ДЕТЕКТИВ..
- нажимая на картинку вы перейдете
на предыдущую главу -
- 9 -
– Неужели вы хотите, чтобы я приехал в ваше ведомство?
– Нет, не хочу. После каждого вашего визита мне приходится объяснять, зачем я вас вызывал. По управлению ползут разные слухи. Вы становитесь популярной личностью. Некоторые наши офицеры уже знают вас в лицо. Давайте встретимся в нашем обычном месте.
– Я думал, вы уже давно поменяли квартиру.
– У нас сложности с финансированием, – пробурчал Потапов. – Во всяком случае, мы не имеем возможности постоянно менять квартиры. Адрес помните?
– Конечно, помню. В какое время?
– В шесть. – Генерал усмехнулся. – Только отнимите от этой цифры номер автобуса, который туда идет. Помните номер автобуса?
– Помню. – Пятый номер, подумал Дронго. Значит, встреча состоится ровно в час дня.
– Договорились. – Потапов положил трубку.
– Мог бы позвонить и через час, – пробормотал Дронго, взглянув на часы. Заснуть уже все равно не удастся. Он поднялся и пошел в ванную.
В семь минут второго Дронго звонил в дверь квартиры, где обычно встречался с генералом. Открыли сразу же. На пороге стоял молодой человек с невыразительным лицом. Он молча кивнул и указал на вешалку, куда можно было повесить плащ. Затем – по-прежнему молча – кивнул в сторону комнаты, где уже ждал Потапов. Дронго нисколько не удивило присутствие постороннего. К тому же офицер ФСБ, каковым, вне всякого сомнения, являлся молодой человек, никак не мог им помешать.
– Здравствуйте, – сказал Потапов, когда Дронго вошел в комнату. Внешне они чем-то походили друг на друга. Дронго был чуть крупнее и шире в плечах. Но оба – с залысинами, с тонкими губами, с сократовским лбом. Правда, Потапов был курносый, а у Дронго – нос с горбинкой. И оба темноглазые, с проницательным взглядом.
Во внешности каждого человека есть нечто сугубо индивидуальное, присущее только ему. Можно, например, пересадить на плешь волосы с другой части тела, можно изменить форму носа, можно убрать с подбородка жировые складки, даже изменить цвет лица. Но останутся глаза, «зеркало души», как писали в старых романах. Ни один офтальмолог в мире еще не научился придавать пустым глазам глубокомысленное выражение.
– Добрый день, Леонид Владимирович. – Дронго протянул генералу руку. – Рад отметить, что вы не изменились.
– Я немного поправился, – криво усмехнулся Потапов. – А вы, кажется, умеете сохранять форму.
– Не уверен, – улыбнулся Дронго. – Я недавно застрял в тоннеле под Ла-Маншем, и это, очевидно, сказалось на моем физическом состоянии.
– А заодно вы нашли убийцу банкира, – кивнул Потапов. – Знаю об этом.
– От вас ничего не скроешь, – пробормотал Дронго, усаживаясь на диван. – Какое у вас ко мне дело?
– Мне доложили о вашей вчерашней встрече с Олегом Кочиевским, бывшим полковником военной разведки, а ныне руководителем службы безопасности концерна «Роснефтегаз», – сказал Потапов, усаживаясь рядом.
– Я был бы удивлен, если бы вам не доложили, – снова улыбнулся Дронго. – Значит, вы пригласили меня, чтобы поблагодарить за эту встречу?
– Мне не до шуток, – нахмурился Потапов. – Все гораздо серьезнее, чем вы думаете.
– В таком случае я умолкаю и прошу вас объяснить, в чем дело. Вы действительно оказались в затруднительном положении?
– Не я, а вы, – сказал генерал. – В затруднительном положении оказались вы, Дронго. Даже не подозревая о том, вы ввязались в очень грязную игру. По старой дружбе я хотел вас предупредить, посоветовать...
– Выйти из игры, – подхватил Дронго. – Вчера вечером мне то же самое говорил Кочиевский. Но он еще и предлагал мне большую сумму денег.
– Я вам не стану предлагать деньги, – заметил Потапов. – У меня их все равно нет. Но предупредить вас я просто обязан. Романенко не имел права втягивать вас в подобную авантюру. Это очень серьезное дело. Очень. Вы даже не можете себе представить, насколько серьезное.
– Почему же не могу? Представляю, – ответил Дронго без тени улыбки. – Я ведь занимаюсь этим делом уже две недели. И специально вызвал на встречу адвоката Бергмана, чтобы заставить людей, заинтересованных в молчании Труфилова, обратить на себя внимание. Более того, я за эти дни провел еще несколько встреч. Если мне удастся найти Труфилова и он даст показания, может образоваться очень интересная цепочка. Берлинский суд выдает нам вора в законе Евгения Чиряева, который связан с арестованным заместителем министра Ахметовым. А через него группа Романенко может выйти на бывшего вице-премьера. И я думаю, это еще не конец цепочки. Она должна заканчиваться где-то на самом верху.
– Интересно, – с невозмутимым видом кивнул Потапов. – Мне всегда очень интересны ваши рассуждения. Только не увлекайтесь, Дронго. Даже если случится чудо и вы найдете Труфилова, заставите его дать показания, сумеете добиться выдачи Чиряева – то и в этом случае все замкнется на Ахметове. Никто не допустит, чтобы Романенко копал глубже. Вы меня понимаете?
– Вы не знаете Всеволода Борисовича, – усмехнулся Дронго. – Его трудно остановить. Он будет копать до конца.
– Не будет, – покачал головой Потапов. Он встал, прошелся по комнате и почему-то закрыл дверь в коридор. Потом снова сел на диван. – Ему не разрешат продолжать расследование, – проговорил генерал вполголоса.
– Вы же знаете, что мне нельзя говорить такие слова, – заметил Дронго. – Я от этого становлюсь еще более неуправляемым. И все равно буду искать Труфилова. Но подозреваю, что у вас имеются еще какие-то факты, которыми вы хотите меня удивить. О том, что Романенко в решающий момент подрежут крылья, вы уже сообщили...
– Обязательно подрежут, – перебил собеседника Потапов. – Начнем с того, что никого не интересует директор компании «ЛИК» Труфилов. Этот уголовник Чиряев – тоже. И с Ахметовым не все ясно. Если его защиту взял на себя Давид Самуилович, то еще неизвестно, как дело обернется в суде. Ахметова вполне могут оправдать. Но дело в другом...
Потапов придвинулся поближе к Дронго.
– Вы знаете, какая сейчас обстановка в Москве? – почти шепотом продолжал генерал. – Президент болен. Серьезно болен. Две крупные группировки пытаются определиться, вернее, идет борьба за власть в стране. В одну из группировок как раз и входит бывший вице-премьер, о котором вы говорите. Причем обратите внимание: он фигура не самая значимая. И вы прекрасно знаете, кто за ним стоит.
– Для этого не нужно быть аналитиком, – заметил Дронго. – Достаточно развернуть любую газету.
– Вот именно, – кивнул генерал. – А у бывшего вице-премьера, как вам хорошо известно, обширные связи. Кочиевский – далеко не единственный. Деньги и пресса будут на стороне этой группировки. Большие деньги и солидные средства массовой информации, – добавил Потапов. – По нашим сведениям, в результате вашей вчерашней встречи полковник Кочиевский принял решение отправить специальную группу в Европу для поисков Дмитрия Труфилова. Весьма вероятно, что бывший полковник ГРУ Кочиевский знает немного о связях офицера своего ведомства. Если он найдет и ликвидирует Труфилова, то оборвет все нити для группы Романенко. Чиряева в таком случае нам не выдадут. А Давид Самуилович сумеет добиться оправдания арестованного заместителя министра.
– То есть вы заранее настраиваетесь на проигрыш? – спросил Дронго. – Получается, что все напрасно?
– Нет, не напрасно. – Впервые за время беседы генерал улыбнулся. – Дело в том, что существует и вторая группировка.
– Это уже по существу, – кивнул Дронго.
– Вторая группировка контролирует силовые ведомства, в том числе ФСБ, прокуратуру, Службу внешней разведки, – продолжал Потапов. – Перед прокуратурой была поставлена конкретная задача – обвинить Ахметова. Именно поэтому удалось добиться разрешения на арест заместителя министра. Но это не все. Вторая группировка пытается сделать все для того, чтобы Ахметов не был оправдан и процесс получился как можно более громким. При этом с обязательным выходом на бывшего вице-премьера. Никто, разумеется, не собирается сажать вице-премьера, пусть даже бывшего, в тюрьму. Речь идет о максимальном моральном уроне, который можно нанести первой группировке. Речь идет, если угодно, о влиянии на президента и о раскладе политических сил после новых выборов.
– Тогда вам вообще нечего волноваться. Первая группа против нас, вторая – за нас. Можно продолжать работать, – улыбнулся Дронго.
– Нельзя, – покачал головой Потапов. – Я же вам сказал: в игре участвуют очень сильные игроки. И сделаны солидные ставки. Ваша мальчишеская непосредственность здесь не поможет. По следам группы Кочиевского отправится другая группа – с противоположной целью. Они должны будут найти и доставить в Москву Дмитрия Труфилова. И справятся с этим гораздо лучше, чем вы. Они, если хотите, совершенно беспринципны и более последовательны в своих действиях.
– То есть вы хотите сказать, что в Европу улетят две группы, каждая из которых попытается выполнить свою задачу? – спросил Дронго.
– Совершенно верно, – кивнул Потапов. – И я рассчитываю на ваше понимание. Вам совершенно незачем лезть в эту игру. Это большие деньги, много крови и много грязной политики. Скажите Всеволоду Борисовичу, что вы заболели. Или объясните ему, что решили отказаться от этого расследования...
Дронго молчал. Потапов поспешно добавил:
– Вы можете даже сослаться на меня. Объяснить, что это я отсоветовал вам заниматься розысками Труфилова.
Дронго по-прежнему молчал.
– Ну, так как же? – не выдержал генерал. – О чем вы думаете?
– Сложная комбинация, – в задумчивости проговорил Дронго. – То, что Кочиевский и люди, стоящие за ним, не хотят, чтобы Дмитрий Труфилов вернулся в Москву, – понятно. Он слишком опасный свидетель. Но о чем думают те, кому нужно добиться осуждения Ахметова? Ведь, по логике вещей, они должны только радоваться, что на их стороне в игру вступил еще один игрок, пусть даже такой одиночка, как я. Но вы почему-то просите меня не участвовать в поисках Труфилова. Тогда получается, что и второй группе он не нужен в качестве свидетеля для Романенко. Он нужен, чтобы подтвердить компромат на их соперников. Я правильно понял?
– Я всегда знал, что с вами невозможно договориться. – Потапов вскочил с дивана. – Что вы себе позволяете? Генерал ФСБ специально приехал для встречи с вами, объясняет вам ситуацию, предостерегает от ошибок, а вы позволяете себе подобные домыслы. Какое вам дело до того, что они сделают с Труфиловым? Его и так найдут, без вашей помощи. Занимайтесь обычной уголовщиной и не лезьте в политику. Можете считать это моей настоятельной просьбой. Или приказом, если вас так больше устраивает.
– Я не сотрудник контрразведки, генерал, – улыбнулся Дронго. – Я всего лишь частный эксперт.
– Ну хватит, хватит, – проворчал Потапов. – Я знаю, что вы прекрасный эксперт. Но один раз в жизни послушайте доброго совета. Наблюдение с вас мы снимем. С Кочиевским договоримся, чтобы он про вас забыл на всю оставшуюся жизнь. Возвращайтесь домой, отдыхайте, работайте, если хотите. В Москве столько дел, столько запутанных историй, столько маньяков. Вы же аналитик, прекрасный эксперт. Можете помогать нашим следователям, принесете пользу.
– А Труфилова пусть ищут другие?
– Да, другие! – закричал Потапов, теряя терпение. – Разве я вам плохо все объяснил?
– Не кричите, – поморщился Дронго. – Я не люблю, когда на меня кричат.
– Извините. – Генерал снова сел на диван. Тяжело вздохнул. Немного помолчав, взглянул на Дронго и спросил: – Ну как, согласны?
– Конечно, нет, – ответил Дронго, глядя прямо в глаза Потапову. Он поднялся с дивана. – Спасибо за предостережение, Леонид Владимирович. Но я думаю выйти на финиш раньше этих двух групп. Полагаю, что у меня неплохие шансы.
Он направился к двери. Неожиданно остановился, оглянулся. Потапов сидел на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.
– Леонид Владимирович, – позвал Дронго.
– Что? – не открывая глаз, спросил генерал.
– Вы действительно думали, что вам удастся меня отговорить? Вы считали, что я смогу отказаться от расследования?
Потапов наконец открыл глаза и посмотрел на Дронго. Долго смотрел, секунд десять. Потом опять прикрыл глаза. Усталым голосом проговорил:
– Не верил. Знаю вас, поэтому не верил.
