мне, она спрашивает:
– Зачем?
– Не знаю. – Я действительно не знаю, зачем я его убил. Какой-то подсознательный импульс! Или же меня потряс ее беззвучный плач. А возможно, это связано с событиями последних дней. Но оказалось, Сибилла спрашивала не о том.
– Зачем он его убил? – прошептала она.
Я отвернулся. Что можно объяснить потрясенной женщине? Что вообще я могу сказать? Уже утро, а я все еще здесь. И неизвестно, когда вернусь в отель. А если вернусь, оставив здесь два трупа, то меня найдут через несколько часов. И тогда моя девочка погибнет. И моя мать сойдет с ума от горя. А я буду умирать в страшных мучениях во французской тюрьме. Я сижу на полу и постоянно прокручиваю эти мысли. Рядом со мной лежит женщина и смотрит куда-то сквозь меня. И два трупа. Бог знает, что мне с ними делать.
Антверпен. 14 апреля
Они вылетели на вертолете. Вместе с Дронго в салоне большегрузного голландского вертолета находились комиссар Вестерген, майор Шевцов, Захар Лукин и помощник комиссара. Все время пути они молчали, думая об одном – надо успеть в Антверпен так, чтобы переговорить с неизвестным им Ржевкиным. Вертолет приземлился в Антверпене через сорок минут. Комиссар Вестерген вышел первым. Его встречал у трапа бельгийский коллега – комиссар Верье. Плотный, румяный здоровяк, который мог служить образцом шеф-повара или хозяина кондитерской, но этот человек занимался самыми громкими преступлениями в Бельгии, считаясь высококлассным специалистом, в том числе и по «русской мафии».
Вестерген пожал руку своему коллеге. Тот кивнул и мрачно заметил:
– Вы опоздали, Вестерген. Вы немного опоздали.
– Что случилось? – спросил Дронго, спускавшийся следом по трапу. Он придерживал рукой черную широкополую шляпу. Головной убор не совсем привычный для него. Обычно он предпочитал кепи, купленное в Лондоне. Но в эту поездку изменил своим правилам. В Европе эта шляпа, которую он приобрел несколько лет назад в Ницце, не казалась столь экзотичной, как дома или на Востоке.
По лицу комиссара Верье он понял, что они снова опоздали.
– Что произошло? – повторил он, протягивая руку комиссару.
– Полчаса назад взорвали автомобиль с мистером Ржевкиным. Наши сотрудники опоздали буквально на десять-пятнадцать минут. Мои люди уже на месте.
Даже обычно невозмутимый Вестерген отпустил крепкое словцо. Шевцов, вышедший из вертолета, выслушал Дронго, нервно пожал плечами, и лицо его исказила презрительная гримаса.
– К чему нужны все ваши логические построения, если все равно у нас ничего не получается. Занимайтесь своим анализом и не мешайте нам делать свое дело. Мне Шерлоки Холмсы ни к чему. Мне нужны реальные бандиты, которых я могу арестовать и доставить в Москву.
– Договорились, – холодно ответил Дронго, – отныне каждый из нас будет заниматься своим делом.
– А ты отойди от меня, – отмахнулся от Лукина майор Шевцов, – и без тебя тошно. Надо осмотреть место, где его взорвали.
Приехавшие рассаживались по автомобилям. В первом разместились комиссары Вестерген и Верье, а также их помощники. Во втором – гости, прилетевшие из Москвы. Шевцов сел впереди и демонстративно не оборачивался всю дорогу. Его раздражали постоянные неудачи. Дважды они опаздывали к месту событий, и дважды преступники уходили буквально у них из-под носа.
На место происшествия группа прибыла минут через двадцать. Они увидели черный остов автомобиля Ржевкина, толпу испуганных горожан, обезумевшую от ужаса секретаршу, которая давала показания следователям. Остатки того, что когда-то было самим Ржевкиным, уже погрузили в машину «Скорой помощи» и увезли. К комиссару Верье подошел один из сотрудников полиции.
– В машину была заложена взрывчатка, – доложил он, – очевидцы уверяют, что она взорвалась, как только он сел в автомобиль. Явно работали профессионалы. Свидетелей много, мы работаем со всеми, но никто не видел, как к этому автомобилю подходил кто-то чужой.
– Что говорит его секретарь? – спросил Верье.
– Уверяет, что за несколько минут до взрыва у него был незнакомец, который угрожал президенту компании. Она убеждена, что он угрожал.