– Спасибо. – Дронго открыл дверь и вышел в коридор.
Генерал снова открыл глаза и посмотрел в спину Дронго.
– Негодяй, – усмехнулся он.
Париж. 15 апреля
Ночью я вернулся к себе в отель. В небольшом холле сидел Широкомордый. Увидев меня, кивнул с явным удовлетворением. Как будто я мог куда-нибудь исчезнуть. Я подошел к нему и спросил:
– Как доехали?
– Что? – Он явно удивился вопросу – ведь «идеальная мишень» должна молчать, когда в нее стреляют.
– Все прошло нормально? – продолжал я.
– Конечно, мы добрались на поезде. – Я все верно рассчитал. Самолет исключается, там регистрируют билеты и фамилию пассажира. А брать машину, показывая кредитную карточку, они не решатся. Тем более что у таких типов не бывает кредитных карточек. Они платят за все наличными.
И тут, не давая ему опомниться, задаю еще один вопрос:
– В Схетоне тоже все прошло нормально?
Он явно испугался. Я говорил вполголоса; к тому же в холле, кроме сонного портье, никого не было, да и тот в этот момент говорил по телефону. Но все же Широкомордый очень испугался. Глянув по сторонам, он спросил:
– Вы о чем? Я вас не понимаю.
Я посмотрел на его пухлые пальцы. Этими самыми пальцами он пытал людей и убивал. Пусть даже таких же мерзавцев, как он сам. Возможно, именно Широкомордый прикончил ударом ножа несчастного пассажира в самолете.
– Все ты понимаешь, – пробормотал я сквозь зубы и направился к лифту.
Поднявшись наверх, я прошел в ванную и подставил голову под холодную струю. Нужно успокоиться и просчитать варианты. Да, главное успокоиться и собраться с мыслями.
Я подошел к кровати. Легко сказать успокоиться... Ведь я только и думаю об Илзе. Представляю, что сейчас чувствует моя мама. И нельзя позвонить ей отсюда, потому что «наблюдатели», возможно, подключились к моему телефону. Я даже не могу ее успокоить. Не могу позвонить ей и успокоить. Впрочем, что бы я ей сказал? Какими словами успокоил бы ее? Представляю, как мама нервничает...
Не могу сосредоточиться – одолевают все те же вопросы, мучают все те же мысли. Я с удивлением замечаю, что стал меньше кашлять. Одержимые, говорят, почти не болеют. Может быть, и я в данный момент одержим ненавистью. Хашимов даже не представляет, в каком я состоянии.
Итак, я в сложнейшей ситуации. Во-первых, Кочиевский знает, что среди убитых Хашимова не оказалось. И знает, что я в Париже. К тому же догадывается, что я мог узнать какие-нибудь подробности у покойного Ржевкина. И, наконец, он убежден, что я не знаю адресов двоих знакомых Труфилова, живущих в Париже. С этой стороны у меня одни минусы.
Более того, люди Хашимова захватили в Москве мою дочь. И Хашимов мне не доверяет. После случившегося в Схетоне они меня возненавидели. Хашимов знает, что я получаю адреса только в день операции, и не сомневается в том, что мне пока неизвестны адреса Сибиллы Дюверже и Эжена Бланшо.
И мой самый большой минус – они захватили мою дочь. Отпустят же ее лишь в обмен на твердые гарантии. Вернее, им нужна голова Труфилова. Причем, насколько я понял, – живого Труфилова.
Итак, подытожим... Меня обложили со всех сторон. Люди Кочиевского идут за мной по пятам. Люди Хашимова будут ждать моего сигнала. И всем нужен Дмитрий Труфилов. Одним – в качестве покойника, другим – как единственный свидетель. А мне нужна живая Илзе. Плюс согласие Кочиевского по-прежнему платить мне за каждый день моего пребывания за рубежом. Задачи почти неразрешимые, но я обязан найти выход, обязан помнить: самая главная моя цель – освобождение Илзе. Все остальное не так важно. Ни деньги, ни мое здоровье, ни даже жизнь. Смотрю на часы. Близится полночь. Нужно дождаться, когда Широкомордый поднимется в свой номер, а потом выйти из отеля, чтобы позвонить по обычному телефону.
Но это можно сделать и через час. Я уверен, мать все равно не заснет, пока не дождется моего звонка. Надо просчитать все варианты, просчитать таким образом, чтобы исключить ошибку. Трупы, которые я видел сегодня по телевизору – эти кадры до сих пор крутят по всем европейским каналам, – могут произвести впечатление даже на менее искушенного человека. Представив, что на месте убитых могла оказаться и моя Илзе, я сжал кулаки, заскрипел зубами.
Но ненависть – плохой советчик. Если я буду так нервничать, то ничего путного не придумаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Мне необходимо успокоиться. Необходимо взять себя в руки и продумать план действий. У меня есть только один козырь. Они не знают, что мне известен парижский адрес Сибиллы Дюверже, не знают, что перед смертью Игорь Ржевкин успел сказать мне: именно у нее можно найти Труфилова. Кочиевский убежден, что я пока ничего не знаю.
С другой стороны, кто-то третий успел подложить взрывчатку в машину Ржевкина. На засаду в Схетон наверняка отправились несколько людей Кочиевского. Я уверен: в Схетон за мной поехали двое. Тогда получается, что за мной следят не двое, а трое людей полковника. Значит, именно третий приехал к офису компании Ржевкина и установил в машине взрывное устройство? Я немного разбираюсь в таких вещах, хотя никогда не занимался диверсионной работой. На установку подобного устройства потребовалось две-три минуты. Нужно подключить взрывное устройство к системе зажигания, чтобы оно сработало в тот момент, когда машина тронется с места. Две-три минуты, не менее. Когда я вышел от Ржевкина и поймал такси, прошла минута, от силы полторы. К тому времени Ржевкин тоже успел выбежать из здания. Он наверняка смотрел на свою машину. Значит, у «третьего» времени в запасе не было. То есть он бы не успел управиться с автомобилем Ржевкина. Не говоря уже о том, что требовалось отключить систему сигнализации.
Но тогда выходит, что решение об устранении Ржевкина было принято Кочиевским еще до нашего разговора. Он справедливо рассудил, что не стоит оставлять в живых такого свидетеля. А может, бомбу подложили рано утром, когда Ржевкин только приехал на работу? Нет, не может быть – я сразу отметаю такой вариант. Кочиевский не пошел бы на подобный риск. Ржевкин мог уехать куда-нибудь по делам, мог просто выйти до нашей встречи и сесть в свою машину. И тогда наша встреча могла сорваться. Если я все правильно рассчитал, то убийца должен был приступить к установке взрывного устройства в тот момент, когда я вошел в офис. За мной никто не следил, это я проверял. Где находился Ржевкин, знал только Кочиевский. Ему было важно устранить опасного свидетеля только после моей с ним встречи. Так и случилось. Значит, третий «наблюдатель» существует.
Я расхаживаю по своему номеру. Глухая стена, что напротив моего окна, все больше раздражает. Раздражает как некий символ моих попыток вырваться из тупика, в котором я оказался. Значит, Кочиевский отправил за мной троих «наблюдателей». Троих. Двое из них сопровождают меня, непосредственно следуя за мной, а еще один находится на «подстраховке». Очень умный шаг. Вычислить третьего чрезвычайно сложно. Ведь он, в сущности, не следит за мной, появляется только в тех местах, которые ему указывает Кочиевский.
Тогда выходит, что именно этот третий, дождавшись моего ухода от Кребберса, убрал его. Почерк схожий. Дождался, когда я выйду, убрал ненужного свидетеля. Но не исключено, что я ошибаюсь. Возможно, что Кребберса убрали люди Хашимова. В любом случае это ничего не меняет. Главное, что третий существует. И он может появляться в самые неожиданные для меня моменты.
Кажется, Кочиевский рассчитал все, что можно было рассчитать, предусмотрел все возможные случайности. Не предусмотрел он только одного: спасения Хашимова и активности его людей в Москве, похитивших мою дочь. Но Кочиевский пока об этом не знает. Когда же узнает, перестанет мне доверять. Значит, у меня время до утра. На часах уже полночь, а я все еще хожу по комнате. Несколько шагов вперед, несколько шагов назад. Я снова и снова смотрю на часы. Широкомордый и его спутник, наверное, уже легли спать. Они сегодня поработали на славу, сделали все, что могли.
Хорошо, что в каждом приличном отеле имеется телефонный справочник. Я довольно быстро нахожу домашний номер мадемуазель Сибиллы Дюверже, проживающей на авеню генерала Леклерка. Запомнив телефон, я наконец принимаю решение. Нельзя терять ни минуты.
Я бесшумно одеваюсь. Эти мерзавцы, возможно, взяли номер за стенкой, возможно, сейчас прислушиваются... Осторожно прикрываю за собой дверь и спускаюсь по лестнице, стараясь не шуметь. Слава богу, никого не встречаю. Внизу сонный портье смотрит на меня с удивлением.
– Плохо себя чувствую, – объясняю я, – слишком душно. Пойду немного пройдусь.
Портье кивает – мол, понимает меня. Двери в парижских отелях запираются после двух-трех ночи. Правда, запираются символически, вы можете заявиться в любое время суток, и никто не удивится. Я выхожу на улицу. Над головой – стоящая на опорах линия метро. Хорошо, что не грохочет поезд, хотя время еще не очень позднее. С бульвара Гренель видна башня Монпарнаса. Я перебегаю на другую сторону, уворачиваясь от несущегося навстречу мотоциклиста, оглядываюсь. Кажется, за мной никто не вышел. Сворачиваю в боковую улочку. Еще раз сворачиваю. Карточка с номером у меня в руках, я обязан позвонить.
Первым делом я набираю парижский номер. Прости меня, мама, но я в первую очередь думаю об освобождении нашей Илзе. Жду недолго. Вскоре молодой голос говорит по-французски:
– Алло. Я вас слушаю. Кто вам нужен?
– Мне нужна мадемуазель Дюверже. – Я помню несколько французских фраз.
– Я вас слушаю.
– Простите, мадемуазель, вы говорите по-английски? – спрашиваю я.
– Немного. Кто это? Что вам нужно?
– Я друг мистера Труфилова.
– Кого? – удивляется мадемуазель – или делает вид, что удивляется.
– Я друг Дмитрия Труфилова. Мне нужно срочно с вами встретиться. У меня очень важное дело.
– Но я вас не знаю, мсье, – резонно возражает Сибилла. – Уже довольно поздно...
– Речь идет о его жизни, мадемуазель, – решительно перебиваю я собеседницу. – И о вашей тоже, – поспешно добавляю. – Только эти обстоятельства и заставили меня позвонить вам так поздно. Поймите меня, мадемуазель Дюверже.
– Я все понимаю, – отвечает Сибилла, – но все-таки уже слишком поздно. Давайте встретимся завтра утром.
– Необходимо встретиться сейчас, – заявляю я решительно. – Именно сейчас. Завтра может быть поздно.
– К чему такая спешка?.. – Сибилла явно колеблется, возможно, с кем-то советуется. – К чему такая спешка? – снова спрашивает она.
– У меня дело чрезвычайной важности, – настаиваю я.
– Хорошо, – наконец соглашается Сибилла. – Приезжайте прямо сейчас.
– Спасибо. Я буду у вас через пятнадцать минут.
После этого я быстро набираю номер наших московских соседей. Слава богу, что разница во времени всего два часа, так что еще не очень поздно. Трубку снимает наша соседка. Она знает мой голос.
– Зинаида Аркадьевна, добрый вечер. Вы уж извините, что я так поздно. Вы не могли бы позвать к телефону мою мать. Я никак не могу к ней дозвониться.
– Конечно-конечно, – говорит соседка. – У нас сегодня такое случилось... – Я в ужасе замираю. Неужели мать рассказала о похищении Илзе, несмотря на мой запрет? Тогда девочку могут не вернуть никогда. Если узнает милиция, все может рухнуть. – У нас сегодня кошка забралась в водосточную трубу, – продолжает соседка. – Хорошо, что ее вытащили оттуда пожарные.
– Да, – соглашаюсь я, утирая пот со лба, – конечно, это ужасно. Так вы можете ее позвать?
– Сейчас позову. – Соседка уходит к нам, а я снова утираю пот и чувствую, что у меня дрожат руки. Хорошо еще, что меня не донимает мой кашель.
Наконец трубку берет моя мама. Господи, сколько ей пришлось пережить. И сколько еще предстоит.
– Мама, это я, здравствуй, – говорю я.
– Здравствуй. – Она понимает, что нельзя упоминать об Илзе при соседях.
– Мама, у нас мало времени, – объясняю я. – Если завтра Илзе отпустят, ты должна сразу забрать ее и уехать к своей подруге. Ты помнишь, где живет твоя подруга, тетя Клава?
– Конечно, помню. – Мать действительно должна все помнить. Клава – младшая сестра хозяйки дома в сибирском селе Старые Галки. Когда мы там жили, мама с Клавой очень подружились и потом часто ездили друг к другу в гости: Клава к нам, а мама к ней, в Витебск. Витебск – это в Белоруссии, так что виза не нужна, достаточно взять билеты на поезд.
– Как только Илзе вернется домой, бросайте все и уезжайте. Ты меня поняла? Как только она придет домой...
– Я все поняла. – Мама явно хочет меня спросить, почему я так уверен, что Илзе придет домой. Она хочет об этом спросить – и не может, соседка, очевидно, стоит рядом.
– У тебя все хорошо? – спрашивает мама.
– Да, все хорошо. Илзе отпустят домой, можешь не сомневаться, – говорю я таким тоном, словно девочка стоит рядом со мной.
– До свидания. – Мама – очень сильный человек. Мне часто не хватает такой силы воли.
– Мама! – кричу я. – Я тебя очень люблю!
– Я тебя тоже, Эдгар, – отвечает она, и я понимаю, что она с трудом сдерживается. – Береги себя. До свидания.
Я вешаю трубку и наклоняюсь – жуткий кашель раздирает мои легкие. Мне кажется, что я вот-вот задохнусь. Кое-как достаю платок, рассыпаю лекарство.
– Вам плохо? – слышу участливый молодой голос.
Поднимаю голову. Рядом стоит молоденькая девушка. Она смотрит на меня с явным сочувствием. Откуда она взялась? Ее же не было рядом со мной... Я стал таким подозрительным, что готов заподозрить даже в этом юном существе человека Кочиевского.
– Нет-нет, ничего, – выдыхаю я, собирая рассыпавшиеся таблетки. Она наклоняется и помогает мне. Протягивает пузырек. Ей не больше двадцати. В другие времена я был бы польщен подобным вниманием.
– Мерси, мерси, мадемуазель, – шепчу я, продолжая кашлять.
Она смотрит на меня с участием – так смотрят на тяжело больных, на инвалидов, на стариков. Для нее я и впрямь глубокий старик. Наконец выпрямляюсь.
– Мерси, – повторяю я, убирая платок.
Девушка мне улыбается.
– Оревуар , мсье – говорит она мне на прощание.
Я пытаюсь что-то сказать – и снова кашляю. Достаю платок, оборачиваюсь – а девушки уже нет. Странно... Неужели она успела дойти до угла? Куда она могла свернуть? Откуда взялась? Господи, я готов поверить в Бога. Может быть, Господь послал мне ангела? Может, эта девушка была ангелом, спустившимся с небес, чтобы мне помочь? Если действительно Бог существует, пусть поможет мне. Мне сейчас так нужна помощь... Ведь у меня не осталось в жизни ничего, кроме моей Илзе. Ничего, кроме нее. Смотрю на часы. Я обещал Сибилле, что буду у нее через пятнадцать минут. Пять минут уже прошло. Нужно срочно искать такси.
Москва. 12 апреля
Последние два дня Дронго провел в лаборатории полковника Рогова. Оборудованная по последнему слову техники, лаборатория ФСБ имела неплохую информационную базу. Можно было пользоваться не только информацией ФСБ, но и Министерства внутренних дел, если, конечно, речь не шла о строго секретных данных.
Дронго приехал в лабораторию десятого апреля вечером, уже два дня жил здесь; он ежедневно с самого утра усаживался перед компьютерами. Захар Лукин, приехавший утром одиннадцатого, терпеливо просиживал с Дронго до поздней ночи, хотя и был «жаворонком», любил рано вставать и рано ложиться. В два ночи Дронго разрешал ему уйти, сам же сидел до пяти утра, а на следующий день, уже с десяти, снова занимал свое место перед компьютерами, вызывая изумление дежурных техников.
Вечером, к восьми часам, Дронго отправился в столовую, где ужинал Рогов. Офицер-контрразведчик посмотрел на него и спросил:
– У вас пока ничего?
– Совсем немного, – признался Дронго. – Приходится проверять множество сообщений. Меня особо интересуют все газетные публикации, связанные с арестом Ахметова, задержанием в Берлине Евгения Чиряева и махинациями компании «ЛИК». Некоторые журналисты подкидывают интересные идеи.
– Думаете, поможет? – усмехнулся Рогов. – Странный у вас метод работы...
– Почему странный? – улыбнулся Дронго. – Ну, договаривайте, договаривайте. Я не обидчивый, мне даже интересно... Спасибо, – поблагодарил он девушку в форме прапорщика – девушка поставила перед ним тарелку гречневой каши с мясом.
– Я очень много слышал о ваших... нестандартных методах работы, – признался Рогов. – Но не думал, что они настолько оригинальны. Полагаете, что можно найти Труфилова по газетным статьям или по каким-то данным наших информационных центров? Вы уж извините, но мне это не совсем понятно.
– Понимаю, – снова улыбнулся Дронго. – Мои методы действительно иногда вызывают недоумение. Но мне нужно охватить всю проблему целиком, знать все возможные точки зрения. Я убежден: исчезновение Труфилова и вся история с арестом Ахметова – это скорее политика, а не уголовщина.
– Всеволод Борисович так не считает, – заметил Рогов.
– И правильно не считает. Он занимается конкретным делом, ему важно найти доказательства и передать дело Ахметова в суд.
– Я думал, что вы тоже занимаетесь конкретным делом – ищете исчезнувшего свидетеля.
– Искать можно по-разному. Можно начать проверку аэропорта, откуда он вылетел, выяснить, куда именно он направлялся. Но я убежден: так у нас ничего не получится. Если бы Труфилов был просто бывшим директором нефтяной компании, возможно, такие методы дали бы положительный результат. Но он – бывший офицер ГРУ, значит, прятаться умеет. Уходить от слежки его тоже учили. Конечно, для поисков Труфилова мне нужно узнать, каковы его связи в Европе, но мне никто не даст подобной информации. Кстати, боюсь, что и вам ее не дадут. А вот бывший полковник ГРУ Кочиевский имеет шансы получить подобную информацию. Значит, на этом направлении я заведомо проигрываю. Именно поэтому мне следует действовать иначе. Я убежден, что Труфилова будут искать не только те, кто желает его ликвидировать, но и те, кому он нужен для подтверждения компромата на влиятельных людей, поддерживающих Ахметова. Значит, во-первых, я должен знать, кто и почему поддерживает или не поддерживает всю эту компанию. Во-вторых, обязан разобраться: что может связывать столь разношерстную компанию – заместителя министра, бывшего полковника ГРУ и вора в законе. При этом у Чиряева весь последний год были достаточно серьезные разногласия с конкурентами.
– Да, к нам поступала такая информация, – кивнул Рогов.
– Вот видите... Дело в том, что Чиряев хотел подмять под себя все славянские группировки в Москве. После того как многие авторитеты были уничтожены или сбежали за границу, Чиряев оставался одним из самых известных в городе криминальных авторитетов. И в такой момент он ввязывается в борьбу за компанию «ЛИК». А через несколько дней, после того, как Чиряев оказал кому-то очень существенную помощь, в Москве арестовали двоих известных мафиози. Грузина и чеченца. Я не верю в подобные совпадения. Видите, какая польза от чтения старых газет? Нужно только уметь обращать внимание на некоторые факты.
– Хорошо, – согласился Рогов, – предположим, что вы правы. Предположим, что эта информация действительно заслуживает внимания. Я даже согласен, что вы точно просчитали их связи. Возможно, Чиряева попросили, и он помог кое-кому, помог, используя свои связи в криминальном мире. Но что нам все это дает? Что у нас имеется на Чиряева? Берлинский суд не примет наших аргументов. А наш суд оправдает Ахметова.
– Верно, – согласился Дронго. – Но остается еще одна сторона, те, кого не устраивает деятельность Чиряева. Это друзья и знакомые тех самых авторитетов, которые были арестованы в Москве. Они все просчитали и поняли: именно Чиряев сдал своих конкурентов сотрудникам милиции. Такие вещи в преступном мире не прощаются. Мне пришлось пересмотреть все газеты за прошлый год. И сличить некоторые даты. Двадцать седьмого июня прошлого года арестовали Ахметова. Через неделю был убит Силаков. Еще через неделю из Москвы уезжает Евгений Чиряев. Его арестовывают в Берлине по явно надуманному обвинению – неуплата налогов с австрийской недвижимости. Кому-то выгодно засадить Чиряева за решетку. Не убирать, а именно посадить, «законсервировать» важного свидетеля. Вполне возможно, что на подобный шаг решились люди, которым он оказал поддержку в деле с компанией «ЛИК». Не исключено, что его подставили конкуренты, решив избавиться на время от такого опасного человека. Во всяком случае, он оказался в тюрьме. А уже через несколько дней прогремели взрывы в принадлежащем ему казино. Восемнадцатого июля все газеты сообщили об этих взрывах. И началась новая война московских преступных группировок.
– Интересно, – усмехнулся Рогов. – Действительно интересно. Кажется, я начинаю верить в ваши нестандартные подходы.
– Я могу рассказать вам очень занятную историю, которую слышал от отца, – продолжал Дронго. – В шестидесятые годы один человек решил защитить диссертацию по газетам военного времени. Он исправно проштудировал в библиотеках все газеты, выходившие во время войны, и написал диссертацию о нашем военном потенциале в первой половине сороковых. И что вы думаете? Диссертацию немедленно засекретили, настолько ошеломляющими оказались сведения о нашем военном потенциале во время войны. И это газеты времен войны, которые подвергались строжайшей военной цензуре. Вот вам и весь секрет. В ЦРУ, говорят, целые управления занимались подробным анализом всех выходивших в социалистическом лагере газет и журналов. Вы, очевидно, не знаете, что в состав Первого Главного управления КГБ СССР входили еще два сверхсекретных управления. Управление «Р», отвечавшее за оперативное планирование и анализ, и управление «И», уже тогда имевшее мощную компьютерную службу. Но, кстати, лучше всех прессу использовала особая секретная служба «А», которая занималась организацией дезинформации. Именно сотрудники этой службы готовили различные статьи в чужих газетах, они прекрасно понимали, как важно использовать печать в собственных интересах.
– Да, разумеется. – Рогов отодвинул тарелку. – Но почему вы уверены, что сумеете выйти на конкретный результат?
– Судя по вашим данным, Кочиевский отправил в Европу группу для захвата Труфилова, – пояснил Дронго. – Я абсолютно убежден, что противники Чиряева попытаются нанести ответный удар. Если я все рассчитал верно, мы вскоре узнаем о действиях этих групп. И тогда мне следует оказаться в нужном месте. В этом и состоит моя тактика. Я почти уверен: мы получим известия в ближайшие несколько дней.
– Да, – сказал Рогов, – теперь я понимаю, почему вас считают гением.
В следующее мгновение в столовую ворвался возбужденный Лукин. В пустом помещении сидели только Дронго и Рогов. Лукин подскочил к ним, посмотрел на Дронго.
– Говорите, – кивнул тот.
– Есть, – выдохнул Лукин. – Вы просили обращать внимание на любые происшествия в самолетах, вылетающих из Москвы.
– Что случилось? – спросил Дронго.
– Только что передали из Амстердама. На рейсе Аэрофлота Москва—Амстердам убили одного из пассажиров. Голландская полиция задержала всех пассажиров, ведется расследование.
– Они начали, – вздохнул Дронго, отодвигая тарелку. – Я так и предполагал. Они начали. Когда ближайший рейс на Амстердам?
Париж. 15 апреля
К дому на авеню генерала Леклерка я подъехал минут через двадцать после того, как договорился о встрече. Расплатившись с таксистом, я выскочил на тротуар. Подбежав к подъезду, нажал на кнопку домофона.
– Я вас слушаю, – раздался голос Сибиллы Дюверже.
– Это друг мистера Труфилова, – проговорил я, сдерживая кашель. – Я звонил вам недавно.
– Заходите, я живу на четвертом этаже. – Щелкает замок входной двери.
Я вхожу в подъезд, автоматически включается свет. Прохожу к лифту. И через несколько секунд после того, как открывается дверь и включается свет, раскрываются створки кабины лифта, распахиваются под приятную музыку. Вхожу в кабину, нажимаю на кнопку четвертого этажа. Когда всю жизнь видишь автоматически включающийся свет, чистые парадные и услужливо раскрывающиеся перед тобой створки лифта, поневоле вырабатывается совсем другой характер, чем у большинства бывших советских людей. Чаще всего мы видели замызганный темный подъезд, провонявший сивухой и мочой, и обшарпанные двери. Я не утверждаю, что все подъезды в нашей бывшей стране были такими, но и таких повидал немало.