– Они вышли вместе? – спросил Верье.
– Нет. Сначала его гость, а потом мистер Ржевкин. Но гость был из России, в этом она убеждена.
Дронго, услышавший слово «Россия», подошел чуть ближе.
– Что она говорит? – спросил Дронго у Верье. Он не знал французского. Верье коротко изложил суть:
– Говорит, что у Ржевкина был какой-то гость, который ему угрожал. Девушка считает, что он был из России. Она сама из Вильнюса, но понимает русский язык.
– Конечно, понимает, – улыбнулся Дронго, – можно мне с ней поговорить?
– Говорите, – пожал плечами Верье, – если вы считаете, что так нужно.
Дронго подошел к девушке. Та была не просто напугана, она находилась в состоянии шока. На вопросы отвечала судорожными кивками головы.
– Извините меня, – тихо сказал Дронго, – вы запомнили человека, который к вам приходил?
– Да, да, – кивнула она сквозь слезы. Девушка вытирала лицо платком, еще больше размазывая косметику. Спокойный голос Дронго немного привел ее в чувство. – Я его запомнила, – она обрадовалась, что среди бельгийских полицейских оказался и бывший соотечественник.
– Он говорил по-русски? – спросил Дронго. Майор Шевцов подошел ближе, но не вмешивался в допрос.
– Да, он хорошо говорил по-русски, – кивнула она, – очень хорошо.
– Он угрожал Ржевкину? Вспомните, он действительно угрожал вашему хозяину?
– Угрожал, – заплакала она, – он угрожал. Сказал, что посадит его в бельгийскую тюрьму.
– В бельгийскую тюрьму? – задумчиво повторил Дронго.
– У него был литовский акцент? – спросил вступивший в разговор Сергей Шевцов.
– Нет, – удивилась девушка, – не было. Он очень хорошо говорил по-русски.
– Вейдеманис родился в Сибири и провел там первые пять лет, – напомнил Дронго, не глядя на майора. Он подозвал Лукина и взял у него фотографию Вейдеманиса, полученную по факсу. Фотография была смазанная, бывший подполковник КГБ был изображен на ней еще довольно молодым. Но как только он показал фотографию девушке, она вскочила со скамьи, едва не опрокидывая ее.
– Это был он! Он! Я его узнала. Это он приходил к нам. – Девушка снова заплакала.
Верье ловко выхватил фотографию из рук Лукина, уже собиравшегося убрать ее в папку.
– Я думаю, она нам пригодится, – строго сказал бельгиец.
– Эдгар Вейдеманис, – задумчиво повторил Дронго.
– Это ясно и без ваших умозаключений, – с вызовом сказал Шевцов. – Они наверняка вернулись в Голландию. Нужно снова начинать с Амстердама.
– Возможно, – кивнул Дронго, – но у меня отпало всякое желание лететь с вами обратно. Я останусь в Антверпене. Захар, не забудь переслать мои вещи в отель «Антверпен Хилтон». Я останусь здесь, пока не найду Вейдеманиса.
– Решили помочь бельгийской полиции? – спросил Шевцов. – Думаете, вы сможете найти преступников раньше бельгийцев?
– Я постараюсь это сделать, – коротко ответил Дронго. – Мне не нравится это дело с самого начала. Я должен попытаться опередить их группу хотя бы один раз.
– Это ваше дело, – пожал плечами Шевцов, – можете оставаться.
Он пошел к автомобилю. Лукин вопросительно посмотрел на Дронго.
– Ты тоже уезжай, – разрешил Дронго, – если будут новости – сразу звони на мой телефон. Самое главное – узнать все про Вейдеманиса. Мне нужно понять, почему он согласился отправиться в такую опасную командировку.
– А как же вы тут один? – с испугом спросил Лукин. – У вас есть план действий?
– План один – думать. Нужно просто успокоиться, сесть и подумать. Нельзя бегать за ними по всей Европе. Нужно просчитать варианты и попытаться их опередить. Только в этом случае появятся шансы на успех. Иначе я могу успеть тогда, когда они найдут и убьют Труфилова. А насчет меня ты не беспокойся. В любой стране мира, особенно в Европе, я чувствую себя как дома. Я знаю здесь каждый город, в котором побывал раньше. Здесь у меня есть знакомые и даже друзья. Оставь мне только фотографии Харченко и Кокотина. И не забудь выслать мои вещи.
– До свидания, – Лукин пожал ему руку, – я буду вам звонить.