Выхожу из лифта, озираюсь. На площадке четыре квартиры. На каждой двери имеется табличка. Прохожу по коридору и вижу наконец нужную мне фамилию. Едва подхожу ближе, как дверь открывается. На пороге стоит женщина. У нее темные прямые волосы, почти до плеч. Светлые миндалевидные глаза, нос с небольшой горбинкой, который ее совсем не портит, и тонкие сухие губы. Она смотрит на меня и, похоже, пытается вспомнить, где меня видела. Но вспомнить не удается – мы с ней никогда не встречались. Зато я сразу узнаю ее лицо. Мне показывал фотографию Кочиевский.
– Добрый вечер, – здороваюсь я.
Хозяйка молча пропускает меня в квартиру. Когда я вхожу и она закрывает дверь, я оборачиваюсь к ней.
– Должна вас предупредить, – говорит Сибилла, – я позвонила своему другу в полицию и сообщила о вашем визите. Камера наблюдения внизу уже сфотографировала вас, и ваша фотография уже имеется у нашего консьержа.
– Спасибо за предупреждения. – Я пытаюсь улыбнуться.
– Проходите, – приглашает Сибилла.
На хозяйке длинное черное платье, даже туфли на высоком каблуке почти не видны. Странно... Она что же, ходит на каблуках и дома? Впрочем, у каждого свои причуды. Но мне почему-то кажется, что она дома не одна... А может, хозяйка недавно принимала гостей и еще не успела переодеться? Стоит ли гадать? Мне вдруг приходит в голову, что она, возможно, специально так нарядилась, то есть из-за моего визита. В конце концов, разве поймешь француженку, пусть даже наполовину польку?
Я усаживаюсь на голубой диван. В просторной гостиной – царство «нового евростиля». Или, как его сейчас называют, «техностиля». Глубокие, причудливо выгнутые диваны, настольные лампы и торшеры четких геометрических линий... Небольшие лампочки освещают картины постмодернистов. И повсюду неяркий мягкий свет, словно рассеивающийся по гостиной. Хозяйка садится в кресло причудливой формы, стоящее напротив дивана.
– У вас ко мне дело? – Она берет со столика длинную пачку сигарет. Предлагает мне, но я качаю головой – уже откурил свое.
Сибилла щелкает зажигалкой, затягивается. Внимательно смотрит на меня. Сложно начинать разговор именно здесь. Париж... Картины постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина... Какое ей дело до моей судьбы, до моей дочери, до моей жизни? Как я могу ей объяснить, что произошло? Могу ли я надеяться, что она захочет мне помочь? Какое ей дело до моего горя?
– Извините, что беспокою вас так поздно, – говорю я, покашливая, – но у меня очень важное дело. Я не посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о самом дорогом для меня человеке, о моей дочери.
Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным движением стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу в виде головы льва, раскрывающего пасть.
– Я вас не совсем понимаю, – говорит она. – При чем тут ваша дочь? Какое я имею к ней отношение? Вы сказали, что вы друг Дмитрия Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять. Я действительно знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем понимаю, что именно вы от меня хотите.
– Мне нужно срочно увидеться с мистером Труфиловым. Я должен его увидеть, – говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.
– Это даже... неприлично, – замечает Сибилла. – Вы врываетесь ко мне ночью, требуете найти человека, которого я не видела уже несколько лет, и при этом рассказываете о своей дочери. Я ничего не понимаю...
– Сейчас объясню.
Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя сумбурная речь, вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было бы требовать от меня четкости изложения в такой момент.
– Дело в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я знаю, что он сейчас в Париже. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о его судьбе. Я приехал его предупредить. Может так получиться, что завтра его убьют.
Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.
– Вы говорите страшные вещи. – Сибилла докуривает сигарету и небрежно тушит ее в пепельнице.
– И тем не менее я говорю правду.
Кажется, мне нужно успокоиться и перевести разговор в русло неторопливой беседы с перечислением фактов. Но как рассказать этой особе обо всем, что случилось? Как рассказать о моей болезни, о пославшем меня полковнике Кочиевском, о нашедшем меня в Голландии Самаре Хашимове? Как ей все объяснить? Но я просто обязан найти доводы, которые ее убедят.
– Мадемуазель Дюверже, понимаю, вам трудно довериться незнакомцу, появившемуся у вас среди ночи. – Я снова закашлялся. – Мне понятны ваши сомнения. Поэтому я вынужден сообщить вам кое-что неприятное...
– Любопытно. – Она снова закуривает. А ведь ей действительно просто любопытно...
– Я узнал ваш адрес у друга Дмитрия Труфилова, у которого он был несколько месяцев назад. Это его знакомый Игорь Ржевкин, проживавший до вчерашнего дня в Антверпене. Именно Игорь сообщил мне, что я могу найти мистера Труфилова у вас.
– Он ошибся. – Сибилла пожимает плечами. – Как, вы сказали, его фамилия? Мистер Ржевкин? Я никогда не знала такого человека. Не понимаю, почему он дал вам мой адрес. Это очевидная ошибка. В последний раз мы встречались с мистером Труфиловым... очень давно, и я не видела его в Париже.
– Понимаю, что вы мне не верите, – говорю я этой равнодушной стерве. – Понимаю, как нелепо я выгляжу. Но поверьте, мне не до смеха. Дело очень серьезное. Очень. В Москве похитили мою дочь. Если вы мне сейчас не поверите, то завтра, возможно, будет уже поздно. И вы не знаете, с кем вам придется иметь дело. Никакая полиция вас не защитит. Возможно, они уже завтра заявятся сюда. Они убьют и вас, и вашего консьержа. Убьют всех, кто встанет на их пути. Главное для них – найти Дмитрия Труфилова. Найти и убить. И никто не сможет их остановить.
Кажется, моя речь произвела на хозяйку некоторое впечатление. Она в задумчивости смотрит на меня. Тушит сигарету и спрашивает:
– Кто вы такой? Я никогда не знала о таком друге Дмитрия.
– Меня зовут Эдгар Вейдеманис. Могу показать вам свой паспорт. Я бывший подполковник КГБ. Поверьте мне, если бы не отчаянное положение, я бы к вам не пришел.
– При чем тут ваша дочь? – спрашивает Сибилла. – Вы сказали, что похитили вашу дочь?
– Похитили, чтобы заставить меня работать на них.
Я понимаю: сейчас не время объяснять, почему я согласился работать на Кочиевского и почему Хашимов решил похитить мою дочь. Тогда пришлось бы рассказать, как я подставил двоих бандитов Хашимова, пришлось бы признаться в том, что на моей совести – человеческие жизни. Пусть даже жизни подонков. А я не имею права рассчитывать на то, что ангел Божий явится мне помогать. Вероятно, около отеля я видел девушку, случайно оказавшуюся у телефонной будки. Эта мысль приводит меня в отчаяние, и я снова начинаю кашлять. Достаю платок. Кашель сотрясает меня. Наконец приступ проходит. Я утираю губы и смотрю на хозяйку.
Сибилла же смотрит на меня с некоторой брезгливостью. Впрочем, я ее понимаю. Как еще можно смотреть на человека, который ворвался к вам за полночь, угрожает вам, рассказывает кошмарные вещи и, наконец, кашляет так, словно вот-вот отправится к праотцам. Конечно, мое состояние с каждым днем ухудшается. Лихорадочный блеск в глазах, жуткий кашель, хриплый голос, запавшие щеки... То есть со мной все ясно.
– Я не знаю, где сейчас находится мистер Труфилов, – говорит Сибилла, очевидно, что-то решая для себя. – Очень сожалею, что не могу вам помочь.
После этих слов мне нужно встать и уйти. Но я по-прежнему сижу на голубом диване. На что я рассчитываю? Что она меня поймет? Зачем вообще я сюда пришел? В конце концов, деньги я получил. И честно их отработал. Если найдем Труфилова, то можно считать, что я выполнил задание. Не могу я отвечать еще и за киллеров, упускающих Труфилова в последний момент. Тогда мне останется только одно – подставить Труфилова людям Хашимова, которым он для чего-то нужен. И подставить убийц Кочиевского, которые давно заслужили смерть, а потом заставить Хашимова отпустить мою дочь и спокойно уехать обратно в Москву. Конечно, Кочиевский быстро все поймет. Конечно, в Москве меня найдут и ликвидируют. Но это потом. Все будет потом. Самое главное, что к тому времени Илзе будет уже в другом месте. Вот что самое главное.
Но я все еще остаюсь порядочным человеком. Мне жаль эту надменную стерву, которая смотрит на меня с таким равнодушием. Мне действительно жаль ее. Ведь она наверняка скоро умрет – таких свидетелей, как она, в живых не оставляют. Если убрали Кребберса и Ржевкина, то наверняка уберут и ее.
– Жаль, – говорю я, поднимаясь с дивана. – Очень жаль, что вы меня не поняли. Оставлю вам свой телефон. Я остановился в отеле. Возможно, до утра объявится Дмитрий Труфилов, и тогда вы сможете меня найти.
– Он не объявится, – с уверенностью заявляет Сибилла. – Вы напрасно оставляете мне эту карточку.
– Все может быть.
Я кладу карточку на столик, киваю хозяйке на прощание. Завтра здесь появятся другие. Да, мне жаль эту несчастную женщину – она так ничего и не поняла. Я подхожу к входной двери и уже протягиваю руку, чтобы открыть.
– Остановитесь, Вейдеманис, – раздается за моей спиной резкий мужской голос.
Может быть, на это я и рассчитывал. А может, чувствовал, что здесь появится Дмитрий Труфилов. Я оборачиваюсь и вижу стоящего в комнате человека. С пистолетом в руках. Но это не Труфилов. Незнакомцу лет двадцать пять, у него черные вьющиеся волосы. Выражение лица – решительное, злобное. Круглые темные глаза и плохие зубы – это я замечаю, когда он говорит.
– Остановитесь, – снова приказывает этот тип.
Я замираю у двери. Может быть, я опять допустил ошибку. Возможно, это спланированная засада, ловушка? Я смотрю на незнакомца и ничего не понимаю.
Амстердам. 13 апреля
Он сидел в кабинете комиссара полиции. Хозяин кабинета, долговязый светловолосый голландец с несколько вытянутым лицом и усталыми глазами навыкате, курил трубку, то и дело поглядывая на назойливого посетителя. Комиссара трудно было вывести из равновесия, хотя он провел в аэропорту бессонную ночь. Формально считалось, что убийство произошло на чужой территории, поэтому голландская полиция не должна была вмешиваться. Действительно, убийство совершено в лайнере российской компании «Аэрофлот – международные авиалинии», значит, расследовать его могли только российские следователи. Но после того, как многие пассажиры потребовали выпустить их в Голландии – а среди них оказалось много транзитных пассажиров, – голландская полиция была вынуждена уступить.
В данном случае полиция могла лишь тщательно проверить документы всех пассажиров, а также проверить каждого из прибывших по информационному блоку Интерпола. При этом удалось обнаружить кое-какие нарушения. Например, двоих студентов из Нигерии задержали в аэропорту – их решили депортировать обратно в Москву. Кроме того, документы одного из прибывших вызывали подозрение; после тщательной проверки удалось установить, что это турецкий гражданин, находящийся в розыске за мошенничество. Мошенник, переправив две буквы в своем паспорте, пытался попасть в Шенгенскую зону и улететь затем в Латинскую Америку, но его арестовали, и на следующий день ему предстояло отправиться в Стамбул, где его уже поджидала турецкая полиция.
Однако арестованный мошенник никак не мог оказаться убийцей пассажира, найденного в самолете. Турецкий гражданин был небольшого роста, с изящными руками карманника или шулера, но никак не убийцы. Трудно было поверить, что такой щуплый человек мог всадить в жертву нож чуть ли не по самую рукоятку. Тем не менее формально комиссар мог бы удовлетвориться проделанной работой. Двое депортированных, один арестованный и еще несколько задержанных до выяснения всех обстоятельств – вроде бы неплохо. Неплохо – но все же слабое утешение, своего рода «победа по очкам», то есть как бы и не победа вовсе. Ведь убийцу найти не удалось, пусть даже это и не его, комиссара, дело...
Убитый оказался бизнесменом из Нальчика, Асхатом Короповым. Загранпаспорт бизнесмен получал в Москве, там же была выдана и голландская виза. Выяснилось, что Коропов летел в Голландию за автомобилями и имел шенгенскую визу всего лишь на семь дней. В карманах были две «золотые» карты, не тронутые убийцей, и скромная сумма – около двух тысяч долларов. Обращало на себя внимание и то обстоятельство, что обратный билет у бизнесмена был с открытой датой. Запрос в Нальчик ничего не дал. Телефон, который Коропов сообщил при оформлении документов, принадлежал другим людям, а почтовый адрес фирмы, где якобы трудился покойный, оказался адресом обычной средней школы.
– Нет, не хочу. После каждого вашего визита мне приходится объяснять, зачем я вас вызывал. По управлению ползут разные слухи. Вы становитесь популярной личностью. Некоторые наши офицеры уже знают вас в лицо. Давайте встретимся в нашем обычном месте.
– Я думал, вы уже давно поменяли квартиру.
– У нас сложности с финансированием, – пробурчал Потапов. – Во всяком случае, мы не имеем возможности постоянно менять квартиры. Адрес помните?
– Конечно, помню. В какое время?
– В шесть. – Генерал усмехнулся. – Только отнимите от этой цифры номер автобуса, который туда идет. Помните номер автобуса?
– Помню. – Пятый номер, подумал Дронго. Значит, встреча состоится ровно в час дня.
– Договорились. – Потапов положил трубку.
– Мог бы позвонить и через час, – пробормотал Дронго, взглянув на часы. Заснуть уже все равно не удастся. Он поднялся и пошел в ванную.
В семь минут второго Дронго звонил в дверь квартиры, где обычно встречался с генералом. Открыли сразу же. На пороге стоял молодой человек с невыразительным лицом. Он молча кивнул и указал на вешалку, куда можно было повесить плащ. Затем – по-прежнему молча – кивнул в сторону комнаты, где уже ждал Потапов. Дронго нисколько не удивило присутствие постороннего. К тому же офицер ФСБ, каковым, вне всякого сомнения, являлся молодой человек, никак не мог им помешать.
– Здравствуйте, – сказал Потапов, когда Дронго вошел в комнату. Внешне они чем-то походили друг на друга. Дронго был чуть крупнее и шире в плечах. Но оба – с залысинами, с тонкими губами, с сократовским лбом. Правда, Потапов был курносый, а у Дронго – нос с горбинкой. И оба темноглазые, с проницательным взглядом.
Во внешности каждого человека есть нечто сугубо индивидуальное, присущее только ему. Можно, например, пересадить на плешь волосы с другой части тела, можно изменить форму носа, можно убрать с подбородка жировые складки, даже изменить цвет лица. Но останутся глаза, «зеркало души», как писали в старых романах. Ни один офтальмолог в мире еще не научился придавать пустым глазам глубокомысленное выражение.
– Добрый день, Леонид Владимирович. – Дронго протянул генералу руку. – Рад отметить, что вы не изменились.
– Я немного поправился, – криво усмехнулся Потапов. – А вы, кажется, умеете сохранять форму.
– Не уверен, – улыбнулся Дронго. – Я недавно застрял в тоннеле под Ла-Маншем, и это, очевидно, сказалось на моем физическом состоянии.
– А заодно вы нашли убийцу банкира, – кивнул Потапов. – Знаю об этом.
– От вас ничего не скроешь, – пробормотал Дронго, усаживаясь на диван. – Какое у вас ко мне дело?
– Мне доложили о вашей вчерашней встрече с Олегом Кочиевским, бывшим полковником военной разведки, а ныне руководителем службы безопасности концерна «Роснефтегаз», – сказал Потапов, усаживаясь рядом.
– Я был бы удивлен, если бы вам не доложили, – снова улыбнулся Дронго. – Значит, вы пригласили меня, чтобы поблагодарить за эту встречу?
– Мне не до шуток, – нахмурился Потапов. – Все гораздо серьезнее, чем вы думаете.
– В таком случае я умолкаю и прошу вас объяснить, в чем дело. Вы действительно оказались в затруднительном положении?
– Не я, а вы, – сказал генерал. – В затруднительном положении оказались вы, Дронго. Даже не подозревая о том, вы ввязались в очень грязную игру. По старой дружбе я хотел вас предупредить, посоветовать...
– Выйти из игры, – подхватил Дронго. – Вчера вечером мне то же самое говорил Кочиевский. Но он еще и предлагал мне большую сумму денег.
– Я вам не стану предлагать деньги, – заметил Потапов. – У меня их все равно нет. Но предупредить вас я просто обязан. Романенко не имел права втягивать вас в подобную авантюру. Это очень серьезное дело. Очень. Вы даже не можете себе представить, насколько серьезное.
– Почему же не могу? Представляю, – ответил Дронго без тени улыбки. – Я ведь занимаюсь этим делом уже две недели. И специально вызвал на встречу адвоката Бергмана, чтобы заставить людей, заинтересованных в молчании Труфилова, обратить на себя внимание. Более того, я за эти дни провел еще несколько встреч. Если мне удастся найти Труфилова и он даст показания, может образоваться очень интересная цепочка. Берлинский суд выдает нам вора в законе Евгения Чиряева, который связан с арестованным заместителем министра Ахметовым. А через него группа Романенко может выйти на бывшего вице-премьера. И я думаю, это еще не конец цепочки. Она должна заканчиваться где-то на самом верху.
– Интересно, – с невозмутимым видом кивнул Потапов. – Мне всегда очень интересны ваши рассуждения. Только не увлекайтесь, Дронго. Даже если случится чудо и вы найдете Труфилова, заставите его дать показания, сумеете добиться выдачи Чиряева – то и в этом случае все замкнется на Ахметове. Никто не допустит, чтобы Романенко копал глубже. Вы меня понимаете?
– Вы не знаете Всеволода Борисовича, – усмехнулся Дронго. – Его трудно остановить. Он будет копать до конца.
– Не будет, – покачал головой Потапов. Он встал, прошелся по комнате и почему-то закрыл дверь в коридор. Потом снова сел на диван. – Ему не разрешат продолжать расследование, – проговорил генерал вполголоса.
– Вы же знаете, что мне нельзя говорить такие слова, – заметил Дронго. – Я от этого становлюсь еще более неуправляемым. И все равно буду искать Труфилова. Но подозреваю, что у вас имеются еще какие-то факты, которыми вы хотите меня удивить. О том, что Романенко в решающий момент подрежут крылья, вы уже сообщили...
– Обязательно подрежут, – перебил собеседника Потапов. – Начнем с того, что никого не интересует директор компании «ЛИК» Труфилов. Этот уголовник Чиряев – тоже. И с Ахметовым не все ясно. Если его защиту взял на себя Давид Самуилович, то еще неизвестно, как дело обернется в суде. Ахметова вполне могут оправдать. Но дело в другом...
Потапов придвинулся поближе к Дронго.
– Вы знаете, какая сейчас обстановка в Москве? – почти шепотом продолжал генерал. – Президент болен. Серьезно болен. Две крупные группировки пытаются определиться, вернее, идет борьба за власть в стране. В одну из группировок как раз и входит бывший вице-премьер, о котором вы говорите. Причем обратите внимание: он фигура не самая значимая. И вы прекрасно знаете, кто за ним стоит.
– Для этого не нужно быть аналитиком, – заметил Дронго. – Достаточно развернуть любую газету.
– Вот именно, – кивнул генерал. – А у бывшего вице-премьера, как вам хорошо известно, обширные связи. Кочиевский – далеко не единственный. Деньги и пресса будут на стороне этой группировки. Большие деньги и солидные средства массовой информации, – добавил Потапов. – По нашим сведениям, в результате вашей вчерашней встречи полковник Кочиевский принял решение отправить специальную группу в Европу для поисков Дмитрия Труфилова. Весьма вероятно, что бывший полковник ГРУ Кочиевский знает немного о связях офицера своего ведомства. Если он найдет и ликвидирует Труфилова, то оборвет все нити для группы Романенко. Чиряева в таком случае нам не выдадут. А Давид Самуилович сумеет добиться оправдания арестованного заместителя министра.
– То есть вы заранее настраиваетесь на проигрыш? – спросил Дронго. – Получается, что все напрасно?
– Нет, не напрасно. – Впервые за время беседы генерал улыбнулся. – Дело в том, что существует и вторая группировка.
– Это уже по существу, – кивнул Дронго.
– Вторая группировка контролирует силовые ведомства, в том числе ФСБ, прокуратуру, Службу внешней разведки, – продолжал Потапов. – Перед прокуратурой была поставлена конкретная задача – обвинить Ахметова. Именно поэтому удалось добиться разрешения на арест заместителя министра. Но это не все. Вторая группировка пытается сделать все для того, чтобы Ахметов не был оправдан и процесс получился как можно более громким. При этом с обязательным выходом на бывшего вице-премьера. Никто, разумеется, не собирается сажать вице-премьера, пусть даже бывшего, в тюрьму. Речь идет о максимальном моральном уроне, который можно нанести первой группировке. Речь идет, если угодно, о влиянии на президента и о раскладе политических сил после новых выборов.
– Тогда вам вообще нечего волноваться. Первая группа против нас, вторая – за нас. Можно продолжать работать, – улыбнулся Дронго.
– Нельзя, – покачал головой Потапов. – Я же вам сказал: в игре участвуют очень сильные игроки. И сделаны солидные ставки. Ваша мальчишеская непосредственность здесь не поможет. По следам группы Кочиевского отправится другая группа – с противоположной целью. Они должны будут найти и доставить в Москву Дмитрия Труфилова. И справятся с этим гораздо лучше, чем вы. Они, если хотите, совершенно беспринципны и более последовательны в своих действиях.
– То есть вы хотите сказать, что в Европу улетят две группы, каждая из которых попытается выполнить свою задачу? – спросил Дронго.
– Совершенно верно, – кивнул Потапов. – И я рассчитываю на ваше понимание. Вам совершенно незачем лезть в эту игру. Это большие деньги, много крови и много грязной политики. Скажите Всеволоду Борисовичу, что вы заболели. Или объясните ему, что решили отказаться от этого расследования...
Дронго молчал. Потапов поспешно добавил:
– Вы можете даже сослаться на меня. Объяснить, что это я отсоветовал вам заниматься розысками Труфилова.
Дронго по-прежнему молчал.
– Ну, так как же? – не выдержал генерал. – О чем вы думаете?
– Сложная комбинация, – в задумчивости проговорил Дронго. – То, что Кочиевский и люди, стоящие за ним, не хотят, чтобы Дмитрий Труфилов вернулся в Москву, – понятно. Он слишком опасный свидетель. Но о чем думают те, кому нужно добиться осуждения Ахметова? Ведь, по логике вещей, они должны только радоваться, что на их стороне в игру вступил еще один игрок, пусть даже такой одиночка, как я. Но вы почему-то просите меня не участвовать в поисках Труфилова. Тогда получается, что и второй группе он не нужен в качестве свидетеля для Романенко. Он нужен, чтобы подтвердить компромат на их соперников. Я правильно понял?
– Я всегда знал, что с вами невозможно договориться. – Потапов вскочил с дивана. – Что вы себе позволяете? Генерал ФСБ специально приехал для встречи с вами, объясняет вам ситуацию, предостерегает от ошибок, а вы позволяете себе подобные домыслы. Какое вам дело до того, что они сделают с Труфиловым? Его и так найдут, без вашей помощи. Занимайтесь обычной уголовщиной и не лезьте в политику. Можете считать это моей настоятельной просьбой. Или приказом, если вас так больше устраивает.
– Я не сотрудник контрразведки, генерал, – улыбнулся Дронго. – Я всего лишь частный эксперт.
– Ну хватит, хватит, – проворчал Потапов. – Я знаю, что вы прекрасный эксперт. Но один раз в жизни послушайте доброго совета. Наблюдение с вас мы снимем. С Кочиевским договоримся, чтобы он про вас забыл на всю оставшуюся жизнь. Возвращайтесь домой, отдыхайте, работайте, если хотите. В Москве столько дел, столько запутанных историй, столько маньяков. Вы же аналитик, прекрасный эксперт. Можете помогать нашим следователям, принесете пользу.
– А Труфилова пусть ищут другие?
– Да, другие! – закричал Потапов, теряя терпение. – Разве я вам плохо все объяснил?
– Не кричите, – поморщился Дронго. – Я не люблю, когда на меня кричат.
– Извините. – Генерал снова сел на диван. Тяжело вздохнул. Немного помолчав, взглянул на Дронго и спросил: – Ну как, согласны?
– Конечно, нет, – ответил Дронго, глядя прямо в глаза Потапову. Он поднялся с дивана. – Спасибо за предостережение, Леонид Владимирович. Но я думаю выйти на финиш раньше этих двух групп. Полагаю, что у меня неплохие шансы.
Он направился к двери. Неожиданно остановился, оглянулся. Потапов сидел на диване, откинувшись на спинку и прикрыв глаза.
– Леонид Владимирович, – позвал Дронго.
– Что? – не открывая глаз, спросил генерал.
– Вы действительно думали, что вам удастся меня отговорить? Вы считали, что я смогу отказаться от расследования?
Потапов наконец открыл глаза и посмотрел на Дронго. Долго смотрел, секунд десять. Потом опять прикрыл глаза. Усталым голосом проговорил:
– Не верил. Знаю вас, поэтому не верил.
– Спасибо. – Дронго открыл дверь и вышел в коридор.
Генерал снова открыл глаза и посмотрел в спину Дронго.
– Негодяй, – усмехнулся он.
Париж. 15 апреля
Ночью я вернулся к себе в отель. В небольшом холле сидел Широкомордый. Увидев меня, кивнул с явным удовлетворением. Как будто я мог куда-нибудь исчезнуть. Я подошел к нему и спросил:
– Как доехали?