Группа отъезжающих села в автомобиль. Вестерген попрощался со своим бельгийским коллегой, пожал руку Дронго.
– Меня трудно удивить, – признался на прощание флегматичный голландец, доставая трубку, – но вам, похоже, это удалось. Удачи вам, мистер Дронго. Кажется, под этим именем вас знают в Европе.
– Спасибо, – Дронго попрощался с комиссаром и подошел к оставшемуся у обгоревшей машины Верье.
– Решил остаться с вами, – сказал он по-английски, – надеюсь, вы не будете возражать, господин комиссар?
– Как вам угодно, – сухо заметил тот, – у нас и так хватает своих проблем, а теперь еще проблемы с этими бандитами. Вы предполагали нечто подобное, когда просили нас взять под наблюдение офис компании мистера Ржевкина?
– Предполагали, – признался Дронго, – но мы все время опаздываем.
– Очевидно, работает специальная группа террористов, – задумчиво сказал Верье, – их перебросили в Европу.
– Боюсь, что это не обычные террористы, – горько заметил Дронго, – судя по всему, они ищут бывшего сотрудника военной разведки. А тот, кто возглавляет поиски, – бывший сотрудник разведки КГБ. Это не обычные бандиты и не обычные террористы.
– Понятно, – прошептал Верье, – я примерно так и полагал. Взгляните, какой профессионал работал здесь. Взрыв строго направленного действия. У несчастного мистера Ржевкина не было ни одного шанса выжить.
– Да, – кивнул Дронго, подходя к обгоревшей машине, – они, очевидно, установили взрывное устройство, подключив его к системе зажигания.
– Эксперты разберутся, – вздохнул комиссар, – надеюсь, та группа убралась из Бельгии...
На полуслове комиссара прервал один из сотрудников, подбежавший к нему. Комиссар выслушал своего помощника и ошеломленно посмотрел на Дронго. В его глазах мелькнуло нечто похожее на страх.
– Только что сообщили из Схетона, – сказал комиссар Верье, – там найдены трупы двоих убитых мужчин. Их мучили перед смертью. В эту квартиру шел страховой агент, он и услышал крики несчастных. Негодяи поняли, что им могут помешать, убили обоих и скрылись. Я еду в Схетон. Кажется, мы опять опоздали... Вы поедете со мной? – спросил комиссар Дронго.
– Да, – ответил тот. – По-моему, число загадочных убийств за последние дни катастрофически растет... Чья рука направляет их?
Москва. 14 апреля
Галина Сиренко приехала в Ясенево, в штаб-квартиру Службы внешней разведки, в половине двенадцатого утра. Два часа ее знакомили с личным делом бывшего подполковника ПГУ КГБ СССР Эдгара Вейдеманиса. Все, что можно было показать, включая материалы о событиях десятилетней давности, ей показали. Она тщательно делала выписки, понимая, как важны все детали для Дронго, ожидавшго ее материалов в Голландии и Бельгии. Затем ее принял генерал СВР, один из бывших сослуживцев Вейдеманиса. Серый элегантный костюм и яркий галстук, завязанный двойным американским узлом, придавали генералу некий штатский шарм.
– Вы собираете материалы на Вейдеманиса? – спросил он.
– Я ознакомилась с выдержками из дела, которое мне любезно показали ваши сотрудники, – подтвердила Галина.
– Мы не можем дать вам его личное дело, – объяснил генерал, – некоторые операции, в которых он принимал участие, до сих пор засекречены. Вы должны нас понять.
– Понимаю, – кивнула Сиренко, – но данные, которые мне дали, имелись и в ФСБ. Там нет почти ничего нового.
– Разумеется, – согласился генерал, – там и не может быть ничего нового. Он ведь ушел из разведки сразу после событий девяносто первого года. Мотивы ухода можно понять, он был тогда гражданином Латвии, а в республике в это время разыгрался националистический шабаш.
– Вы знали его лично?
– Немного знал. Мы с ним работали вместе в одной африканской стране. Он был человек дисциплинированный, пунктуальный и обязательный. Но в нем чувствовался какой-то надрыв. И эти нелады в семье. Они с супругой жили не очень дружно, и об этом знали все сотрудники посольства. В маленькой колонии трудно скрывать такие вещи. Я слышал, что потом они развелись. И еще он производил впечатление человека, занимающегося то ли нелюбимым, то ли не своим делом. Тут тоже было внутреннее напряжение. Мне это непонятно. Отец у него тоже работал в разведке... В общем-то, по большому счету, жизнь у Вейдеманиса не сложилась. В девяносто четвертом он переехал в Москву.
– У вас были какие-то контакты в это время? – спросила Галина. – Ваше ведомство не пыталось его снова использовать?
– Нет, – улыбнулся генерал, – это в милиции используют людей, которые работали раньше осведомителями. Я знаю случаи, когда человека отправляли в колонию и там снова требовали продолжения работы. Думаю, и вы знаете массу подобных случаев. У нас несколько другая специфика. Он три года не был с нами связан, три года жил в другом государстве, настроенном к нам не очень дружески. Мы не можем использовать такого человека, даже с учетом того, что он был подполковником, нашим бывшим коллегой.
– Понятно, – подвела неутешительный итог Сиренко, – я надеялась, что у вас будет больше информации.
– Честно говоря, нам довелось еще раз заниматься Эдгаром Вейдеманисом, – сказал генерал, – когда он получал российское гражданство. Мы провели негласную проверку – все же он бывший разведчик и профессионал достаточно высокого класса. Все оказалось чисто. Если, конечно, не считать его тяжелой болезни.
– Что? – сразу же вскинулась Галина. – А чем он болен?
– А вы разве не знаете? – удивился генерал. – Вы можете получить все медицинские показания в Онкологическом центре. Собственно, поэтому мы тогда и не стали больше его разрабатывать. Ему предлагали обратиться в ассоциацию бывших сотрудников КГБ и МВД, которая помогает всем нуждающимся и инвалидам. Но он отказался. И я его понимаю, он гордый человек. И таким был всегда. В Африке, когда он узнал, что один актеришка решил развлечься с его женой, он так накостылял тому в туалете, что дамский угодник надолго запомнил его науку.
– Мне этот мужик нравится, – подвела итог разговора Галина. – Спасибо за информацию, господин генерал.
Генерал встал, протягивая руку.
– Рад, если помог. Только у нас в разведке не любят этого слова – «господин»... Успехов вам.
Из Ясенева Галина отправилась сначала в прокуратуру, а затем в Онкологический центр на Каширском шоссе. По словам врачей, наблюдавших Вейдеманиса, его болезнь была изрядно запущена. Помочь могла только операция, если он на нее решится. Но и от химиотерапии пациент отказался, после десятого апреля не приезжал в больницу.
В четвертом часу дня Галина позвонила Дронго и рассказала обо всем, что узнала.
– Он тяжело болен, – говорила Сиренко. – В Онкологическом центре ему рекомендовали немедленную операцию. С очень небольшими, правда, шансами на успех. Но он отказался и от операции, и от химиотерапии.
– И он все знает о своей болезни? – спросил ошеломленный Дронго.
– Знает. Может быть, поэтому он и согласился на предложение Кочиевского. Ведь ему уже нечего терять.
– Спасибо, Гала, вы мне очень помогли, – взволнованно сказал Дронго. – Если вам удастся поговорить еще и с его родными, будет совсем хорошо. И узнайте, где он раньше работал.
– Постараюсь. Успехов вам...
В фирмах, где раньше трудился Вейдеманис, ничего нового узнать не удалось. Все то же самое: исполнительный, добросовестный работник. Кое-кто вспомнил, что он дружил с убитым Федором Гаско, но никто не связывал смерть коммерсанта с Вейдеманисом. В шесть часов вечера Галина поехала к Вейдеманисам. Нашла нужный подъезд, квартиру. Позвонила. Ей никто не ответил. Она позвонила еще раз. И снова – никого. Галина позвонила к соседям. Соседка оказалась словоохотливой.
– Сейчас их дома нет, – объяснила она. – Девочка задержалась в школе, а бабушка пошла за ней.
– Понятно, – Галина вышла из подъезда. Достала телефон, собиралась было позвонить, но передумала. Решила, что вернется сюда через час. Но и через час в квартире по-прежнему никого не было.
Она поехала в прокуратуру, надеясь найти Всеволода Борисовича, и не ошиблась. Романенко сидел в своем кабинете. Очевидно, у него слезились глаза от постоянного недосыпания. Хмуро взглянув на Галину, он предложил ей сесть. Она знала, что он не любит слушать новости с порога. Романенко считал, что торопливость – признак легкомыслия. Сначала приведи в порядок свои мысли, а потом говори.