– Что? – Он явно удивился вопросу – ведь «идеальная мишень» должна молчать, когда в нее стреляют.
– Все прошло нормально? – продолжал я.
– Конечно, мы добрались на поезде. – Я все верно рассчитал. Самолет исключается, там регистрируют билеты и фамилию пассажира. А брать машину, показывая кредитную карточку, они не решатся. Тем более что у таких типов не бывает кредитных карточек. Они платят за все наличными.
И тут, не давая ему опомниться, задаю еще один вопрос:
– В Схетоне тоже все прошло нормально?
Он явно испугался. Я говорил вполголоса; к тому же в холле, кроме сонного портье, никого не было, да и тот в этот момент говорил по телефону. Но все же Широкомордый очень испугался. Глянув по сторонам, он спросил:
– Вы о чем? Я вас не понимаю.
Я посмотрел на его пухлые пальцы. Этими самыми пальцами он пытал людей и убивал. Пусть даже таких же мерзавцев, как он сам. Возможно, именно Широкомордый прикончил ударом ножа несчастного пассажира в самолете.
– Все ты понимаешь, – пробормотал я сквозь зубы и направился к лифту.
Поднявшись наверх, я прошел в ванную и подставил голову под холодную струю. Нужно успокоиться и просчитать варианты. Да, главное успокоиться и собраться с мыслями.
Я подошел к кровати. Легко сказать успокоиться... Ведь я только и думаю об Илзе. Представляю, что сейчас чувствует моя мама. И нельзя позвонить ей отсюда, потому что «наблюдатели», возможно, подключились к моему телефону. Я даже не могу ее успокоить. Не могу позвонить ей и успокоить. Впрочем, что бы я ей сказал? Какими словами успокоил бы ее? Представляю, как мама нервничает...
Не могу сосредоточиться – одолевают все те же вопросы, мучают все те же мысли. Я с удивлением замечаю, что стал меньше кашлять. Одержимые, говорят, почти не болеют. Может быть, и я в данный момент одержим ненавистью. Хашимов даже не представляет, в каком я состоянии.
Итак, я в сложнейшей ситуации. Во-первых, Кочиевский знает, что среди убитых Хашимова не оказалось. И знает, что я в Париже. К тому же догадывается, что я мог узнать какие-нибудь подробности у покойного Ржевкина. И, наконец, он убежден, что я не знаю адресов двоих знакомых Труфилова, живущих в Париже. С этой стороны у меня одни минусы.
Более того, люди Хашимова захватили в Москве мою дочь. И Хашимов мне не доверяет. После случившегося в Схетоне они меня возненавидели. Хашимов знает, что я получаю адреса только в день операции, и не сомневается в том, что мне пока неизвестны адреса Сибиллы Дюверже и Эжена Бланшо.
И мой самый большой минус – они захватили мою дочь. Отпустят же ее лишь в обмен на твердые гарантии. Вернее, им нужна голова Труфилова. Причем, насколько я понял, – живого Труфилова.
Итак, подытожим... Меня обложили со всех сторон. Люди Кочиевского идут за мной по пятам. Люди Хашимова будут ждать моего сигнала. И всем нужен Дмитрий Труфилов. Одним – в качестве покойника, другим – как единственный свидетель. А мне нужна живая Илзе. Плюс согласие Кочиевского по-прежнему платить мне за каждый день моего пребывания за рубежом. Задачи почти неразрешимые, но я обязан найти выход, обязан помнить: самая главная моя цель – освобождение Илзе. Все остальное не так важно. Ни деньги, ни мое здоровье, ни даже жизнь. Смотрю на часы. Близится полночь. Нужно дождаться, когда Широкомордый поднимется в свой номер, а потом выйти из отеля, чтобы позвонить по обычному телефону.
Но это можно сделать и через час. Я уверен, мать все равно не заснет, пока не дождется моего звонка. Надо просчитать все варианты, просчитать таким образом, чтобы исключить ошибку. Трупы, которые я видел сегодня по телевизору – эти кадры до сих пор крутят по всем европейским каналам, – могут произвести впечатление даже на менее искушенного человека. Представив, что на месте убитых могла оказаться и моя Илзе, я сжал кулаки, заскрипел зубами.
Но ненависть – плохой советчик. Если я буду так нервничать, то ничего путного не придумаю. Усилием воли заставляю себя успокоиться. Мне необходимо успокоиться. Необходимо взять себя в руки и продумать план действий. У меня есть только один козырь. Они не знают, что мне известен парижский адрес Сибиллы Дюверже, не знают, что перед смертью Игорь Ржевкин успел сказать мне: именно у нее можно найти Труфилова. Кочиевский убежден, что я пока ничего не знаю.
С другой стороны, кто-то третий успел подложить взрывчатку в машину Ржевкина. На засаду в Схетон наверняка отправились несколько людей Кочиевского. Я уверен: в Схетон за мной поехали двое. Тогда получается, что за мной следят не двое, а трое людей полковника. Значит, именно третий приехал к офису компании Ржевкина и установил в машине взрывное устройство? Я немного разбираюсь в таких вещах, хотя никогда не занимался диверсионной работой. На установку подобного устройства потребовалось две-три минуты. Нужно подключить взрывное устройство к системе зажигания, чтобы оно сработало в тот момент, когда машина тронется с места. Две-три минуты, не менее. Когда я вышел от Ржевкина и поймал такси, прошла минута, от силы полторы. К тому времени Ржевкин тоже успел выбежать из здания. Он наверняка смотрел на свою машину. Значит, у «третьего» времени в запасе не было. То есть он бы не успел управиться с автомобилем Ржевкина. Не говоря уже о том, что требовалось отключить систему сигнализации.
Но тогда выходит, что решение об устранении Ржевкина было принято Кочиевским еще до нашего разговора. Он справедливо рассудил, что не стоит оставлять в живых такого свидетеля. А может, бомбу подложили рано утром, когда Ржевкин только приехал на работу? Нет, не может быть – я сразу отметаю такой вариант. Кочиевский не пошел бы на подобный риск. Ржевкин мог уехать куда-нибудь по делам, мог просто выйти до нашей встречи и сесть в свою машину. И тогда наша встреча могла сорваться. Если я все правильно рассчитал, то убийца должен был приступить к установке взрывного устройства в тот момент, когда я вошел в офис. За мной никто не следил, это я проверял. Где находился Ржевкин, знал только Кочиевский. Ему было важно устранить опасного свидетеля только после моей с ним встречи. Так и случилось. Значит, третий «наблюдатель» существует.
Я расхаживаю по своему номеру. Глухая стена, что напротив моего окна, все больше раздражает. Раздражает как некий символ моих попыток вырваться из тупика, в котором я оказался. Значит, Кочиевский отправил за мной троих «наблюдателей». Троих. Двое из них сопровождают меня, непосредственно следуя за мной, а еще один находится на «подстраховке». Очень умный шаг. Вычислить третьего чрезвычайно сложно. Ведь он, в сущности, не следит за мной, появляется только в тех местах, которые ему указывает Кочиевский.
Тогда выходит, что именно этот третий, дождавшись моего ухода от Кребберса, убрал его. Почерк схожий. Дождался, когда я выйду, убрал ненужного свидетеля. Но не исключено, что я ошибаюсь. Возможно, что Кребберса убрали люди Хашимова. В любом случае это ничего не меняет. Главное, что третий существует. И он может появляться в самые неожиданные для меня моменты.
Кажется, Кочиевский рассчитал все, что можно было рассчитать, предусмотрел все возможные случайности. Не предусмотрел он только одного: спасения Хашимова и активности его людей в Москве, похитивших мою дочь. Но Кочиевский пока об этом не знает. Когда же узнает, перестанет мне доверять. Значит, у меня время до утра. На часах уже полночь, а я все еще хожу по комнате. Несколько шагов вперед, несколько шагов назад. Я снова и снова смотрю на часы. Широкомордый и его спутник, наверное, уже легли спать. Они сегодня поработали на славу, сделали все, что могли.
Хорошо, что в каждом приличном отеле имеется телефонный справочник. Я довольно быстро нахожу домашний номер мадемуазель Сибиллы Дюверже, проживающей на авеню генерала Леклерка. Запомнив телефон, я наконец принимаю решение. Нельзя терять ни минуты.
Я бесшумно одеваюсь. Эти мерзавцы, возможно, взяли номер за стенкой, возможно, сейчас прислушиваются... Осторожно прикрываю за собой дверь и спускаюсь по лестнице, стараясь не шуметь. Слава богу, никого не встречаю. Внизу сонный портье смотрит на меня с удивлением.
– Плохо себя чувствую, – объясняю я, – слишком душно. Пойду немного пройдусь.
Портье кивает – мол, понимает меня. Двери в парижских отелях запираются после двух-трех ночи. Правда, запираются символически, вы можете заявиться в любое время суток, и никто не удивится. Я выхожу на улицу. Над головой – стоящая на опорах линия метро. Хорошо, что не грохочет поезд, хотя время еще не очень позднее. С бульвара Гренель видна башня Монпарнаса. Я перебегаю на другую сторону, уворачиваясь от несущегося навстречу мотоциклиста, оглядываюсь. Кажется, за мной никто не вышел. Сворачиваю в боковую улочку. Еще раз сворачиваю. Карточка с номером у меня в руках, я обязан позвонить.
Первым делом я набираю парижский номер. Прости меня, мама, но я в первую очередь думаю об освобождении нашей Илзе. Жду недолго. Вскоре молодой голос говорит по-французски:
– Алло. Я вас слушаю. Кто вам нужен?
– Мне нужна мадемуазель Дюверже. – Я помню несколько французских фраз.
– Я вас слушаю.
– Простите, мадемуазель, вы говорите по-английски? – спрашиваю я.
– Немного. Кто это? Что вам нужно?
– Я друг мистера Труфилова.
– Кого? – удивляется мадемуазель – или делает вид, что удивляется.
– Я друг Дмитрия Труфилова. Мне нужно срочно с вами встретиться. У меня очень важное дело.
– Но я вас не знаю, мсье, – резонно возражает Сибилла. – Уже довольно поздно...
– Речь идет о его жизни, мадемуазель, – решительно перебиваю я собеседницу. – И о вашей тоже, – поспешно добавляю. – Только эти обстоятельства и заставили меня позвонить вам так поздно. Поймите меня, мадемуазель Дюверже.
– Я все понимаю, – отвечает Сибилла, – но все-таки уже слишком поздно. Давайте встретимся завтра утром.
– Необходимо встретиться сейчас, – заявляю я решительно. – Именно сейчас. Завтра может быть поздно.
– К чему такая спешка?.. – Сибилла явно колеблется, возможно, с кем-то советуется. – К чему такая спешка? – снова спрашивает она.
– У меня дело чрезвычайной важности, – настаиваю я.
– Хорошо, – наконец соглашается Сибилла. – Приезжайте прямо сейчас.
– Спасибо. Я буду у вас через пятнадцать минут.
После этого я быстро набираю номер наших московских соседей. Слава богу, что разница во времени всего два часа, так что еще не очень поздно. Трубку снимает наша соседка. Она знает мой голос.
– Зинаида Аркадьевна, добрый вечер. Вы уж извините, что я так поздно. Вы не могли бы позвать к телефону мою мать. Я никак не могу к ней дозвониться.
– Конечно-конечно, – говорит соседка. – У нас сегодня такое случилось... – Я в ужасе замираю. Неужели мать рассказала о похищении Илзе, несмотря на мой запрет? Тогда девочку могут не вернуть никогда. Если узнает милиция, все может рухнуть. – У нас сегодня кошка забралась в водосточную трубу, – продолжает соседка. – Хорошо, что ее вытащили оттуда пожарные.
– Да, – соглашаюсь я, утирая пот со лба, – конечно, это ужасно. Так вы можете ее позвать?
– Сейчас позову. – Соседка уходит к нам, а я снова утираю пот и чувствую, что у меня дрожат руки. Хорошо еще, что меня не донимает мой кашель.
Наконец трубку берет моя мама. Господи, сколько ей пришлось пережить. И сколько еще предстоит.
– Мама, это я, здравствуй, – говорю я.
– Здравствуй. – Она понимает, что нельзя упоминать об Илзе при соседях.
– Мама, у нас мало времени, – объясняю я. – Если завтра Илзе отпустят, ты должна сразу забрать ее и уехать к своей подруге. Ты помнишь, где живет твоя подруга, тетя Клава?
– Конечно, помню. – Мать действительно должна все помнить. Клава – младшая сестра хозяйки дома в сибирском селе Старые Галки. Когда мы там жили, мама с Клавой очень подружились и потом часто ездили друг к другу в гости: Клава к нам, а мама к ней, в Витебск. Витебск – это в Белоруссии, так что виза не нужна, достаточно взять билеты на поезд.