– Все данные на Вейдеманиса я уже оставила у вас, – начала она, – я была в Онкологическом центре. Там подтвердились наши подозрения – он тяжело болен. Именно поэтому и согласился стать проводником группы Кочиевского в Европе. Они нашли своего рода идеальный вариант: профессионал, бывший сотрудник разведки, знающий иностранные языки, умело ориентирующийся в европейских странах. Он ищет Труфилова, а за ним идет группа убийц, которая устраняет всех, кто имел какое-либо отношение к этому делу.
– Понятно, – вздохнул Романенко, – мы искали демона зла, а нашли несчастного человека, которому осталось жить совсем ничего. Он потерял работу и заболел. Представляю его самочувствие. У него на руках мать и дочь, будущее которых он обязан обеспечить. Вы сообщили Дронго о вашей поездке в Онкоцентр?
– Сообщила, – кивнул Галина, – но я не смогла поговорить с родными Вейдеманиса. Два раза приезжала, но их не было дома.
– И что думаешь? Где они?
– Соседка сообщила, что бабушка отправилась за внучкой, та не пришла из школы.
– Странно... – Романенко нахмурился, – нужно проверить все еще раз. Поедешь с нашим сотрудником. Все, что касается Вейдеманиса, нас интересует в первую очередь.
– Я поеду сама, – предложила Галина, – у вас и так хватает забот.
– Добро, – согласился Всеволод Борисович, – только осторожнее. Если увидишь что-то подозрительное, звони. И немедленно, без лишнего героизма. И так проблем выше крыши.
– Что-нибудь случилось?
– У нас каждый час что-то случается, – пробормотал Романенко, – сначала в Хайзене застрелили Кребберса, бывшего связного Труфилова, затем в Антверпене взорвали автомобиль с Игорем Ржевкиным. А днем в Схетоне, рядом с Антверпеном, нашли трупы двоих туристов, прилетевших из Москвы. Если добавить еще и убийство в самолете два дня назад, то получается, что мы все время опаздываем. Честно говоря, я даже не представляю себе, как Дронго может справиться с этой проблемой. Не нужно было вообще его подключать. Мы все равно не успеем найти Труфилова. Против нас слишком крупные силы.
– Он так не считает, – возразила Сиренко. – И мы не можем останавливаться на полпути.
– Не можем, – кивнул Романенко. – Будем надеяться, что Дронго все же сумеет остановить их раньше, чем они найдут Труфилова. Это наш последний шанс.
Антверпен. 14 апреля
Они приехали в Схетон, когда эксперты еще работали на месте трагедии. Все произошло в одном из заброшенных домов, на окраине Схетона. Дом был оцеплен, и журналисты рвались сквозь кордон полицейских, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию. Работали телевизионные камеры, сразу несколько человек комментировали происходящее с места событий. Комиссар хмурился, понимая, как вреден расследованию шум вокруг преступления. Он протиснулся вместе с Дронго сквозь толпу журналистов, не отвечая на их вопросы.
Войдя в дом, они прошли на второй этаж, где и произошли оба убийства. Комиссар Верье подошел к одному из экспертов.
– Как он погиб?
– Его застрелили, – сообщил эксперт, – но перед смертью пытали. Прижигали руки, ноги, половые органы. Перед этим связали. Взгляните, на руках характерные борозды. Очевидно, использовали и повязки, чтобы пленные не кричали. Мы нашли одну из таких повязок в углу. Но убили их совсем недавно, примерно час назад.
– Почему не были слышны выстрелы?
– Очевидно, стреляли из пистолетов с глушителями. Использовали два пистолета.
– Что-нибудь нашли при убитых?
– Да, документы. Оба русские туристы из Москвы, прилетели к нам пять дней назад. В карманах были даже деньги. Видимо, убийцы спешили. Но это в любом случае не ограбление. У одного из убитых даже не сняли золотые часы.
Дронго, не любивший смотреть на трупы, отвернулся. Затем снова вернулся и все-таки заставил себя сесть на корточки перед одним из убитых, взглянул на искаженное предсмертной гримасой лицо. Жестокость убийства потрясла его, но что за этой жестокостью?
Комиссар хотел вытащить какие-то подробности из своих сотрудников.
– Как все это случилось?
– Страховой агент приехал, чтобы проверить состояние строения, – рассказывал инспектор, – услышав крики, попытался войти в дом. Но передумал и поспешил на улицу. Из автомата позвонил в полицию. Когда приехала полиция, в доме уже никого не было. А наверху – два теплых трупа, кровь даже не успела свернуться. На первом этаже мы нашли два пистолета с глушителями. Убийцы их выбросили.