– Как только Илзе вернется домой, бросайте все и уезжайте. Ты меня поняла? Как только она придет домой...
– Я все поняла. – Мама явно хочет меня спросить, почему я так уверен, что Илзе придет домой. Она хочет об этом спросить – и не может, соседка, очевидно, стоит рядом.
– У тебя все хорошо? – спрашивает мама.
– Да, все хорошо. Илзе отпустят домой, можешь не сомневаться, – говорю я таким тоном, словно девочка стоит рядом со мной.
– До свидания. – Мама – очень сильный человек. Мне часто не хватает такой силы воли.
– Мама! – кричу я. – Я тебя очень люблю!
– Я тебя тоже, Эдгар, – отвечает она, и я понимаю, что она с трудом сдерживается. – Береги себя. До свидания.
Я вешаю трубку и наклоняюсь – жуткий кашель раздирает мои легкие. Мне кажется, что я вот-вот задохнусь. Кое-как достаю платок, рассыпаю лекарство.
– Вам плохо? – слышу участливый молодой голос.
Поднимаю голову. Рядом стоит молоденькая девушка. Она смотрит на меня с явным сочувствием. Откуда она взялась? Ее же не было рядом со мной... Я стал таким подозрительным, что готов заподозрить даже в этом юном существе человека Кочиевского.
– Нет-нет, ничего, – выдыхаю я, собирая рассыпавшиеся таблетки. Она наклоняется и помогает мне. Протягивает пузырек. Ей не больше двадцати. В другие времена я был бы польщен подобным вниманием.
– Мерси, мерси, мадемуазель, – шепчу я, продолжая кашлять.
Она смотрит на меня с участием – так смотрят на тяжело больных, на инвалидов, на стариков. Для нее я и впрямь глубокий старик. Наконец выпрямляюсь.
– Мерси, – повторяю я, убирая платок.
Девушка мне улыбается.
– Оревуар , мсье – говорит она мне на прощание.
Я пытаюсь что-то сказать – и снова кашляю. Достаю платок, оборачиваюсь – а девушки уже нет. Странно... Неужели она успела дойти до угла? Куда она могла свернуть? Откуда взялась? Господи, я готов поверить в Бога. Может быть, Господь послал мне ангела? Может, эта девушка была ангелом, спустившимся с небес, чтобы мне помочь? Если действительно Бог существует, пусть поможет мне. Мне сейчас так нужна помощь... Ведь у меня не осталось в жизни ничего, кроме моей Илзе. Ничего, кроме нее. Смотрю на часы. Я обещал Сибилле, что буду у нее через пятнадцать минут. Пять минут уже прошло. Нужно срочно искать такси.
Москва. 12 апреля
Последние два дня Дронго провел в лаборатории полковника Рогова. Оборудованная по последнему слову техники, лаборатория ФСБ имела неплохую информационную базу. Можно было пользоваться не только информацией ФСБ, но и Министерства внутренних дел, если, конечно, речь не шла о строго секретных данных.
Дронго приехал в лабораторию десятого апреля вечером, уже два дня жил здесь; он ежедневно с самого утра усаживался перед компьютерами. Захар Лукин, приехавший утром одиннадцатого, терпеливо просиживал с Дронго до поздней ночи, хотя и был «жаворонком», любил рано вставать и рано ложиться. В два ночи Дронго разрешал ему уйти, сам же сидел до пяти утра, а на следующий день, уже с десяти, снова занимал свое место перед компьютерами, вызывая изумление дежурных техников.
Вечером, к восьми часам, Дронго отправился в столовую, где ужинал Рогов. Офицер-контрразведчик посмотрел на него и спросил:
– У вас пока ничего?
– Совсем немного, – признался Дронго. – Приходится проверять множество сообщений. Меня особо интересуют все газетные публикации, связанные с арестом Ахметова, задержанием в Берлине Евгения Чиряева и махинациями компании «ЛИК». Некоторые журналисты подкидывают интересные идеи.
– Думаете, поможет? – усмехнулся Рогов. – Странный у вас метод работы...
– Почему странный? – улыбнулся Дронго. – Ну, договаривайте, договаривайте. Я не обидчивый, мне даже интересно... Спасибо, – поблагодарил он девушку в форме прапорщика – девушка поставила перед ним тарелку гречневой каши с мясом.
– Я очень много слышал о ваших... нестандартных методах работы, – признался Рогов. – Но не думал, что они настолько оригинальны. Полагаете, что можно найти Труфилова по газетным статьям или по каким-то данным наших информационных центров? Вы уж извините, но мне это не совсем понятно.
– Понимаю, – снова улыбнулся Дронго. – Мои методы действительно иногда вызывают недоумение. Но мне нужно охватить всю проблему целиком, знать все возможные точки зрения. Я убежден: исчезновение Труфилова и вся история с арестом Ахметова – это скорее политика, а не уголовщина.
– Всеволод Борисович так не считает, – заметил Рогов.
– И правильно не считает. Он занимается конкретным делом, ему важно найти доказательства и передать дело Ахметова в суд.
– Я думал, что вы тоже занимаетесь конкретным делом – ищете исчезнувшего свидетеля.
– Искать можно по-разному. Можно начать проверку аэропорта, откуда он вылетел, выяснить, куда именно он направлялся. Но я убежден: так у нас ничего не получится. Если бы Труфилов был просто бывшим директором нефтяной компании, возможно, такие методы дали бы положительный результат. Но он – бывший офицер ГРУ, значит, прятаться умеет. Уходить от слежки его тоже учили. Конечно, для поисков Труфилова мне нужно узнать, каковы его связи в Европе, но мне никто не даст подобной информации. Кстати, боюсь, что и вам ее не дадут. А вот бывший полковник ГРУ Кочиевский имеет шансы получить подобную информацию. Значит, на этом направлении я заведомо проигрываю. Именно поэтому мне следует действовать иначе. Я убежден, что Труфилова будут искать не только те, кто желает его ликвидировать, но и те, кому он нужен для подтверждения компромата на влиятельных людей, поддерживающих Ахметова. Значит, во-первых, я должен знать, кто и почему поддерживает или не поддерживает всю эту компанию. Во-вторых, обязан разобраться: что может связывать столь разношерстную компанию – заместителя министра, бывшего полковника ГРУ и вора в законе. При этом у Чиряева весь последний год были достаточно серьезные разногласия с конкурентами.
– Да, к нам поступала такая информация, – кивнул Рогов.
– Вот видите... Дело в том, что Чиряев хотел подмять под себя все славянские группировки в Москве. После того как многие авторитеты были уничтожены или сбежали за границу, Чиряев оставался одним из самых известных в городе криминальных авторитетов. И в такой момент он ввязывается в борьбу за компанию «ЛИК». А через несколько дней, после того, как Чиряев оказал кому-то очень существенную помощь, в Москве арестовали двоих известных мафиози. Грузина и чеченца. Я не верю в подобные совпадения. Видите, какая польза от чтения старых газет? Нужно только уметь обращать внимание на некоторые факты.
– Хорошо, – согласился Рогов, – предположим, что вы правы. Предположим, что эта информация действительно заслуживает внимания. Я даже согласен, что вы точно просчитали их связи. Возможно, Чиряева попросили, и он помог кое-кому, помог, используя свои связи в криминальном мире. Но что нам все это дает? Что у нас имеется на Чиряева? Берлинский суд не примет наших аргументов. А наш суд оправдает Ахметова.
– Верно, – согласился Дронго. – Но остается еще одна сторона, те, кого не устраивает деятельность Чиряева. Это друзья и знакомые тех самых авторитетов, которые были арестованы в Москве. Они все просчитали и поняли: именно Чиряев сдал своих конкурентов сотрудникам милиции. Такие вещи в преступном мире не прощаются. Мне пришлось пересмотреть все газеты за прошлый год. И сличить некоторые даты. Двадцать седьмого июня прошлого года арестовали Ахметова. Через неделю был убит Силаков. Еще через неделю из Москвы уезжает Евгений Чиряев. Его арестовывают в Берлине по явно надуманному обвинению – неуплата налогов с австрийской недвижимости. Кому-то выгодно засадить Чиряева за решетку. Не убирать, а именно посадить, «законсервировать» важного свидетеля. Вполне возможно, что на подобный шаг решились люди, которым он оказал поддержку в деле с компанией «ЛИК». Не исключено, что его подставили конкуренты, решив избавиться на время от такого опасного человека. Во всяком случае, он оказался в тюрьме. А уже через несколько дней прогремели взрывы в принадлежащем ему казино. Восемнадцатого июля все газеты сообщили об этих взрывах. И началась новая война московских преступных группировок.
– Интересно, – усмехнулся Рогов. – Действительно интересно. Кажется, я начинаю верить в ваши нестандартные подходы.
– Я могу рассказать вам очень занятную историю, которую слышал от отца, – продолжал Дронго. – В шестидесятые годы один человек решил защитить диссертацию по газетам военного времени. Он исправно проштудировал в библиотеках все газеты, выходившие во время войны, и написал диссертацию о нашем военном потенциале в первой половине сороковых. И что вы думаете? Диссертацию немедленно засекретили, настолько ошеломляющими оказались сведения о нашем военном потенциале во время войны. И это газеты времен войны, которые подвергались строжайшей военной цензуре. Вот вам и весь секрет. В ЦРУ, говорят, целые управления занимались подробным анализом всех выходивших в социалистическом лагере газет и журналов. Вы, очевидно, не знаете, что в состав Первого Главного управления КГБ СССР входили еще два сверхсекретных управления. Управление «Р», отвечавшее за оперативное планирование и анализ, и управление «И», уже тогда имевшее мощную компьютерную службу. Но, кстати, лучше всех прессу использовала особая секретная служба «А», которая занималась организацией дезинформации. Именно сотрудники этой службы готовили различные статьи в чужих газетах, они прекрасно понимали, как важно использовать печать в собственных интересах.
– Да, разумеется. – Рогов отодвинул тарелку. – Но почему вы уверены, что сумеете выйти на конкретный результат?
– Судя по вашим данным, Кочиевский отправил в Европу группу для захвата Труфилова, – пояснил Дронго. – Я абсолютно убежден, что противники Чиряева попытаются нанести ответный удар. Если я все рассчитал верно, мы вскоре узнаем о действиях этих групп. И тогда мне следует оказаться в нужном месте. В этом и состоит моя тактика. Я почти уверен: мы получим известия в ближайшие несколько дней.
– Да, – сказал Рогов, – теперь я понимаю, почему вас считают гением.
В следующее мгновение в столовую ворвался возбужденный Лукин. В пустом помещении сидели только Дронго и Рогов. Лукин подскочил к ним, посмотрел на Дронго.
– Говорите, – кивнул тот.
– Есть, – выдохнул Лукин. – Вы просили обращать внимание на любые происшествия в самолетах, вылетающих из Москвы.
– Что случилось? – спросил Дронго.
– Только что передали из Амстердама. На рейсе Аэрофлота Москва—Амстердам убили одного из пассажиров. Голландская полиция задержала всех пассажиров, ведется расследование.
– Они начали, – вздохнул Дронго, отодвигая тарелку. – Я так и предполагал. Они начали. Когда ближайший рейс на Амстердам?
Париж. 15 апреля
К дому на авеню генерала Леклерка я подъехал минут через двадцать после того, как договорился о встрече. Расплатившись с таксистом, я выскочил на тротуар. Подбежав к подъезду, нажал на кнопку домофона.
– Я вас слушаю, – раздался голос Сибиллы Дюверже.
– Это друг мистера Труфилова, – проговорил я, сдерживая кашель. – Я звонил вам недавно.
– Заходите, я живу на четвертом этаже. – Щелкает замок входной двери.
Я вхожу в подъезд, автоматически включается свет. Прохожу к лифту. И через несколько секунд после того, как открывается дверь и включается свет, раскрываются створки кабины лифта, распахиваются под приятную музыку. Вхожу в кабину, нажимаю на кнопку четвертого этажа. Когда всю жизнь видишь автоматически включающийся свет, чистые парадные и услужливо раскрывающиеся перед тобой створки лифта, поневоле вырабатывается совсем другой характер, чем у большинства бывших советских людей. Чаще всего мы видели замызганный темный подъезд, провонявший сивухой и мочой, и обшарпанные двери. Я не утверждаю, что все подъезды в нашей бывшей стране были такими, но и таких повидал немало.
Выхожу из лифта, озираюсь. На площадке четыре квартиры. На каждой двери имеется табличка. Прохожу по коридору и вижу наконец нужную мне фамилию. Едва подхожу ближе, как дверь открывается. На пороге стоит женщина. У нее темные прямые волосы, почти до плеч. Светлые миндалевидные глаза, нос с небольшой горбинкой, который ее совсем не портит, и тонкие сухие губы. Она смотрит на меня и, похоже, пытается вспомнить, где меня видела. Но вспомнить не удается – мы с ней никогда не встречались. Зато я сразу узнаю ее лицо. Мне показывал фотографию Кочиевский.