– Значит, кто-то захватил этих двоих, – сделал вывод комиссар, – затем пленников привезли сюда, в заброшенный дом, начали пытать, а когда услышали шаги страхового агента, убрали обоих. Так?
– Да, видимо, все так и было, – подтвердил инспектор.
Комиссар Верье подошел к Дронго, тот показал ему на достаточно четкий след – отпечаток ноги сорок пятого или сорок шестого размера.
– А что вы думаете насчет этих русских? – спросил комиссар. – Мы нашли документы у них в карманах. А внизу кто-то выбросил пистолеты с глушителями. Они туристы, прилетели в Голландию несколько дней назад.
– Двенадцатого? – переспросил Дронго.
– Нет, кажется, десятого, – ответил комисcар, – а почему вы спрашиваете?
– Вместе с основным подозреваемым в Голландию прилетели еще два человека, которые находятся у нас на подозрении, – объяснил Дронго. – Но судя по всему – по лицам убитых, это не они. У меня есть фотографии людей, прилетевших вместе с Вейдеманисом.
– Вы хотите сказать, что прилетела еще парочка? – иронично протянул комиссар. – Не слишком ли много для нашей маленькой страны?
– Я все проверю, – дернул плечом Дронго, – разрешите, я позвоню в Амстердам и узнаю, значились ли эти фамилии в списке пассажиров на двенадцатое апреля.
– Ради бога, – пожал плечами комиссар, – но мы нашли в их карманах билеты. Они прилетели десятого. У них есть и паспорта, с отметками. Десятого они прошли голландскую границу. Десятого апреля.
– Непонятно, – задумчиво протянул Дронго, – кто же эти люди? Если друзья Труфилова, то почему они прилетели именно в Голландию, а затем переехали в Бельгию? Если враги, то кто их убил? И почему? Что хотели у них узнать?
– У меня нет ответов на эти вопросы, – чуть раздраженно сказал комиссар, – мне казалось, что вы сможете нам помочь. Теперь выясняется, что это двойное убийство для вас такая же неожиданность, как и для меня.
– Еще большая, – честно признался Дронго, – более того, я не представляю себе, как теперь действовать. Остался единственный шанс.
– Какой? – спросил комиссар.
– Проверить все отели в Антверпене. Мне нужно знать, где остановились трое людей – Эдгар Вейдеманис, Осип Харченко и Сергей Кокотин. Нужно проверить все центральные отели Антверпена. Если понадобится, вообще все отели.
– Сделаем, – кивнул комиссар, – давайте мне их фамилии. Только напишите в латинской транскрипции.
Он взял список и передал своему помощнику. Затем снова подошел к одному из убитых.
– Все же почему их пытали? – задал себе тот же вопрос комиссар. – Они прилетели только десятого числа. Что они могли за несколько дней узнать такого, чтобы их так зверски мучили? Какой тайной они владели?
– Если бы я знал ответ на этот вопрос, то, возможно, ответил бы и на второй – почему их убили, – раздумчиво сказал Дронго.
– Заканчивайте осмотр, и все материалы ко мне, – приказал комиссар, – страхового агента тоже привезете сюда. Я лично его допрошу. Возможно, он вспомнит еще что-нибудь.
– Не хочу вам мешать, – сказал Дронго в раздумье. – Боюсь, что я немного ошибался. Эти двое явно неучтенные фигуры в той игре, которую я себе вроде бы представлял. А пока я буду ждать вашего звонка в отеле «Антверпен Хилтон». Я ведь все равно не знаю французского, – сказал Дронго. – Если вам удастся что-либо найти, очень прошу вас позвонить мне.
– До свидания, – кивнул комиссар, вновь обернувшись к своим сотрудникам. Забот у него хватало.
Дронго с трудом пробился через автомобильную пробку и довольно долго выходил к центру города, надеясь найти машину. Лишь через полчаса он нашел такси и поехал в Антверпен, заказав себе отель по телефону. Обратная дорога заняла гораздо больше времени, чем он себе представлял. Сказывались пробки в центре города, особенно при подъезде к отелю.
Добравшись в отель, он поднялся в свой забронированный четыреста семидесятый номер. Он выходил окнами на какое-то учреждение. А в самом номере – невероятно большой комнате – впечатляла широченная двухспальная кровать. Он подошел к окну, по привычке закрывая темные занавески. В любом помещении он всегда задергивал шторы и закрывал занавески.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ .....
Комментариев нет :
Отправить комментарий