– Добрый вечер, – здороваюсь я.
Хозяйка молча пропускает меня в квартиру. Когда я вхожу и она закрывает дверь, я оборачиваюсь к ней.
– Должна вас предупредить, – говорит Сибилла, – я позвонила своему другу в полицию и сообщила о вашем визите. Камера наблюдения внизу уже сфотографировала вас, и ваша фотография уже имеется у нашего консьержа.
– Спасибо за предупреждения. – Я пытаюсь улыбнуться.
– Проходите, – приглашает Сибилла.
На хозяйке длинное черное платье, даже туфли на высоком каблуке почти не видны. Странно... Она что же, ходит на каблуках и дома? Впрочем, у каждого свои причуды. Но мне почему-то кажется, что она дома не одна... А может, хозяйка недавно принимала гостей и еще не успела переодеться? Стоит ли гадать? Мне вдруг приходит в голову, что она, возможно, специально так нарядилась, то есть из-за моего визита. В конце концов, разве поймешь француженку, пусть даже наполовину польку?
Я усаживаюсь на голубой диван. В просторной гостиной – царство «нового евростиля». Или, как его сейчас называют, «техностиля». Глубокие, причудливо выгнутые диваны, настольные лампы и торшеры четких геометрических линий... Небольшие лампочки освещают картины постмодернистов. И повсюду неяркий мягкий свет, словно рассеивающийся по гостиной. Хозяйка садится в кресло причудливой формы, стоящее напротив дивана.
– У вас ко мне дело? – Она берет со столика длинную пачку сигарет. Предлагает мне, но я качаю головой – уже откурил свое.
Сибилла щелкает зажигалкой, затягивается. Внимательно смотрит на меня. Сложно начинать разговор именно здесь. Париж... Картины постмодернистов на стенах, причудливый дизайн и эта женщина... Какое ей дело до моей судьбы, до моей дочери, до моей жизни? Как я могу ей объяснить, что произошло? Могу ли я надеяться, что она захочет мне помочь? Какое ей дело до моего горя?
– Извините, что беспокою вас так поздно, – говорю я, покашливая, – но у меня очень важное дело. Я не посмел бы даже позвонить вам, если бы речь не шла о самом дорогом для меня человеке, о моей дочери.
Она смотрит на меня с удивлением. Смотрит и курит, изящным движением стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу в виде головы льва, раскрывающего пасть.
– Я вас не совсем понимаю, – говорит она. – При чем тут ваша дочь? Какое я имею к ней отношение? Вы сказали, что вы друг Дмитрия Труфилова, и только поэтому я согласилась вас принять. Я действительно знала мистера Труфилова, недолго, но знала. Однако я не совсем понимаю, что именно вы от меня хотите.
– Мне нужно срочно увидеться с мистером Труфиловым. Я должен его увидеть, – говорю я, глядя в ее равнодушное лицо.
– Это даже... неприлично, – замечает Сибилла. – Вы врываетесь ко мне ночью, требуете найти человека, которого я не видела уже несколько лет, и при этом рассказываете о своей дочери. Я ничего не понимаю...
– Сейчас объясню.
Очевидно, я не совсем правильно начал разговор, моя сумбурная речь, вероятно, смутила хозяйку. Впрочем, трудно было бы требовать от меня четкости изложения в такой момент.
– Дело в том, что мне нужно срочно найти Труфилова. Я знаю, что он сейчас в Париже. Речь идет не только о судьбе моей дочери. Речь идет и о его судьбе. Я приехал его предупредить. Может так получиться, что завтра его убьют.
Она улыбается. Вежливо улыбается. Хваленая европейская вежливость.
– Вы говорите страшные вещи. – Сибилла докуривает сигарету и небрежно тушит ее в пепельнице.
– И тем не менее я говорю правду.
Кажется, мне нужно успокоиться и перевести разговор в русло неторопливой беседы с перечислением фактов. Но как рассказать этой особе обо всем, что случилось? Как рассказать о моей болезни, о пославшем меня полковнике Кочиевском, о нашедшем меня в Голландии Самаре Хашимове? Как ей все объяснить? Но я просто обязан найти доводы, которые ее убедят.
– Мадемуазель Дюверже, понимаю, вам трудно довериться незнакомцу, появившемуся у вас среди ночи. – Я снова закашлялся. – Мне понятны ваши сомнения. Поэтому я вынужден сообщить вам кое-что неприятное...
– Любопытно. – Она снова закуривает. А ведь ей действительно просто любопытно...
– Я узнал ваш адрес у друга Дмитрия Труфилова, у которого он был несколько месяцев назад. Это его знакомый Игорь Ржевкин, проживавший до вчерашнего дня в Антверпене. Именно Игорь сообщил мне, что я могу найти мистера Труфилова у вас.
– Он ошибся. – Сибилла пожимает плечами. – Как, вы сказали, его фамилия? Мистер Ржевкин? Я никогда не знала такого человека. Не понимаю, почему он дал вам мой адрес. Это очевидная ошибка. В последний раз мы встречались с мистером Труфиловым... очень давно, и я не видела его в Париже.
– Понимаю, что вы мне не верите, – говорю я этой равнодушной стерве. – Понимаю, как нелепо я выгляжу. Но поверьте, мне не до смеха. Дело очень серьезное. Очень. В Москве похитили мою дочь. Если вы мне сейчас не поверите, то завтра, возможно, будет уже поздно. И вы не знаете, с кем вам придется иметь дело. Никакая полиция вас не защитит. Возможно, они уже завтра заявятся сюда. Они убьют и вас, и вашего консьержа. Убьют всех, кто встанет на их пути. Главное для них – найти Дмитрия Труфилова. Найти и убить. И никто не сможет их остановить.
Кажется, моя речь произвела на хозяйку некоторое впечатление. Она в задумчивости смотрит на меня. Тушит сигарету и спрашивает:
– Кто вы такой? Я никогда не знала о таком друге Дмитрия.
– Меня зовут Эдгар Вейдеманис. Могу показать вам свой паспорт. Я бывший подполковник КГБ. Поверьте мне, если бы не отчаянное положение, я бы к вам не пришел.
– При чем тут ваша дочь? – спрашивает Сибилла. – Вы сказали, что похитили вашу дочь?
– Похитили, чтобы заставить меня работать на них.
Я понимаю: сейчас не время объяснять, почему я согласился работать на Кочиевского и почему Хашимов решил похитить мою дочь. Тогда пришлось бы рассказать, как я подставил двоих бандитов Хашимова, пришлось бы признаться в том, что на моей совести – человеческие жизни. Пусть даже жизни подонков. А я не имею права рассчитывать на то, что ангел Божий явится мне помогать. Вероятно, около отеля я видел девушку, случайно оказавшуюся у телефонной будки. Эта мысль приводит меня в отчаяние, и я снова начинаю кашлять. Достаю платок. Кашель сотрясает меня. Наконец приступ проходит. Я утираю губы и смотрю на хозяйку.
Сибилла же смотрит на меня с некоторой брезгливостью. Впрочем, я ее понимаю. Как еще можно смотреть на человека, который ворвался к вам за полночь, угрожает вам, рассказывает кошмарные вещи и, наконец, кашляет так, словно вот-вот отправится к праотцам. Конечно, мое состояние с каждым днем ухудшается. Лихорадочный блеск в глазах, жуткий кашель, хриплый голос, запавшие щеки... То есть со мной все ясно.
– Я не знаю, где сейчас находится мистер Труфилов, – говорит Сибилла, очевидно, что-то решая для себя. – Очень сожалею, что не могу вам помочь.
После этих слов мне нужно встать и уйти. Но я по-прежнему сижу на голубом диване. На что я рассчитываю? Что она меня поймет? Зачем вообще я сюда пришел? В конце концов, деньги я получил. И честно их отработал. Если найдем Труфилова, то можно считать, что я выполнил задание. Не могу я отвечать еще и за киллеров, упускающих Труфилова в последний момент. Тогда мне останется только одно – подставить Труфилова людям Хашимова, которым он для чего-то нужен. И подставить убийц Кочиевского, которые давно заслужили смерть, а потом заставить Хашимова отпустить мою дочь и спокойно уехать обратно в Москву. Конечно, Кочиевский быстро все поймет. Конечно, в Москве меня найдут и ликвидируют. Но это потом. Все будет потом. Самое главное, что к тому времени Илзе будет уже в другом месте. Вот что самое главное.
Но я все еще остаюсь порядочным человеком. Мне жаль эту надменную стерву, которая смотрит на меня с таким равнодушием. Мне действительно жаль ее. Ведь она наверняка скоро умрет – таких свидетелей, как она, в живых не оставляют. Если убрали Кребберса и Ржевкина, то наверняка уберут и ее.
– Жаль, – говорю я, поднимаясь с дивана. – Очень жаль, что вы меня не поняли. Оставлю вам свой телефон. Я остановился в отеле. Возможно, до утра объявится Дмитрий Труфилов, и тогда вы сможете меня найти.
– Он не объявится, – с уверенностью заявляет Сибилла. – Вы напрасно оставляете мне эту карточку.
– Все может быть.
Я кладу карточку на столик, киваю хозяйке на прощание. Завтра здесь появятся другие. Да, мне жаль эту несчастную женщину – она так ничего и не поняла. Я подхожу к входной двери и уже протягиваю руку, чтобы открыть.
– Остановитесь, Вейдеманис, – раздается за моей спиной резкий мужской голос.
Может быть, на это я и рассчитывал. А может, чувствовал, что здесь появится Дмитрий Труфилов. Я оборачиваюсь и вижу стоящего в комнате человека. С пистолетом в руках. Но это не Труфилов. Незнакомцу лет двадцать пять, у него черные вьющиеся волосы. Выражение лица – решительное, злобное. Круглые темные глаза и плохие зубы – это я замечаю, когда он говорит.
– Остановитесь, – снова приказывает этот тип.
Я замираю у двери. Может быть, я опять допустил ошибку. Возможно, это спланированная засада, ловушка? Я смотрю на незнакомца и ничего не понимаю.
Амстердам. 13 апреля
Он сидел в кабинете комиссара полиции. Хозяин кабинета, долговязый светловолосый голландец с несколько вытянутым лицом и усталыми глазами навыкате, курил трубку, то и дело поглядывая на назойливого посетителя. Комиссара трудно было вывести из равновесия, хотя он провел в аэропорту бессонную ночь. Формально считалось, что убийство произошло на чужой территории, поэтому голландская полиция не должна была вмешиваться. Действительно, убийство совершено в лайнере российской компании «Аэрофлот – международные авиалинии», значит, расследовать его могли только российские следователи. Но после того, как многие пассажиры потребовали выпустить их в Голландии – а среди них оказалось много транзитных пассажиров, – голландская полиция была вынуждена уступить.
В данном случае полиция могла лишь тщательно проверить документы всех пассажиров, а также проверить каждого из прибывших по информационному блоку Интерпола. При этом удалось обнаружить кое-какие нарушения. Например, двоих студентов из Нигерии задержали в аэропорту – их решили депортировать обратно в Москву. Кроме того, документы одного из прибывших вызывали подозрение; после тщательной проверки удалось установить, что это турецкий гражданин, находящийся в розыске за мошенничество. Мошенник, переправив две буквы в своем паспорте, пытался попасть в Шенгенскую зону и улететь затем в Латинскую Америку, но его арестовали, и на следующий день ему предстояло отправиться в Стамбул, где его уже поджидала турецкая полиция.
Однако арестованный мошенник никак не мог оказаться убийцей пассажира, найденного в самолете. Турецкий гражданин был небольшого роста, с изящными руками карманника или шулера, но никак не убийцы. Трудно было поверить, что такой щуплый человек мог всадить в жертву нож чуть ли не по самую рукоятку. Тем не менее формально комиссар мог бы удовлетвориться проделанной работой. Двое депортированных, один арестованный и еще несколько задержанных до выяснения всех обстоятельств – вроде бы неплохо. Неплохо – но все же слабое утешение, своего рода «победа по очкам», то есть как бы и не победа вовсе. Ведь убийцу найти не удалось, пусть даже это и не его, комиссара, дело...
Убитый оказался бизнесменом из Нальчика, Асхатом Короповым. Загранпаспорт бизнесмен получал в Москве, там же была выдана и голландская виза. Выяснилось, что Коропов летел в Голландию за автомобилями и имел шенгенскую визу всего лишь на семь дней. В карманах были две «золотые» карты, не тронутые убийцей, и скромная сумма – около двух тысяч долларов. Обращало на себя внимание и то обстоятельство, что обратный билет у бизнесмена был с открытой датой. Запрос в Нальчик ничего не дал. Телефон, который Коропов сообщил при оформлении документов, принадлежал другим людям, а почтовый адрес фирмы, где якобы трудился покойный, оказался адресом обычной средней школы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ .....
Комментариев нет :
Отправить комментарий